Совершенство

Резко оборачиваюсь и вижу позади Зорину с демонстративно-извиняющимся выражением лица. Это каблук ее туфель так удачно зацепился за край подола моего платья, чтобы оборвать его почти на половину, распоров по ровному шву.

— Извиняюсь, — театрально разводит руками Анька, но я вижу в ее глазах искорки саркастического самодовольства. — Мне так жаль.

Как это на нее похоже. Дождавшись момента, отомстить вот так, подло и исподтишка.

«Ни хрена ей не жаль, Милашечка, — доверительно шепчет мне на ухо чертенок, но я и без него это знаю. — Давай всё-таки ей вмажем, а?»

От несправедливости происходящего к лицу приливает волна жара и я чувствую, как мое сердцебиение постепенно учащается до гула в барабанных перепонках. Похожего на рев мотора, когда автомобиль, медленно разгоняется от нулевой до запрещенной правилами дорожного движения скорости.

— Жаль, говоришь? — резким, скорее интуитивным, движением выплескиваю содержимое бокала в лицо опешившей Зориной и с угрозой в голосе добавляю: — Сейчас будет жаль.

Мгновение я, оглушенная шумом собственного пульса, заторможено смотрю, как по лицу отплевывающейся соперницы стекает шампанское вместе с частью макияжа. А потом с силой хватаю ее за волосы, притягивая к себе.

Пустой бокал выскальзывает из моих пальцев, со звоном разбиваясь на полированном полу сотней хрустальных осколков, но мне не до того, чтобы обращать на это внимание.

В попытке защититься, Зорина истерически визжит и машет руками, умудрившись до боли вцепиться ногтями в мое плечо.

Получаю удар локтем в грудь, но сама тут же бью коленом в живот оппонентки. Она же дотягивается до моих волос и с усилием тянет, стараясь выдрать клок. От острой боли злость и агрессия внутри только нарастают. Гнев становится практически неконтролируемым. Шиплю как рассерженная кошка и стискиваю зубы, когда мои ногти впиваются в Анькину шею, оставляя кровавые царапины.

Учащенный пульс грохочет в ушах. Вижу перед собой только Зорину и никого больше. Только я и она. И чистый адреналин, бегущий вместо крови по моим венам.

Тычки и удары беспрестанно следуют один за другим. Не боюсь их, ни раздавать, ни получать. Я умею за себя постоять. Несколько не самых благополучных лет моей юности оставили свой отпечаток. И теперь я та, кто не успокоится, пока не поставит эту выскочку на место.

Оглушенная яростью, не сразу понимаю, когда нас растаскивают в стороны. Кто-то тянет назад за талию. И помимо того, что этот кто-то явно сильнее, каблуки туфель предательски скользят по глянцевому полу, мешая сопротивляться.

Зорина, наконец, отпускает мои волосы и её тоже оттаскивает назад Сахаров. Задыхаясь от гнева, пытаюсь вырваться из задерживающих меня ладоней, но тот, кто держит меня, обхватывает одной рукой за плечи, так, что не вырваться.

— Психопатка! — выкрикивает Зорина, тоже пытаясь освободиться, но Никита крепко держит ее, не сводя при этом глаз с меня.

Анька выглядит неважно. Макияж потек и вокруг глаз черные круги, как у панды. Мне удалось в отместку порвать ей платье, сломать пару длинных ярко-розовых ногтей, поцарапать щеку и растрепать прическу. Хотя о том, что мой внешний вид ничуть не лучше, я догадываюсь даже без зеркала.

— Идиотка! — выплевываю я, воинственно сдувая с лица светлый локон растрепавшейся прически.

Дыхание вырывается из легких рваными хрипами. Пульс всё ещё грохочет в голове, напоминая стук колес груженого поезда по рельсам. Но постепенно в голове проясняется, и я всё-таки прихожу в себя.

Первым меня отрезвляет аромат бергамота, украдкой просочившийся в ноздри. Сначала легкий и тонкий, почти незаметный, вскоре он ударяет по сознанию оглушительной мыслью: «Нестеров». Именно его рука все еще обхватывает меня сзади, прижимая спиной к часто вздымающейся груди. Именно его дыхание я чувствую кожей на затылке. И оно почти такое же учащенное и тяжелое, как и моё.

От осознания всех этих неопровержимых фактов, начинаю вырываться с удвоенной силой, сквозь сжатые зубы шипя:

— Отпусти!

— Сумасшедшая! — верещит Анька и начинает на публику лить крокодиловы слезы. Ноет жалобно: — Марк, она меня чуть не убила!

— Такую как ты убьешь, как же, — ворчу я, безуспешно пытаясь вырваться из стального захвата Нестерова.

Своей потасовкой мы привлекли всеобщее внимание и вокруг нас собралась толпа зевак. Кто-то, кажется, даже успел снять произошедшее на телефон.

«Кажется, Милашечка, нам сегодня удалось хайпануть без необходимости для этого умереть» — оглядывается по сторонам чертенок с левого плеча, но вид у него обеспокоенный.

Голоса гостей сливаются в один сплошной гул, ничего не разобрать. Да я и не уверена, что хочу знать, что они обо мне думают, потому что и так знаю, что ничего хорошего.

Неожиданно давление руки Нестерова на мою грудную клетку ослабевает. Но не успеваю я порадоваться тому, что он, наконец, меня отпустил, Марк грубо перехватывает мою руку за локоть.

— Идем, — произносит он резко и тянет за собой сквозь расступающуюся толпу, а я слишком растеряна, и, кажется, слишком пьяна, чтобы сопротивляться.

Вместе мы молча минуем просторный холл, потом узкий коридор, пока не оказываемся в сверкающем, отполированном до блеска лифте. Из-за отражений в зеркальных гранях мне кажется, что меня окружает несколько одинаковых Нестеровых, хотя и одного достаточно, чтобы вызвать приступ неконтролируемой паники.

Внезапно тот Нестеров, что удерживает меня, разжимает пальцы, а я, пошатываясь, хватаюсь за поручень, чтобы устоять на ногах. Оказывается, я так уверенно на них стояла лишь потому, что он меня держал.

— Что происходит, Милана? — спрашивает Марк тоном, от которого все вокруг леденеет.

Я успеваю представить, как сердце внутри меня в одно мгновение покрылось хрупкой ледяной корочкой, которая с треском ломается от того, как быстро оно бьется.

Несмотря на неосознанный страх перед ним, выплевываю недовольно, прекрасно представляя, как по-детски глупо это звучит:

— У Зориной своей спроси.

— Я спросил у тебя, как у зачинщицы всего этого беспорядка.

В замкнутом пространстве зеркальной кабины я чувствую исходящую от него угрозу. Лифт ползет наверх медленно. Время вообще словно затормозило, когда мы оказались вдвоем.

— Но я не зачинщица… — возмущенно начинаю я, но осекаюсь, потому что кабина лифта, наконец, останавливается, дверцы открываются, и я вижу перед собой полумрак узкого коридора, освещенный тусклым светом настенных ламп по обеим сторонам.

Пальцы Марка снова сжимаются на моем локте и в следующее мгновение он снова тянет меня за собой по коридору, не собираясь слушать никаких возражений и оправданий. Но я не собираюсь молчать:

— Я не зачинщица! Анциферова первая это начала!

Нестеров останавливается у одной из темных дверей с золотистым номером на маленькой табличке.