Сотник
Шрифт:
– Почему же?
– Где они себя проявили?
– Ты сам их в бой не пускал, – нахмурился Ермак.
– При Любовшане татары прорвались. И стрельцы честной бой приняли. Вон их сколько побило. И голову их сгубило. А твои молодцы, что же? Просто похавались за их спины и все. Неужто как татарская сабля блыснет, так казак в штаны прыснет? Не думал я о них такого… не думал…
– Считаешь их трусами? – нахмурился Ермак.
– Я считаю их лукавыми. Смелости им не занимать, как показала ночная вылазка. Но смелости токмо к своей выгоде. А что до общего дела, за которое вроде бы вписались, так каждый сам за себя.
– А чего не довел до резни, раз не по справедливости? – нахмурился еще сильнее Ермак. – Татары – бес с ними. Не сунулись бы. Их мало крутилось возле нас. Их десяток твоей сотни разогнал бы. Ты ведь не этого опасался.
– С одним врагом воюем, – нехотя ответил Андрей. – Вижу – вы привыкли дела делать по-своему. Посему в первый раз – простил и объяснил. На второй раз бить буду. Крепко бить. Ибо воин не тать, а тать не воин. Живут они иным. Да и совести у татя нет. С ним каши не сваришь, а потому и сговариваться не о чем. Вот пусть и определятся – кто они – тати, али рати?
Ермак кивнул и попрощавшись сухо, отъехал. На чем разговор и закончили.
Разочаровался Андрей и в Ермаке, и казаках. Слишком нестабильный и неуправляемый контингент. На что уж помещики – лихие любители вольницы. Но эти – вообще ад.
Разъехались. А он еще долго рефлексировал, не понимая, почему, улучив момент, они не попытались его похитить. Или хотя бы голову ему срубить, дабы с осман награду стребовать. Взгляды то он ловил на себе нехорошие время от времени. Но сотнику хватало ума держаться поближе к собственным помещикам, да если и отъезжать, то группой. И на ночевку становиться так, что не подобраться тишком. На виду слишком. В окружении верных людей.
Но Царю о своих тревогах Андрей не стал сказывать, ограничившись только некрасивым поведением казаков. Да тому не особо и интересно сие было. Он, поняв со слов парня общую фабулу произошедшего, пошел осматривать трофеи. И, прежде всего, направился к орудиям…
– Вот те раз… – покачал он головой. – Десяток добрых пищалей. Вот порадовали так порадовали!
– Фальконетов, – поправил Царя Андрей. – Латиняне такие пищали зовут фальконетами, то есть, соколиками по-нашему. Вон какой короткий ствол. Они специально для полевого боя пригодны. Повозки там разбить, за которыми засели люди с огненным боем али самострелами или в скопление воинов ударить. Особливо они хороши бить по гишпанским терциям да свисским баталиям.
– А по крепостям негодны? – переспросил Государь.
– Никак нет. Удар слабый. На кой бес хан тащил их с собой – не ведаю. Ими разве что ворота выбивать можно. Но пока эти малютки их расковыряют, там уже завал за ними поставят и тепло встретят гостей. Можно еще по зубцам да бойницам бить. Но толку? Без крепкой артиллерии, способной ломать стены, хан не мог добиться успеха в этом походе.
Царь напрягся.
Андрей вновь сообщал вещи, которые никто из местных не знал. И… он уже хотел было открыть рот, но вспомнил разговор с Марфой. Ему вообще хотелось задать парню массу вопросов. Но приватно. Посему он не стал развивать тему. Во всяком случае, сейчас.
Вместо этого он обратился к воинам, что пришли из похода.
Поздравил их с победой.
И предложил отдыхать. А завтра, с утра, после молебна праздничного приглашал
их на крестный ход во славу славной победы…– Ты куда сейчас? – спросил у Андрея Спиридон, родич его по Марфе.
– Да куда угодно. Просто хочу спать.
– Успеется, – произнес незнакомый голос.
Парень обернулся. Перед ним был сотник московской службы. Он его по прошлому году помнил. В лицо. По имени то, понятно, не запомнил. Не до того было.
– Почему успеется? – нахмурился Андрей.
– Государь видеть тебя желает. На закате. В палатах воеводы. Сам видишь – недолго осталось, – кивнул сотник на небо. – Так что приводи себя в порядок. Ты где остановишься?
– У меня на подворье, – произнес десятник Данила, брат отца Марфы. – Чай не чужой человек.
– Добре. Тогда к тебе за ним людей пошлю, как Государь изволит его видеть.
Андрей молча проводил сотника взглядом, ничего не ответив. Скосился на своих людей. И бросил Даниле:
– Зря ты влез.
– А что?
– Я не ведаю, почто меня Государь зовет. Не понравился мне его взгляд. Меня покарает и тебя заодно.
– Да брось, – махнул рукой Спиридон. – Ты выиграл славную битву. Разве же победителей судят?
– Бывает. Всякое бывает. – пробурчал сотник. – Распорядись-ка погреть воды. Мне нужно привести себя в порядок после похода. А то грязью уже зарос…
Глава 5
1555 год, 24–25 июля, Тула
Ближе к полуночи за Андреем зашли посыльные от Царя.
И если пару часов назад они были, не то хмурые, не то настороженные, то теперь смотрели на него как на что-то невероятное. Даже их командир. Видимо уже наслушались рассказов от бойцов, вернувшихся с похода.
А рассказы – они такие. Люди легко увлекаются. Тут и сонм бесчисленный татар. И один семерых одной стрелой поражающий. И молодой березкой, вырванной с корнем, супостатов под матерные прибаутки разгоняющий. И так далее. И тому подобное… Что конкретно там болтали конкретно про Андрея – не ясно. Но эти бойцы теперь смотрели на него восторженными глазами.
Сотник спокойно добрался до палат воеводы. Вошел. И прошел до залы, где тот обычно разного рода собрания проводили. Прежде всего – старшин. В этом помещении Царь находился в окружении всех воевод, что пришли с ним. Здесь же присутствовало несколько дьяков с письменными принадлежностями. Отец Афанасий с тремя другими, незнакомыми сотнику священниками. И еще с десяток других лиц.
И все они смотрели на парня.
Внимательно.
И очень по-разному. Однако откровенно враждебных взглядов Андрей не заметил. Про себя отметив, что добрая треть из присутствующих относилась к князьям разного пошиба, но местного разлива. То есть, Рюриковичам в каком-то там колене.
– Доброй ночи, – громко поздоровался Андрей со всеми присутствующими, поклонившись, впрочем, только Иоанну Васильевичу. По своему обыкновению, по-японски, не сгибая спины и лишь чуть прогнувшись в пояснице.
Выслушал от них невнятный ответы.
После чего прошел ближе к Царю и произнес:
– Государь, мне сказали, что ты звал меня.
– Так и есть, – кивнул тот. – Я имел долгие разговоры с Шереметьевым и Басмановым. И понял, что твой вклад в успех похода был наиважнейшим.