Сотрудник ЧК
Шрифт:
Вечером, предупредив Марусю, они с Адамчуком и Федей пришли в наробраз.
Обсудив детали предстоящей операции, решили, что Марусе и Феде надо ехать вместе под одной фамилией – как брату и сестре. Феде тогда не придется прятаться и выжидать удобного случая, чтобы встретиться с Марусей. К тому же они были похожи друг на друга: оба светлоглазые, русые, румяные. Выдать их мог только говорок: Федя был из Рязани и акал на рязанский манер, за что и получил прозвище «чакист». А Маруся была волжанка: она окала. Разница в выговоре становилась особенно заметна, когда они разговаривали между собой. И Адамчук предложил Феде выдавать
Задача была нелегкая, но Феде она пришлась по душе. Поручение казалось ему пустяковым, некоторое усложнение только украшало его.
– А справишься? – спросил Адамчук прищурясь. – Молчать придется и днем, и ночью, и наяву, и во сне. Даже когда вы одни будете, и то нишкни: не дай бог, поблизости кто пройдет! Выдержишь? Тебе ведь это не по характеру.
– Хо! – самоуверенно сказал Федя. – Год буду молчать, если надо, огнем из меня не выжгешь. Глядите, и сейчас начну. Для тренировки, – сказал он новое словечко, позаимствованное у Буркашина.
И действительно промолчал весь вечер. У парня был недюжинный актерский талант. Алексей не мог удержаться от улыбки, глядя на туповатое, безучастное выражение лица своего приятеля.
Кончая разговор, Адамчук спросил:
– Все понятно? Вопросов нет? И у тебя, Федюшка? Федя не ответил. На его лице были написаны скука и безмятежное добродушие.
– Эй, я тебя опрашиваю! Все ясно?
Федя смотрел в завешанный паутиной угол и сонно моргал глазами.
– Федюшка, ты что? – Маруся тронула его за руку. – Тебя же спрашивают!
Федя непонимающе уставился на нее и быстро зашевелил пальцами, издавая при этом какие-то нечленораздельные «ао» и «уы».
На что неулыбчивый человек был Адамчук, и тот засмеялся, глядя на него. Маруся и Алексей закатились от хохота. А Федя удивленно смотрел на них, моргал глазами, а потом тоже радостно осклабился глуповатой улыбкой глухонемого, привыкшего к тому, что его порок вызывает у людей веселье.
– Все бы хорошо, – заметил Адамчук, становясь серьезным, – только чуб убери: слишком лихо для убогого.
Но Федя в ловушку не пошел и продолжал улыбаться блаженно и глуповато.
– Хитер! – похвалил Адамчук. – Теперь вижу: сможешь.
И лишь тогда Федя шмыгнул носом, запихнул чуб под кубанку и самодовольно подмигнул Алексею.
Вышли они вместе. Было холодно и темно. У подъезда Алексей сказал Феде и Адамчуку:
– Вы идите, мне тут надо… заглянуть кой-куда…
– Ага, – проговорил Адамчук и покосился на Марусю. – Потопали, глухонемой, – взял он Федю под руку, – нам с тобой вроде заглядывать некуда. Бывайте…
…С минуту они стояли друг против друга. Алексей сказал:
– Идем, провожу!
– Ой, не надо, Леша!
– Пустое. Ночь, все равно уж…
И они пошли рядом по темным улицам, где на холодных неметеных тротуарах шуршали сухие листья и в воздухе уже пахло снегом. Оба долго молчали, не решаясь и не умея начать разговор. Потом Маруся споткнулась, Алексей неловко поддержал ее за локоть. Маруся локоть не отняла, но отвела его подальше, держа под острым углом, и они почему-то пошли очень быстро, точно опаздывали куда-то…
Так и подошли к Марусиному общежитию, не обмолвившись ни единым словом. Только у крыльца,
когда нужно было прощаться, Алексей деловито сказал:– За Фоминым присматривай, чтоб не забывался, а то обоих выдаст. Внимание к себе не особенно привлекайте. – И, сорвавшись с тона, добавил совсем так же, как она когда-то сказала ему: – Ты там поосторожней!..
Из ближнего окна падало немного света, и Алексей видел поднятое к нему лицо Маруси.
– Знаешь, Леша, – сказала она, – когда я приеду, что-то тебе скажу.
– Что?
– Вот когда приеду… Ну, прощай, до двадцать второго!
Он задержал ее.
– Говори сейчас!
– Сейчас нет. После…
– Тогда я скажу.
– Ну?!
Он слегка потянул ее за руку, но рука не поддалась, стала твердой и выскользнула из его ладони.
– Ну, ладно, когда приедешь…
Маруся засмеялась и взбежала на крыльцо. Алексей постоял-постоял и пошел обратно. Это была последняя их встреча и первый разговор, в котором хоть что-то стало ясно…
В БЕЛОЙ КРИНИЦЕ
И началась операция, простая, заурядная, со своей героикой и со своим трагизмом, операция, каких много было в ту беспокойную пору.
Наутро оформили документы и переодели Федю в штатское – он выглядел в нем не старше пятнадцати лет. Подрядив на базаре попутную телегу, Маруся с Федей уехали. А спустя шесть дней из Херсона выступил отряд Филимонова.
В один ночной переход, объезжая деревни, он достиг мельничного хутора в десяти верстах от Белой Криницы. День прошел спокойно, бойцы отдыхали, чистили коней. Погода выдалась скверная: холодный дождь с ветром, и на мельницу никто не приезжал. Алексей устроился на сеновале, хотел уснуть, но сон не шел к нему. Чем больше он думал об опасностях, которым подвергались Маруся с Федей, тем значительней они ему казались. В центре «черного» района, фактически беззащитные (Адамчук запретил брать с собой оружие: видно, не очень доверял Фединой выдержке), лишенные возможности в течение долгой недели рассчитывать на какую-либо помощь, – каково им было там! А что, если в деревню наедут бандиты?
Работа не клеилась, все валилось из рук. Шесть дней, прошедших с Марусиного отъезда, Алексей прожил словно в каком-то мутном оцепенении. По его настоянию отряд Филимонова выступил на сутки раньше срока, и прибыл вовремя…
В десятом часу вечера Филимонов позвал Алексея пить чай к мельнику. Не успели сесть за стол, как в сенях затопали, дверь ударила в стенку, сбив стоявшее на табуретке ведро с водой, и в комнату влетел Федя. За ним всунулись чоновцы из дозора.
Федя был без пальто. На стоптанные ботинки комьями налипла грязь. Штаны и розовая в горошек рубаха были мокры насквозь. Волосы, распавшись на пробор, прилипли к искаженному лицу.
– Скорей! – крикнул он с порога. – Братцы, родненькие, скорей!
Алексей, рукавом сметая чашки на пол, бросился к нему.
– Что случилось?!
– Маруся!.. Смагины там…
– Где?
– В Белой Кринице!
– Маруся! Что Маруся?
– Замордуют ее! Смагин свадьбу затеял!
– По коням! – приказал Филимонов, хватая с лавки шинель.
Через несколько минут отряд мчался по степи. Ветер метал в лицо пригоршни дождя. Чавкала под копытами развязшая дорога. Гнулись к конским шеям бойцы. Сзади, на тачанке, кутаясь в попону, трясся Федя.