Совьетика

Донецк середины 80-х годов был изумительно красив. На подступах к городу сильно пахло тлеющим углем, но в самом Донецке запах его не чувствовался даже вблизи от терриконов благодаря всей его зелени, фонтанам и цветочным клумбам. Город этот буквально утопал в розах, еще нигде я не видала их в таком количестве и таком разнообразии. За розами бережно ухаживали, их ежедневно поливали, и улицы были свежие и ароматные – даже в самую жару. Галин муж сводил меня на один из терриконов. Мы довольно быстро вскарабкались наверх. Наверху, задыхаясь от угольной пыли, я еще раз оценила масштабы озеленительных работ в Донецке.

Интересно, а как-то он выглядит сегодня? До роз ли теперь шахтерам, почти ежедневно гибнущим здесь нынче на ставших частной собственностью шахтах, которые они, несмотря на вопиющее несоблюдение мер безопасности хозяевами, слезно умоляют власти не закрывать: иначе им просто будет нечем кормит свои семьи…? А Галя, рабочая девочка из семьи ждановских металлургов, учившаяся когда-то на оператора ЭВМ, не думает нынче о донецких шахтерах: они с Андрием переехали в Киев, оба работают не по специальности, иногда не работают вообще, растят двоих детей… Каждый раз, когда ее в очередной раз сокращают или вдруг урезают ей ни за что, не про что зарплату, она жалуется на то, как нехорошо с ней обходятся представители «цивилизованных стран» из западных компаний – и тут же с пеной у рта защищает «оранжевую революцию»… «Он как наседка, клюющая собственные яйца: такую бы в котел отправить!» – писал о таких людях угандийский поэт Окот П’Битек. Я долго еще была очень ей благодарна за почти 20-летней давности гостеприимство, но теперь мы больше не общаемся. Что ж, с волками жить – по волчьи выть… Выйдешь замуж за потомка бендеровцев – и сама бендеровкой станешь. Муж и жена – одна сатана.

…Донецкий университет потряс мое воображение. Вот куда бы мне в свое время поступать учиться! Такого количества студентов из разных стран, как там, я не видела даже возле УДН в Москве. У них проводились свои конкурсы, развивалась художественная самодеятельность и вообще жизнь кипела ключом. Их было так много, что никто из местных жителей уже даже не обращал на иностранцев внимания. Интересно, где сейчас та афганская девушка, с которой меня познакомила Галя? Жива ли она? ….

Общежитий было целых 4 – похожих на наше московское высокоэтажных коробки, раскинувшихся неподалеку от стадиона, рядом с большим озером, окруженным типично украинскими плакучими ивами. Окна в них приоткрывались только чуть-чуть: после того, как кто-то из студентов не то выпал, не то выбросился из окна, администрация решила наложить на все окна ограничивающие их раскрывание металлические скобы. Галя жила в общежитии номер три, а Андрий – во втором. Там же остановился и Саид у друзей. Мы могли видеться только на несколько часов в день, но я и этому была вполне счастлива.

Андрий культурно отказывался остаться в одной комнате со мной и Галей, хотя Галя его долго уговаривала (ее кровать была отгорожена от моей шкафом).

– Дай мне подушку, Галя, и я пойду…

– А подушка с приложением… – тягуче тянула Галя, пытаясь притянуть его к себе. Мне было неприятно это видеть. И непонятно такое поведение, если честно.

Иногда Андрий заходил к нам пообедать, и когда Галя ставила на стол супчик, приготовленный из концентрата, он мягко и проникновенно говорил:

– Галя, разве я для того женился, чтобы супы из пакетика есть?…

Если бы КГБ действительно так позарез хотелось нас поймать с поличным, как воображал Саид, сделать это в Донецке им ничего не стоило. Наоборот, глядя в прошлое, я сейчас поражаюсь, как меня за те две недели ни разу не поймали на вахте: я ходила то в Галино общежитие, то в Андриево…. по своему студенческому билету, который издалека лишь отдаленно напоминал их общежитский пропуск. Если бы меня там застукали, кто знает, чем бы все это кончилось. Один раз вахтерша окликнула меня:

– Девушка, подойдите поближе, что-то я Вас не помню…

Сердце у меня ушло в пятки, но тут передо мной открылись двери спасительного лифта.

– Извините, я спешу! – нагло от страха выпалила я, впрыгнула в лифт и что было мочи нажала на кнопку… На этаже я добежала до Галиной комнаты, закрылась в ней и еще целый, наверно, час сидела там ни жива, ни мертва, опасаясь, что в дверь сейчас постучат…

Днем мы с Саидом гуляли вокруг озера. На душе у меня должно бы по идее быть очень хорошо, а мне становилось все тоскливее. Ну сколько можно так скрываться ото всех? И – зачем?

– Между прочим, Горбачев недавно заявил, что надо облегчить людям создавать семьи за рубежом, – сказала я. – А ты все хочешь до конца 5 курса в кустах просидеть.

Он только что не затопал ногами от злости:

– Это же политик! Разве политикам можно верить?

Вообще-то нельзя. Тем более Горбачеву. Но как раз в одной этой вещи Горби и не наврал: стало легче: пожалуйста, выходи-не хочу за любого американского или европейского невостребованного на родине кретина…

…Мои глаза стали открываться на Саида только когда уже год спустя мне случайно попался на глаза черновик его сочинения о собственном детстве, написанного для занятий по русскому языку. Вот только кусочек. Орфография оригинала…

«…Школьная жизнь как была хороща… Придешь домой, спросишь у мамы что сегодня покушать, и идешь на улицу играть с друзьям…. Вечером повторяется любимый вопрос детей что есть на обед. Мама и папа обо всем заботятся, не надо беспокоиться ни о чем… Не надо ничего самому решать.»

Кроме папы-лавочника, постоянно жаловавшегося на то, что новые власти «не дают развернуть бизнес», и мамы-домохозяйки (той самой, которой Саид задавал свой любимый вопрос об обеде), у него еще было 3 сестры и брат, получающий бесплатное медицинское образование на социалистической Кубе. Как волка ни корми…

Но было поздно. Мне уже было его жалко. И я вообразила себе, что это и есть любовь.

…Мое поколение было последним невинным поколением в нашей стране. Только не надо смеяться, но среди нас, в общежитии были даже девушки по 17-18 лет (в основном из Средней Азии), которые всерьез думали, что можно забеременеть от поцелуев. А смеяться не надо, потому что все те «технологические» познания в этой сфере, которые современным молодым людям прививаются чуть ли не с детского сада, не только вовсе не гарантируют настоящего человеческого счастья, но и опошляют душу. Никто из них уже никогда не узнает, насколько это прекрасно – когда между мужчиной и женщиной есть неведомое таинство! Герои Пушкина трепетали от замеченной «чуть узенькой пятки» предмета своих воздыханий. А у «поколения, выбравшего «Пепси», уже давно нигде и ничего не трепещет… И уж тем более знание «технологии процесса» – не гарантия защиты от человеческой подлости.

Вести себя по-свински, если уж так сильно хотелось, можно было всегда. Но не публично. Раньше у людей был выбор, до какой поры оставаться невинными. Теперь же их лишили самой возможности оставаться невинными столько, сколько им самим захочется – бесконечной чередой копуляций по телевизору, в прессе и даже в публичных местах у тебя перед глазами.

Вспомните, сколько было в СССР беременностей среди несовершеннолетних в процентном отношении (у нас в классе – одна на 38 человек, да и то уже в последние месяцы перед окончанием школы) – и сравните это с тем, сколько их в сегодняшней Британии, где детей уже в 5 лет по карточкам с картинками обучают в школе, как выглядят и называются мужские и женские половые органы…. Связь настолько налицо, что ее просто глупо отрицать.

Невозможно себе представить ничего более мерзкого, чем это,: детей обучают тому, как выглядит пенис чуть ли не раньше, чем они научатся читать и писать!.. Стоит ли после этого удивляться, когда британские «мудрецы» предлагают такие «средства» в борьбе с подростковой беременностью, как поощрение интереса молодежи к оральному сексу и снижение возраста, в котором тебя будут учить, что такое пенис и влагалище- с 5 лет до 4-х !

Может, уж прямо заставить детей в обязательном порядке заниматься этим с пеленок – ведь им «все равно надо будет это знать»? Такое чувство, что позиции власти в таких странах занимают какие-то подонки и маньяки. В Нидерландах уже есть политическая партия педофилов – хотя люди возмущены этим (даже голландцы!), правительство говорит им, что ничего не может сделать, потому что у педофилов тоже есть свобода слова…