Совесть

— С какими кляузами?

— Овечкой прикидываешься? Хочешь сказать, жена твоя строчит жалобы, а ты сам по себе — ничего не знаешь, не ведаешь?

Грубо вытесанное лицо Наимджана менялось на глазах. Упрямая складка выступила резче. И глаза не опускал, смотрел в лицо раису.

— Я не могу приказывать жене…

— Ты что — мужчина или баба? Тюбетейка на твоей голове или платок?

— Послушайте, раис-ака… — медленно начал Наимджан, но Атакузы прервал его:

— Этот несчастный дом! С твоего согласия я взял или нет?

— Согласен-то я был согласен…

— Глава дома согласен, — значит, аллах согласен, так ведь? Так чего же твоя жена трещит всюду: мужа ее я сослал в пустыню! Мало ей сплетен про дом. Сослал! Разве ты не сам дал согласие поработать здесь?

Наимджан опустил голову и неожиданно прыснул. И этого тоже никогда не разрешил бы себе прежний Наимджан — смирный, безответный.

— Согласие, его ведь тоже получают по-разному…

— Ах, вот оно что. Выходит, жена твоя правду говорит, значит, я выслал тебя в эту степь?

— Не выслали, конечно, я…

— А я-то рассчитывал: молодой, думал, наш Наимджан, в груди еще не остыл жар. Пусть, думаю, поработает здесь год-другой, покажет себя.

— Я и не бегу от работы. Сами видите…

— Спасибо, хоть не бежишь. А я-то, дуралей, мечтал, покажет себя парень, вырастет. Ну, думаю, вознесу его до небес! Героем сделаю! А ты даже со своей болтливой бабой не управишься, пляшешь под ее карнай!

— Мою жену не трогайте, раис-ака! Прошу вас.

Не просьбу, а угрозу услышал Атакузы в голосе механика.

— Вот как! — Атакузы дрожал. Дрожал каждой жилкой своего тела. — Я так понимаю: ты и слова не можешь промолвить поперек своей ненаглядной. А я тебя в бригадиры. Нет, не могу размазне доверить бригаду.

Огромная черная ладонь Наимджана сжалась в кулак.

— Не надо насмехаться, раис-ака! Ваша воля, забирайте бригаду, но насмехаться над человеком не имеете… А места много под небом. Не здесь, так еще где найдется.

— Как хочешь! Я-то принимал тебя за своего, думал, скромный парень, тихий. Ну что же, пиши заявление.

Наимджан выпрямился во весь свой длинный рост и прямо в глаза взглянул раису. Уголки толстых, растрескавшихся от жары губ скривила насмешливая улыбка.

— Нет уж, извините. Дураков нет! Писать заявление не буду.

— Тем хуже для тебя, освобожу без заявлений,

— Пожалуйста, как знаете.

— Сегодня же вечером будь в правлении. Получишь приказ.

Вот так тихий, смирный парень! Атакузы не верил своим ушам. Постоял, подождал немного, — может, одумается.

— Ну что ж!.. — процедил сквозь зубы, резко повернулся и зашагал к стоящей за арыком «Волге».

4

Хлопнула калитка. Атакузы, шатаясь, словно изможденный болезнью, медленно дошел до навеса из виноградных лоз и бросился в плетеное кресло у колодца. Шитье выпало из рук Алии. Она сбежала с айвана. Под большими лампами, висящими среди виноградных листьев, замкнутое, осунувшееся лицо мужа показалось бледным как полотно. Алия, похолодев, кинулась к нему:

— Что с вами, что случилось?

Атакузы нехотя поднял голову, долго смотрел на жену, будто не узнавал. Встал словно бы через силу, устало подошел к колодцу, опрокинул на голову ведро воды.

Алия подала мужу полотенце — успела принести.

— Похоже, обильное застолье было?

— Да, вдрызг напился сегодня! — Атакузы грустно улыбнулся, вернул жене полотенце и неожиданно приказал — А ну, одевайся!

Алия широко раскрыла глаза:

— Что еще придумали на ночь глядя?

— Дело есть! Говорю, одевайся, без шуток.

— Да что стряслось, в самом деле? Скажите наконец!

— Ничего особенного. Надо пойти к этой самой, ну, как ее, к жене Наимджана. Должен ваш раис упасть перед ней на колени, умолять, просить прощения. Приказ сверху!..

— Хорошо, — неуверенно согласилась Алия. — Раз надо, так надо. Но поймет ли она? Я говорю о Надирехон.

— Поймет не поймет — должен пойти к ней, и баста! — Атакузы резко мотнул головой: — Нет! Дело в том… Обидел я мужа ее, Наимджана. Несправедливо поступил, обидел ни за что!

Чудо! К Алии вернулся прежний Атакузы — искренний, горячий. Вот таким нетерпеливым всегда бывал, когда в чем-нибудь раскаивался. Как легко стало Алии! Заторопилась, засуетилась.

— Сейчас, милый, я сейчас. Может, прихватить что с собой?

— Прихвати. Вина возьми, если есть. Еще что-нибудь такое, съедобное. И быстро!

Алия вбежала в комнату. Задыхаясь от неведомо почему нахлынувших слез, то кидалась к холодильнику, то шарила в чемоданах под кроватью. Набила сумку, переоделась.

Атакузы задумчиво прохаживался по двору. Что-то в нем успело измениться за те минуты, что Алия собиралась. Решимость в движениях спала, лицо снова помрачнело. Алия тревожно взглянула на мужа:

— Я готова, захватила все, что надо.

Атакузы не ответил. Молча дошли до ворот, молча сели в машину, молча тронулись с места.

Алия только теперь поняла по-настоящему, как тяжело мужу, как он страдает. Нет, прежний Атакузы не вернулся, и желание искупить вину тоже было не прежним. Он как бы сам себя тащил силком на аркане. Почему так мучается? Зачем так терзает себя? Надирахон и Наимджан тоже люди, должны понять его.

Атакузы словно мысли жены прочитал:

— Да, повинную голову меч не сечет! — и вдруг резко затормозил машину, глаза его подозрительно заблестели — не слеза ли в них? Задыхаясь от обиды, быстро-быстро заговорил: — Кто перед кем должен гнуть повинную голову? За какие грехи?.. С какой стати должен я ломать колени перед этой ябедницей? За то, что двадцать лет не знаю отдыха, что отдал всю жизнь, здоровье ради этого колхоза?

— Дорогой, милый мой, вы же обидели Наимджана, сами сказали, понапрасну обидели…

— Нет! Он уже не прежний Наимджан! Ты бы послушала, что говорил он мне. — Атакузы со злостью крутанул руль, машина со скрежетом и стоном повернула назад и стремительно помчалась обратно, — Я скажу Халиде, она парторг, пусть сама и поговорит с ним.

— Милый!..

— Нет! Ни за что!.. Пусть снимают с работы, сейчас, сегодня же пусть снимают. Выгонят, устроюсь в школу: хоть завхозом, хоть сторожем!