Соседи

— А сперва соберетесь все вместе, будете сидеть вокруг костра и петь песни?

Он сморщил лоб, вдохнул воздух и запел тоненько, жалобно:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

— У вас не получается, — сказала Эрна. — Видно, что кому-то подражаете, но выходит как-то ненатурально.

— Может быть, и вправду неестественно, но я до того не люблю эти организованные вылазки на природу!

— А вот мне это все в новинку!

— Вы раньше никогда не ходили в лес за грибами?

— Нет, представьте, как-то ни разу не приходилось.

— Счастливая! — воскликнул он.

Она удивилась:

— Чем же я счастливая?

— Потому что вам все это предстоит узнать в первый раз — ходить в лес, искать грибы...

— Уже искала, — она кивнула на свою корзинку. — Теперь бы еще своих найти.

— Я говорю не о сегодняшнем дне. Потом ночевать в лесу, в палатке, просыпаться на рассвете, и дрожать от холода, и умываться, когда утренний ветер с силой хлещет в лицо, и потом снова ходить по никогда не виданным дорогам...

— Вы говорите, как стихи пишете, — заметила она. — Того гляди в рифму начнете.

Он, как бы опомнившись, улыбнулся, сложил вместе ладони, словно прощения просил.

— Вот что, я назначаю вам свидание. Давайте здесь, на шоссе, ровно в пять, хотите?

Его глаза за стеклами очков смотрели на нее c дружелюбным интересом. Казалось, он давно и хорошо знает ее.

И Эрна ответила с готовностью, слегка удивившей ее самое:

— Хочу.

Она дошла до своих, потом собирала сучья для костра и пекла вместе со всеми картошку и слушала байки, которые неминуемо травят, усевшись вокруг костра, испытанные рассказчики, и слушала песни. Один раз, не сдержавшись, засмеялась тихонько, когда завхирургией, солидная женщина Магда Валерьевна, запела жалобно:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

Слово «тонкая» Магда Валерьевна произнесла на французский манер, слегка в нос.

Эрна то и дело поглядывала на часы. А потом незаметно встала, впрочем, никто не удержал ее, да и вряд ли кто заметил ее уход.

Ровно в пять она стояла на шоссе, на том самом месте, где они расстались.

На шоссе никого не было видно, лишь на обочине, в стороне стояла темно-зеленая машина «Жигули», и ни одного человека поблизости.

«Вот дура-то! — с досадой обругала себя Эрна. — Надо было спешить, бежать что есть сил, словно девчонка, на шоссе, тоже мне, разбежалась, а никто не встречает и не встретит!»

Подумала о том, как уютно и защищенно сидеть сейчас у костра, слушать всевозможные рассказы, даже петь всем известные песни тоже, в конце концов, не так уж плохо...

— Чего же вы стали? — донесся до нее голос, ставший уже знакомым. Илья Александрович вышел из зеленой машины. — Давайте-ка сюда...

Она подошла к машине.

— Поедем?

— Куда?

— В Москву. Нечего вам в поезде томиться, я вас быстро домчу.

Она послушно села рядом с ним. На заднем сиденье стояла его корзинка, старательно прикрытая сверху широкими листьями.

— А я свою корзину позабыла, — вспомнила Эрна. — Осталась где-то там, возле костра...

— Ничего, — сказал он, захлопнув дверцу машины. — У вас было столько грибов, сколько примерно у меня волос на голове.

Засмеялся, и она засмеялась тоже.

Глава 5. Леля

Леля училась в первом классе, когда мама взяла ее с собой в деревню.

— Поедем-ка к бабушке, — сказала мама. — Поглядим, как она живет, что такое настоящая русская деревня.

Обычно летом Леля ездила на дачу вместе с детским садом.

Дачу детский сад снимал по Савеловской дороге, в зеленом поселке, который назывался Прозрачный Ручей. Сперва Леле нравилось уезжать на эту дачу, было весело всем вместе бегать по лугу, заросшему густой, высокой травой и разноцветным клевером, играть в прятки и в салки.

А потом она начинала скучать по маме. Папы Леле тоже недоставало, но по маме она тосковала сильнее, особенно в последний месяц. Считала дни, когда уедет домой, капризничала, ссорилась с другими девочками.

Когда мама приезжала навестить ее, плакала, просила:

— Забери меня, хочу домой...

Мама пыталась уговорить Лелю, но Леля твердо стояла на своем, и в конце концов мама сдавалась, забирала Лелю в Москву.

Леля ликовала, а мама сокрушалась, особенно, если выпадал жаркий и пыльный август:

— Девочка будет мучиться от жары...

Но Леля была очень довольна прежде всего тем, что сумела добиться того, чего хотела.

Когда Леле исполнилось семь лет, папа с мамой вдвоем привели Лелю в первый класс. Леля шагала посередине между ними, в руках большой букет гладиолусов, косы по плечам, на коричневом форменном платье белый передник.

Мама растроганно шептала папе:

— Лучше нашей нет никого...

— Разве? — насмешливо возражал папа. — Уж так уж нет никого? Кто-нибудь, может быть, и найдется...

Он был ироничней мамы, к тому же стеснялся открыто восхищаться дочкой. В конце концов, пусть женщины откровенно демонстрируют свои чувства, мужчинам это вовсе не к лицу.

Но когда Леля приблизилась к школьным дверям, где ее встретил плечистый десятиклассник и по установившейся в школе традиции взял Лелю за руку, повел за собой, у Лелиного папы глаза вдруг налились слезами, и он отвернулся от мамы, чтобы она ничего не заметила, а мама, само собой, все заметила, но решила не подавать вида, чтобы не смущать папу.

В мае Леля окончила первый класс.

Папа спросил:

— Устала учиться?

— Вот уж ни капельки, — ответила Леля.

— Отдохнешь в деревне, — сказал папа, а мама добавила:

— У нас в деревне.

Леле деревня почему-то представлялась большим лесом с огромными деревьями, под деревьями растут вперемежку ягоды и грибы; бабушка, приезжая к ним в Москву, всегда привозила банки варенья, маринованных грибов, соленых огурчиков, говорила:

— Что ягод, что грибов, всего в нашем лесу полным-полно...