Сосуд
Шрифт:
— Прощай, Наоми!
— Прости, но я…
Дальше я уже не слышал, мой уход потонул в звоне рабившихся стёкол. Наоми любила стекло. Оно напоминало ей звёзды, которые могли петь. Кстати о пении, почему я никогда не слышал, как поёт Кьяра?!
Вспомнив о своей малышке, на душе потеплело, и я поспешил уйти из Леса, деревья которого со звоном роняли серебряную листву.
Глава 32. О том, что в гостях хорошо, а дома… дома просто кошмар!
Рихард. Сумрачный лес.
Еще в полуверсте от замка Сумрак я понял, что с моим родовым
Конь подо мной всхрапнул и встал на дыбы, недовольный столь грубым обращением.
— Где Западная башня?! — пребывая в шоке, я не сразу понял, что ответить мне никто не мог, и, тем не менее, я продолжал вопрошать, наверное, у богов, — где, демоны бы вас побрали, Западная башня?!
Подстегнув коня, я понёсся в Сумрак, готовясь увидеть нечто ужасное. Единственным чувством, охватившим всё моё естество, был страх. Страх застать лишь холодные тела… вернее тело Кьяры, разруху и пепелище. Во внутренний двор я ворвался стремглав.
Встревоженные слуги горохом высыпались на площадь перед парадным входом в замок. Элжбет, утирая скупые слёзы платком, бросилась мне на шею, чего никогда прежде не бывало:
— Милорд! Благословенные небеса, вы приехали!
Я ожидал услышать самое страшное и был готов с достоинством принять скорбные вести, но то, что поведала мне моя терпеливая экономка, повергло меня в стазис покрепче магического.
Спустя полчаса я мечтал о том, что бы сжать в своих объятиях такое хрупкое девичье тельце Кьяры… сжать до хруста, до комариного писка! А потом перейти к её лебяжьей шейке!
— Кья — а-а — ара! — эхо моего голоса понеслось по пустым коридорам, услужливо отыскивая разрушительницу родовых поместий.
Устав ждать добровольной сдачи на милость победителя, я запустил два поисковых пульсара.
Кьяра
— Ну, так как, разливать?!
— Конечно, дорогой! Двум смертям не бывать, а одной — не миновать! — изрекла я глубокую мысль, подставляя бокал для золотистого борского вина… э — э-э трёхсотлетней выдержки.
— Ну, моя драж… жаж…айшая госпожжа, тут я с вами не соглашусь! Бывать! Проверено! — пьяный говор моего собутыльника напоминал мне жужжание шмеля на лесной поляне, потому в смысл сказанного я не вникала, сосредоточив всё свое внимание на соседнем бочонке.
— Какая госпожжжа! Кьяра я, ты что забыл?!
— Не положено! Суб — бор- дин — нация! — по слогам пояснили мне.
— А — а-а, тогда ясно! Ну, так на брру — дерр — шаффт?! — внесла я предложение, на которое получила положительный ответ двумя кивками и троекратным 'Ик'.
Выпив, я с удовольствием откинулась на ящик с бутылками, водрузив ноги на невысокий помост, уставленный тарой для вина.
— Друг мой сердешный, а как ты думаешь, пробочку эту вынуть смогём?! — и я ткнула пальцем в затычку. Со второго раза, правда, но получилось же.
— Надо попробовать, миль… миль… миль…
— Леди, — закончила я, подползая к бочке поближе, чтобы внимательно рассмотреть препятствие на пути к моему спокойствию и невозмутимости,
которые мне были просто необходимы для предстоящей встречи с герцогом.Встав на колени и опираясь на локти, я осмотрела деревянный сучок неизвестной мне породы. Подёргав на себя затычку, я вынесла вердикт:
— Хорошо сидит!
— Безусловно! Ваш размер, миль… миль… миль… леди!
— А?! — обернувшись, я узрела весьма странную картину — глупая мужская улыбка вкупе с косыми глазами, — Ты о чем?!
— Бриджи! Хорошо сидят на… седалище!
— Это у тебя седалище… вместо мозгов! Тащи своё седалище сюда и вытащи эту штуку!
— С пре-.. пре-..великим удовольствием!
В течение какого-то времени, измеряемого мной двумя бокалами борского и остатками леерского, плескавшегося на дне кувшина, вход пошли: руки, пальцы, зубы и два башмака… моего напарника и… ногти, слова 'умоляю тебя, тащись', 'мать твою', туфелька и пустая бутылка, но счёт остался прежним: 1:0 в пользу бочки.
Вспотевшие и злые мы решили с нею больше не церемонится, и просто раздолбать дно винного бочонка подручными средствами. Подручных средств мы не обнаружили (пустые бутылки и башмаки уже были опробованы и списаны за непригодность), а потому самым верным нам показалось выкатить бочку из винодельни и подвергнуть жесточайшей пытке — сразиться с лестницей! Почему мы не удовлетворились вином из бутылок, коих здесь было не меньше тысячи?! Спросите что-нибудь полегче!
Совместными усилиями я и мой дружище столкнули три ненужные нам бочки, верно охранявшие нашу строптивицу. Чем нам не понравились её близнецы — такие же винные товарки, что и наша, сказать не могу. Добравшись до последней на помосте, мы всё-таки скатили бочку в четыре руки, но дверной проём стал для нас неожиданностью. А потому была принята следующая стратегия: как даму меня пропустили вперёд, и я, упираясь в непочтительную тару для вина, всеми силами толкала её. Сзади, слегка налегая на меня, расположив ладони по обе стороны от моих, совершал поступательно — вращательные движения мой соратник. Места для манёвров было мало, бочка застряла в проёме, но мы не сдавались.
Наши стоны страждущих тружеников эхом разносились по помещению:
— И — и-и — и-и — и-эх! Поднажм — и-и — и!
— Милед — и-и — и-и, я больше не могу!
— Слабак! Ик! Какой ты мужи — и-ик?!
Из последних сил мы, сцепив зубы, грудью налегли на супостата, в смысле, на дубовый бочонок! Ну, я на него, а сзади на меня, вот тут над нами и раздался гром среди ясного неба:
— Вот и меня интересует этот нюанс! Данкель, вы всё еще мужчина?! Что-то я проглядел, когда вас оживлял! Но ничего, мы это быстро исправим!
Выпученными глазами я взирала на внезапно появившегося герцога, стоящего в полуметре от нас. Руки он скрестил на груди, а носок его сапога отбивал весьма нервную дробь.
— Вот и смерть моя пришла! — провозгласил вмиг побелевший мажордом, отлипая от меня, — Добрый день, миль-… миль… миль…
— Лорд! — прорычал чем-то взбешенный герцог Дахрейн. Наверное, поездка была неудачной.
— Какая смерть, что ты мелишь! Это же Ри — и-и — ихард! — приподнявшись, я помахала ручкой любимому. Он же меня еще любит?! — З — с-дравстуй, ми — ик — и-илый!