Сотрудник уголовного розыска
Шрифт:
Андрей увидел Борьку Чудного. Он, как всегда, не мог оставаться спокойным и метался то к приглашенным массовикам, то к подросткам, впившимся глазами в экран, где пулями метались реактивные истребители. Андрей пробрался к нему.
— Вот это война, — весело сказал Борька. — Настоящая. Я побывал в питейных заведениях — пусто. Сегодня не выполнят план и рестораны. Эх, Андрюшка, и замечательно же!
Нинуся, следовавшая тенью за Борькой, улыбнулась Тихомирову.
Неожиданно Андрей увидел Русалку. Она была в строгом темно-сиреневом платье, прямые волосы туго завязаны темно-красной лентой. Русалка
— «Музей дряни», командир, растащили.
— Ну и черт с ним, — отвечал Андрей, заметив опять Русалку с Эриком. Он протолкался ближе к ним, но подойти не решился. К Андрею снова подошел Борька. Он оттащил его в сторону:
— Женя Бертгольц пьяный. Болтается здесь с Бергизовым. Попробовал я с ним говорить, отмахивается. Острит. Что с ним случилось?
Андрея будто ударили по голове. Он несколько минут не мог выговорить ни слова. «Как же это? Женька! Кристальный Женька — и вдруг вместе с Бергизовым, пьяный?»
Женька стоял, привалившись плечом к дереву, и жевал дымящуюся сигарету. Он был одет в неприлично узкие брюки, туго обтягивающие его толстые ноги. На лице бродила пьяная улыбка. Рядом с ним крутился Бергизов.
— Женя! — позвал Андрей.
Женька на мгновение смутился, потом, взглянув на Бергизова, заулыбался неприятно и нагло:
— А-а-а! Товарищ начальник! Приветствую вас и поздравляю с очередным удачным мероприятием. Вы все это неплохо придумали, неплохо.
— Женька! Ты с ума сошел!
— Брось, товарищ Тихомиров, брось… Мне надоело уже разыгрывать с вами комедию.
— Уходи, Женька, или я сейчас скажу ребятам. Тебя задержат, — сильным шепотом сказал Андрей.
— А ты меня не пугай! Задержишь… Видели мы таких. До свидания, начальник Андрей.
— Пока, — послал Андрею воздушный поцелуй Бергизов. Женька и Бергизов удалились.
Если бы такой или подобный номер выкинул кто-либо из членов штаба, даже сам Борька Чудный, Андрей был бы озадачен меньше. Он долго ходил среди разговаривающих, смеющихся людей, пока не пришел в себя.
Кино уже закончилось. Музыканты устали. А люди не уходили. Тихомирова разыскал Крякуша.
— Андрей, разреши, пусть пожарники ругаются потом. Ну, что здесь страшного? Не будь консерватором, Андрюшка. Заметил, все ждут наш гвоздь.
— Давай, — согласился Тихомиров, не столько убежденный доводами Крякуши, сколько жалея уже затраченные силы комсомольцев.
У Крякуши все было приготовлено. Из-за угла подкатила «агитка». Машина остановилась в самом центре улицы. Четверо комсомольцев вытащили из кузова громадное чучело. Свет фар осветил узенькие красные брючки чуть пониже колен, рубашку из газет с рисунками прыгающих обезьянок. На пальцах одной руки — вторую ребята не успели сделать — громадные уродливые перстни из красной меди.
— Стиляга! Стиляга! — послышалось из толпы. В это время свет фар в машине выключили, и на груди, на боках чучела четко проступили фосфорные светящиеся буквы:
«Я стиляга, я стиляга, я стиляга!»
Андрею никогда не приходилось слышать такого единодушного смеха сотен людей.
На сцене, с микрофоном в руках, одетый в судейскую мантию, появился Крякуша. Он читал голосом, полным торжественности
и значительности:— За тунеядство, развращение молодежи, издевательство над культурой стиляга приговаривается к смертной казни через сожжение. Пепел его будет развеян за сто километров от города. Приговор обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно.
Торжественно проследовали два комсомольца с факелами в руках. Ярким пламенем вспыхнуло бумажное чучело. Снова все засмеялись. Потом грохнул гром аплодисментов. Затем стало тихо. И вдруг в этой тишине раздались возбужденные голоса. Два могучих парня вытащили из толпы к свету фар стилягу в узеньких брючках. Он был в рубашке такой же расцветки, как у только что сожженного чучела. Андрей узнал в нем великовозрастного бездельника Антипова, которого не раз задерживали члены отряда.
— Давайте судить, — крикнули парни-богатыри. — Еще одного надо сжечь. Давайте судью!
Антипов сначала лениво отбрыкивался, но когда вокруг засмеялись, он начал зло отбиваться от державших его парней. Богатыри пытались удержать его, и один из них неосторожно схватил Антипова за брюки. Материя с треском лопнула. Антипов прикрыл обнаженную ягодицу и замер. Кто-то со смехом бросил ему газету. Стиляга погрозил опешившим от удивления комсомольцам и скрылся, прямо-таки растворился в хохочущей толпе…
Володя Мичуров подошел к парням и начал им сердито выговаривать.
— Да мы же шутили с ним, — улыбнулись богатыри. — Да и кто знал, что он здесь без трусов болтается…
Улица начала пустеть. Ребята принялись за погрузку плакатов, стендов, снимали киноэкран. Володя, помогая ребятам, по-прежнему шумно возмущался их поведением.
— Вот вы поставьте себя на место этого парня. Как он покажется завтра на глаза товарищам? Позор. Засмеют. Я расцениваю это как хулиганство.
— А по-моему, зря ты, Володя, ворчишь, — вмешалась Нинуся. — У тебя совсем отсутствует чувство юмора. Ребята же не умышленно порвали его казацкие шаровары…
Все уехали на машинах. Володя с Андреем пошли пешком. Они говорили о Женьке. Их волновало его странное поведение. Они решили в ближайшие дни вытащить Бертгольца в райком и объясниться с ним начистоту.
Домой Андрей приехал последним трамваем. Мать, как всегда, еще только заслышав его шаги на лестнице, открыла дверь. Она собрала на стол и села напротив. Андрей смотрел на ее седые волосы, на частые мелкие морщинки на лице. Он представил вдруг, как она стоит целый день в своем аптечном киоске, и волна тепла нахлынула на него.
Бергизов плачет
Нинуся предложила посмотреть пленку о Бергизове. На просмотр Сима привел и героя фильма — Хамзу.
В просторном со скрипучими скамьями зале собралось человек сорок: работники райкома комсомола, члены отряда. Все сбились дружной кучкой в центре зала. Впереди во втором ряду застыла сутуловатая фигура Бергизова. Потух свет. На экране заметались серые тени.
— Абстрактное искусство, — сострил кто-то.
Засветились буквы текста:
«Эта история документальная. Она рассказывает о жизни парня по фамилии Бергизов. Он был уже судим, но это пока не послужило ему уроком».