Совьетика

– Находясь в тюрьме в довольно-таки свободных условиях в лагере Лонг Кеш я видел, как строилась сегодняшняя тюрьма Мэйз или, как её назвали потом, Эйч-блоки , – тихо сказал еще один, незнакомый мне республиканец.- Тогда мы и не думали, сколько жизней унесут от нас эти поднимающиеся быстро стены… В конце 70-х годов правительство Маргарет Тэтчер перешло к политике криминализации ирландской освободительной борьбы: если до этого за нами признавался особый статус (фактически политзаключенных), то здесь мы вдруг были объявлены обыкновенными уголовниками, преступниками… Прежде всего, нам было отказано в праве носить в тюрьме свою одежду, которым мы до этого всегда пользовались. И тогда родился первый протест – республиканцев стали называть “людьми в одеялах”, по образу первого из нас, кто отказался надеть на себя форму приговоренного уголовника и предпочел ей всего лишь грубое одеяло, которым он скрывал свою наготу. Движение это стало массовым. Своей политикой криминализации Тэтчер пыталась сломить наших ребят – то, что не удалось ей военными методами. Бобби Сэндс был обычный парень, “он был поэтом и солдатом”, как поется в балладе о нем. Вопреки всем мифам британской пропаганды, он даже никого не убил. Кем он ещё мог стать в жизни, если с самого его детства он видел только погромы, его семью несколько раз “этнически вычищали” из дома, а сам он из-за этих чисток потерял с таким трудом найденное рабочее место? Уже в 18 лет Бобби вступил в ИРА. Начав голодовку протеста, он знал, что идет на смерть. Но это не могло остановить его. И все-таки мы все до последней минуты верили, особенно после того, как он, уже находясь на голодовке, был избран в британский парламент, причем с числом голосов, большим, чем было у самой Тэтчер, что британское правительство не позволит ему умереть. Фактически Тэтчер позволила умереть мучительной голодной смертью своему коллеге по парламенту! Это было самой большой политической ошибкой Тэтчер за всю её карьеру. Хотя поняла она это не сразу – ведь немедленного результата голодающие не добились. Бобби умер в мае, после 66 дней на голодовке…. Не буду вам сейчас описывать все его страдания и то, как он постепенно слеп и глох, и то, как все это время к его постели нарочно подносили 3 раза в день еду повкуснее, не из обычного тюремного рациона. В октябре, после 10 смертей, голодовка была отменена. Но именно с этого времени ведет своё начало новая стадия нашей борьбы – стадия политическая. Ряды Шинн Фейн начали расти неслыханно; даже дети в школах играли в Сэндса и его товарищей и бойцов ИРА. Для нас в тюрьме тоже начался новый этап:смерть Бобби подтолкнула нас к политпросвету, к политучебе. До этого мало кто из нас был знаком с какой бы то ни было теорией. Тут же мы начали организовываться в кружки, в которых, среди прочего, изучался и марксизм, и многое другое. Началось это ещё с подготовки к голодовке: мы изучили массу информации о голодовках протеста в разных странах, подготовили, как могли, ребят к тому, чего им следовало ожидать.

С политпросветом пришла и новая тактика борьбы: мы решили, прежде всего, превзойти наших врагов – лоялистов ( от которых мы тогда не были разделены в тюрьме, как позднее) численно, затем взять в свои руки руководство всеми кружками, занятия в которых для нас велись в тюрьме, что позволило нам практически взять всю тюрьму под свой контроль… Мы начали интенсивную кампанию саботажа внутри тюрьмы – а через пару лет, в 1983 году, это позволило большой группе республиканских заключенных совершить удивительный по дерзости массовый побег. Особенно прославился тогда своей дерзостью Джерри Келли – наш сегодняшний член парламента, укрывшийся позднее в Нидерландах. Джерри и позднее, уже будучи парламентарием, бывал в переделках: один раз он был арестован когда явился в качестве наблюдателя за демонстрацией протеста. Не в меру ретивые констебли заковали его в наручники, но, к восторгу толпы, он умудрился прямо в этих наручниках сбежать из полицейского “воронка” буквально у неё на глазах! Не удивительно, что Келли сегодня – наш спикер по всем вопросам, связанным с полицией! Некоторые из друзей Сэндса, покинувшие стены Мэйз в 1983 году, больше никогда не вернулись туда.

– Первые политические успехи нового Шинн Фейн относятся к середине 80-х годов – опять взял на себя слово Финтан. – Алек Маски стал нашим первым советником в цитадели юнионистов – муниципалитете Белфаста. Если бы ты только слышала, какие оскорбления со стороны последних ему приходилось выслушивать ежедневно! С ним обращались просто как с собакой! Но на все вырабатывается иммунитет… У нас, республиканцев, теперь такая толстая “слоновья” кожа, что слова нас не трогают! А посмотрите на нас, где наша партия находится сегодня, чего мы достигли за эти годы. Так называемый “Ольстер” создавался как “протестантское государство для протестантского народа” – а сегодня мы входим здесь в правительство и вот-вот станем самой большой партией, представляющей коренных жителей страны. Тебя удивляет, наверно, что в сегодняшней Ирландии ирландцам приходится до сих пор бороться за свои даже культурные права – но это так. Даже за то, чтобы иметь все документы и канцтовары на двух языках – ирландском и английском – приходится бороться через суд… Цели у нас прежние, только путь другой, более отвечающий современным условиям борьбы. Задача – изменить систему изнутри! Разница между нами и другими партиями – в том, что мы именно стремимся не “вступить в систему”, а изменить её! Ведь она уже достаточно прогнила и дала трещины. Посмотри-ка на сегодняшних юнионистов – у них совсем нет друзей, во всем мире. Даже англичанам они уже не нужны по-настоящему! На наших глазах происходит фрагментирование юнионизма как политического движения. Именно поэтому так непредсказуемо ведут себя сегодняшние лоялистские парамилитаристы – от чувства собственной обреченности. Что, конечно, не делает ситуацию менее опасной для мирных жителей… Но будущего у их курса нет. И они сами это знают.

– Я приведу пример о том, как изменилось положение вещей, – вмешался снова незнакомый мне республиканец. – Недавно я был в парламенте в Стормонте. Направился я после заседания в туалет, а за мной в том же направлении – один видный юнионистский политик. Я уже собрался выходить оттуда, а его все нет и нет. Выхожу – а он стоит у наружной двери, мучается и переминается с ноги на ногу: ждет, пока я выйду… Боится, видимо, заходить в один туалет с “террористом”! Да не собираюсь я вовсе “мочить юнионистов в сортирах”! Если мы добьемся полного равноправия даже в рамках этого так называемого государства – оно рухнет как карточный домик, и пойдёт “эффект домино”. Потому что единственное, на чем оно держится, единственное, на чем оно построено, – это сегрегация и дискриминация.

Допоздна продолжалась эта наша беседа. Не помню даже, в каком часу мы отправились на ночлег.

А наутро нас ждала не менее интересная программа – дискуссия о будущем ирландского языка и о том, какую языковую политику должно вести государство для его возрождения, выставка картин, посвященных предстоящему юбилею голодовок протеста и, наконец, визит Лидера, которого так ждала вся деревня.

Особенно активно выступали в ходе дискуссии северяне. Да это и неудивительно – ведь именно белфастцы сумели доказать собственным примером, что возрождение ирландского языка и его возвращение в повседневный обиход – вещь вполне реальная, в чем я ещё раз смогла для себя убедиться, беседуя с одним белфастским журналистом – бывшим политзаключенным и с двумя его дочками: между собой они разговаривали исключительно на ирландском, хотя он выучил его не в детстве, а только находясь в тюрьме, во время “протеста в одеялах”.

Лидер запоздал лишь на 5 минут. Когда он – высокий, моложавый, с умным пронзительным взглядом карих глаз, похожий на университетского профессора и выглядевший в тот день таким домашним и простым в своем толстом донегальском свитере, появился в дверях, раздались дружные аплодисменты. Кто-то назвал его “последним живущим революционером в Европе” . Чем дольше я живу тут, тем больше я в этом сомневаюсь (слава богу, есть в Европе и другие революционеры, хотя и мало). Хотя хорошо лично с ним знакомый Дермот уверял меня, что Лидер – чуть ли не наступивший своей песне на горло коммунист.

Была суббота. Он рассказал нам, что успел уже с утра связаться с британским и с ирландским правительствами по телефону, остановился не только на проблемах возрождения ирландского языка, но и на том, какой опасной стала ситуация вокруг мирного процесса в результате решений, принятых на состоявшемся буквально несколькими часами раньше совете партии ольстерских юнионистов, а потом наступила пора ответов на вопросы публики и непринужденного общения с людьми. Закончился его рабочий день в том же пабе, что и для нас всеПравда, республиканское руководство – трезвенники. Но все равно было так непривычно видеть там этого человека, которого я привыкла воспринимать как своего рода “живой памятник”- в такой обстановке…

К сожалению, и тут мне снова надо было в Белфаст на работу. Такое уж странное у меня было рабочее расписание.

– Дуглас, ты не знаешь никого, кто сегодня в Белфаст возвращается? – спросила я.

Дуглас засмеялся:

– Лидера попроси!

– Вот не надо так шутить, – сказала я, – А то ведь возьму да и попрошу.

– Спорим, что не осмелишься?

– Спорим, что осмелюсь?

Ирландцы – любители пари, и меня вдруг тоже охватил азарт.

– На что?

Я разыскала Лидера взглядом и подождала, когда народу вокруг стало чуточку поменьше. К нему стояла своего рода живая очередь. Как к Мавзолею.

– Извините, Вы сегодня в Белфаст возвращаетесь? – спросила я, поздоровавшись.

– А в чем дело?

– Вы не могли бы меня подвезти? А то мне надо на работу…

Мне показалось, что он не поверил своим ушам. Дуглас, впрочем, тоже – он так и застыл с открытым ртом.

– Вы знаете,- сказал наконец Лидер, – Мы не можем этого сделать, мы никого не подвозим, по соображениям безопасности, но Вы, пожалуйста, не уходите, мы сейчас что-нибудь придумаем. Подождите меня, я сейчас… – и рванул к выходу. Неужели я его до такой степени перепугала?

Он вернулся через 5 минут. С тем самым журналистом-бывшим политзаключенным.

– Вот Джим, он через полчаса поедет обратно в Белфаст и Вас с собой захватит. Хорошо?

– Ой, спасибо большое!- обрадовалась я. – Можно на прощание Вам еще пару вопросов задать?

– Давайте, задавайте! – он почти озорно тряхнул головой.

– Что ирландские республиканцы думают о нашем опыте построения социализма в СССР? Я сама обычно говорю критикам словами ирландской песни: “По крайней мере, мы приняли вызов, мы не сидели и не притворялись!" – но я знаю, что, конечно, у нас были ошибки на этом пути, и какие-то из них, к сожалению, оказались фатальными…. Как Вы думаете, где мы ошибались, и какой позитивный опыт нашего строительства можно будет использовать в Ирландии и других странах?

– Я практически всю свою взрослую сознательную жизнь провел в борьбе с британским вмешательством в дела моей страны, – и поэтому я думаю, что с моей стороны было бы высокомерно пытаться дать оценку вашей истории и вашему опыту. Я – наблюдатель со стороны, причем наблюдатель не очень хорошо осведомленный, и я не имею,по-моему, морального права читать вам лекцию на тему, где вы, возможно, ошибались. Это право каждой нации, каждого народа – искать свой собственный путь, свою собственную истину и свой собственный образ жизни.