Соучастие

Из автобуса выскочил высокий верткий парень в темно-синей финской куртке с белым эмалированным бидоном в руках. Около табачного киоска он нос к носу столкнулся с Муратовым и от неожиданности замер на месте.

— Чего не здороваешься, Мамонов? — спросил Муратов негромко.

— Я с уголовкой никогда не здороваюсь.

— Куда бежишь-то? За пивом?

— За капустой. Жена щей захотела.

— Хорошо, что встретились.

— Зачем я вам? — В глазах Мамонова растерянность и наглость.

— Хотел вопросик серьезный задать.

— Когда угодно! Какой вопрос-то? — и забеспокоился.

Муратов усмехнулся. Он знал, что Мамонов был плутоват и любопытен.

— А ты, Мамонов, молодец! Хочешь, чтоб сразу…

Они отошли в сторону и встали позади грузовика с надписью на борту «Уборочная».

— Какой вопросик-то? — опасливо спросил Мамонов.

— Подожди. Скажи-ка лучше, как живешь? С кем видишься — говоришь? С кем делишь радость?..

Мамонов перевел дыхание.

— Насчет рассказов я не мастак. Болтать лишнее отвык. Тем более с опером. Научен на всю жизнь. Да и зачем рассказывать? Вы и так все знаете.

— Правильно говоришь. Что нужно знать, мы знаем.

— Тогда чего же? — Мамонов ногтем колупнул краску борта грузовика и усмехнулся. Он редко упускал случай подчеркнуть свое «я», но сейчас сказал уклончиво: — Сейчас умный народ не знает, как избавиться от своей известности. Кому в такое время нужен наш «авторитет»? Лично мне он обошелся сроком. А Валет до сих пор от него в себя не придет…

Муратова заинтересовала фраза о Валете, но он не стал вдаваться в подробности. Сделал вид, что пропустил ее мимо ушей. Знал, что Мамонов хитер, и если бы он почувствовал излишнее его любопытство, то сегодня бы разговор об этом разошелся, а этого допускать без нужды не хотелось. Работа в уголовном розыске научила Муратова держать в себе то, что волнует, чего не знает, что хочет знать. Поэтому и сказал равнодушно:

— Быстро время прошло, а вроде бы недавно брали Валета. Тогда он не очень громкий вор был. Так себе. Больше простаков облапошивал…

— Его теперь не узнаешь, — важно ответил Мамонов. — Хохоталка гладкая… Приехал в порядке. Одет, обут, в куртке, шапке ондатровой. Свое возвращение отметил. Не забыл друзей.

Муратов сказал вроде бы между прочим:

— Небось в лесопосадке отметили? На ящичек с газеткой «бормотуху» поставил? Он не из добрых.

Мамонов со значением хмыкнул:

— Обижаете. И нас и его. В кафе «Кавказ» отметили. И водочка была, и коньячок поставил. Не хуже, чем у людей.

— Знаю! И то, что ты, Мамонов, полстакана водки выпил, — тоже знаю, — сказал Муратов уверенно, потому что слышал, что Мамонов пить перестал и лишь изредка принимал за раз такую дозу. Больше не притрагивался, как бы его ни уговаривали. Муратов смотрел как ни в чем не бывало. — Зря Валет с работой не торопится. Когда придет на прописку, поговорю с ним капитально.

— Он не придет. В Новомосковске решил осесть.

— Это его дело. Как говорится, баба с возу… — Муратов старался убедить Мамонова, что Валет его мало интересует. Конечно, ему хотелось узнать, кто был вместе с ним в кафе «Кавказ». Но как? Решил, что выяснит другим путем. Для приличия поинтересовался у Мамонова работой на заводе, зарплатой, жизнью в семье. И закруглил: — Ну ладно, беги за капустой. Мне тоже на работу надо.

Лицо Мамонова приняло обиженное выражение.

— Понятно. Выходит, не в вере я у вас.

— Ты о чем? — Муратов понял, что Мамонов занервничал.

— Спросить о чем-то хотели. Чего же? — проговорил упавшим голосом.

Муратов кинул взгляд на Мамонова и, подождав для порядка, доверительно сказал:

— Правильно мыслишь. Хотел спросить, да расхотелось. Со всеми быть откровенным не получается.

Мамонов закашлялся, словно ему было трудно говорить.

Муратов, не обращая внимания на эту перемену, махнув рукой, проговорил:

— Ладно! Только я бы хотел просить…

Мамонов слегка приободрился и слушал Муратова жадно.

— Кто золотишком балует?

— Понятия не имею. Уж не думаете ли вы…

— Именно об этом я и думаю, — просто сказал Муратов. — Значит, никогда не слышал?

Ответил не задумываясь:

— В жизни никогда…

— И не видел?

— Отродясь! — не сдавался Мамонов. — Сейчас все умные. О таких делах языком не треплют.

— Ты, Мамонов, со мной так не разговаривай, даже шутки ради, — Муратов со значением посмотрел на него. — Может, память плохая стала?

— Никоим образом. — Мамонов отрицал с тем упорством, которое возникает у людей, скрывающих нечто важное.

Муратов понимал, что Мамонов хитрит и, сам того не сознавая, своим враньем подтверждает его догадку.

— Ну даешь! — рассмеялся он. — Что-то ты, Мамонов, на разные вопросы одинаково отвечаешь? Даже странно слушать. Нервничаешь, что ли?

Мамонов зашаркал ногой по асфальту:

— О золоте хотите знать? Правильно! Сейчас все мудрые, только и я не дурак. — Он смотрел хитрыми глазами. — Ну а если скажу, тогда что?

— Что?! Не знаю, не знаю…

— А у меня на это особая точка зрения. После сидки я чист.

Муратов постучал костяшкой кулака по борту и упругим движением ладони смахнул с него заледенелую корку снега.

— Ты эту свою точку припрячь подальше. Об этом ты да я знаем… Характер у тебя, прямо скажу, неважный!

— Допустим, а что дальше? Я живу осмотрительно, — ответил Мамонов. — Мои прежние грехи теперь никакой роли не играют. А за плохой характер не судят. Так что… — и усмехнулся.

— Несознательный ты человек, Мамонов! Газеты читаешь, телевизор смотришь, котелок вроде у тебя варит, а дремучесть свою не разогнал и порядочность не приобрел. Поэтому скажу одно: не забывай, что было-то серьезное…

— То грехи молодости. Я тогда зеленым был. Кумекал плохо.

— Теперь не зеленый! С умом. Поэтому, когда по новой пойдешь, опасным рецидивистом считать станут…

Усмешка пропала. Мамонов надолго задумался и от волнения сдвинул на макушку шапку.

— Да, да, — уныло протянул он. — О золоте я слышал мало. Среди воров толк не идет. Правда, на прошлой неделе Валет показывал монету рыжую. Но она по наследству ему… Другого не знаю.