Сотворение мира.Книга третья

Такой предстала Германия перед бывшим казачьим хорунжим Максимом Селищевым и бывшим русским князем Петром Барминым. Оба они, как было условлено в Москве, поселились в квартире фрау Гертруды Керстен на Рунгештрассе и в первые дни никуда не выходили.

Пожилая фрау Гертруда была помешана на чистоте и опрятности. Постояльцы всегда видели ее в тщательно разглаженном темном платье с белоснежным крахмальным воротником. А уютная квартира сияла протертыми до блеска стеклами окон, отполированными боками пианино, покрытыми лаком паркетными полами, тщательно промытыми листьями комнатных растений. В квартире держался устойчивый запах скипидара и каких-то приятных ароматических эссенций.

Селищева и Бармина фрау Гертруда поселила в довольно просторной комнате, окна которой выходили во двор. Совсем недавно эта комната служила кабинетом ее мужу Вильгельму Керстену, профессору философии, погибшему вместе с другими пассажирами и командой парохода, по ошибке торпедированного немецкой подводной лодкой в Атлантическом океане.

Фрау Гертруда была дочерью довольно известного художника, подолгу жившего вместе с ней в Неаполе. После гибели мужа она занялась переводами с итальянского. Больше всего переводила книги писателей, близких по взглядам диктатору Италии Бенито Муссолини, — от инакомыслящих берлинские издатели отворачивались. Судя по всему, о приезде двух русских она была кем-то предупреждена, но кем — Бармин и Селищев не знали. Спокойная, сдержанная, она радушно встретила их, просила только поменьше курить, особенно в ее присутствии: фрау Гертруда не терпела запаха табачного дыма.

О своих квартирантах она сочла нужным сообщить блоклейтеру [8] Хаазе и полиции. С виду добродушный толстяк Хаазе, владелец зеленной лавки, в один из вечеров посетил фрау Гертруду, за чашкой ячменного кофе познакомился с Барминым и Селищевым, пряча свою настороженность, расспросил их о цели приезда в Берлин и рассказал о загородном клубе, где собираются русские эмигранты.

— Они сейчас тянутся к фюреру отовсюду, — пережевывая жесткий пирог, рассказывал Хаазе. — Едут из Франции, из Югославии, даже из Америки. — Хаазе оглушительно захохотал. — Чудаки! Хо-хо! Вероятно, они полагают, что фюрер и немецкая армия расчистят им дорогу в Москву и встретят их… в этом самом… в Кремле колокольным звоном.

8

Квартальный организатор нацистской партии.

Но тут же, вспомнив, должно быть, с кем он разговаривает, Хаазе согнал с одутловатого лица издевательскую ухмылку, чуть помедлил и заговорил серьезно:

— Конечно, если господа русские эмигранты, тот же, скажем, атаман Краснов, поймут, что жизни немецких солдат дорого стоят и что за пролитую немцами кровь следует платить, фюрер, видимо, поможет России создать новое правительство. Россия обязана воздать нам должное за свое освобождение от ига большевиков. Не так ли? Я думаю, так…

Отхлебывая из хрустального бокала самодельный шнапс — бурую бурду с дурным запахом, — охмелевший Хаазе долго еще разглагольствовал о великой миссии Германии в этом сумасшедшем мире. А под конец покровительственно похлопал по плечу молчаливого Максима Селищева и закончил назидательно:

— С вашими русскими друзьями я вас сведу, господа. В этом вы можете не сомневаться, связи у меня есть. Но, вы сами понимаете, мы ведем большую войну, фюрер требует от всех нас осмотрительности, дисциплины и прочее. Поэтому вам надо побывать в гестапо, рассказать о себе, ничего не скрывая. Такой у нас порядок…

Слушая словоохотливого блоклейтера, Бармин, не теряя достоинства, иногда поддакивал ему. Селищев же продолжал отмалчиваться. Он пока еще не находил в себе силы играть ту роль заядлого контрреволюционера, которая была ему предназначена. Кроме того, в отличие от Бармина, прекрасно владевшего немецким языком, Максим с трудом понимал болтовню Хаазе. Когда тот ушел, они тотчас вернулись в свою комнату. Выкурили, открыв форточку, по сигарете. Переглянулись.

— В гестапо придется идти, — задумчиво сказал Бармин.

— Что ж, пойдем, — согласился Селищев…

На следующий день, пряча тревогу, они явились в районное отделение гестапо, где были немедленно приняты веселым молодым оберштурмфюрером, являвшим собой образец предупредительности и приязни. Оказывается, в гестапо уже звонили из абвера по поручению полковника Хольтцендорфа и сообщили, что военная разведка имеет некоторые виды на этих русских, а потому чинить им какие-либо препятствия пока не рекомендуется.

— Мы будем рады помочь вам, — сияя улыбкой, сказал гестаповец. — В воскресенье мы проводим вас в клуб русских патриотов. Там назначен широкий сбор, и вы сможете представиться атаману Краснову.

Оберштурмфюрер высказал предположение, что Краснов будет весьма рад встрече, поскольку они только вырвались из советского ада и располагают свежими сведениями о том, что происходит в России в связи с победоносным наступлением немецких войск.

Он задержал взгляд на спокойном лице Бармина и продолжал:

— Не хочу скрывать, князь, эти сведения не в меньшей мере интересуют и нас. Я буду весьма признателен, если вы проинформируете меня о положении на Дону, о настроении донских казаков, о том, насколько можно полагаться на их верность старым традициям, а также своему атаману-изгнаннику генералу Краснову. Не менее интересно и то, как казаки встретят немецкие войска, будут ли воевать против большевиков, если… фюрер разрешит вручить им оружие.

Бармин взглянул на Максима и с завидным хладнокровием сказал:

— Видите ли, оберштурмфюрер, все, что касается казачества, — компетенция моего старого друга господина Селищева. Он сам донской казак, офицер императорской и белой армий. Бывший, конечно… Досадно, однако, что господин хорунжий плохо владеет немецким языком. С вашего разрешения я переведу ему суть интересующего вас дела. — И, не дожидаясь испрошенного разрешения, тут же обратился к Селищеву: — Максим Мартынович, оберштурмфюрер просит приготовить для тайной полиции копию той информации, которую вы обещали дать абверу. Можно это сделать?

Максим кивнул:

— Разумеется. Я постараюсь выполнить просьбу господина оберштурмфюрера в ближайшие же дни…

Гестаповец с хозяйским радушием проводил их до дверей и, прощаясь, сказал:

— Я заранее благодарен вам, господа. Хочется лишь добавить, что рейхсфюрера Гиммлера интересуют не только те казаки, которые живут на Дону, но и наши берлинские казаки. — Довольный этим каламбуром, он засмеялся, а затем все-таки уточнил: — Под берлинскими казаками я разумею тех, кто окружает сейчас генерала Краснова. Трудно поручиться, что среди них нет большевистских агентов. Поэтому очень попрошу вас и в воскресенье и впоследствии внимательно понаблюдать за здешними вашими соотечественниками, и если вы найдете, что кто-то из них не внушает доверия, пожалуйста, поставьте нас в известность…

Выйдя из гестапо, Максим яростно сплюнул:

— Вот сволочь! Доносчиков из нас хочет сделать. И ты, Петр, тоже хорош — удружил мне. Что теперь прикажешь писать о советских казаках?

— Не волнуйся, Максим Мартынович, напишем, — заверил Бармин. — Разумеется, не то, что есть на самом деле, а то, что им хочется: казаки, мол, ждут не дождутся Гитлера, даже во сне его видят.

— Ты с ума спятил? — Максим даже приостановился, с негодованием посмотрел на Бармина.