Совьетика

В магазине было 3 грузчика, и Лида с Любой сразу в шутку «распределили», кто из них будет чей. Я не возражала, потому что приписанный ими мне грузчик -алкаш по имени Сева -был женат на одной из продавщиц магазина и, слава богу, не обращал на меня внимания. Впрочем, остальные оба тоже были алкаши. И даже женщины -продавщицы тоже почти все в этом магазине выпивали. Один из грузчиков попробовал меня как-то было ущипнуть за бока – примерно как Ельцин – ту дамочку в президиуме. Но я на него так посмотрела, что он отошел от меня и больше ни разу даже на меня не взглянул. Все в советское время зависело от того, как ты сама себя поведешь. Хамам развернуться не давали.

Обед нам готовила бабушка, которая официально числилась в магазине уборщицей. Это была каждый день одинаковая, простая, но вкусная и сытная еда: суп и второе. Поев, мы выходили во двор – обыкновенный уютный московский дворик, где сидели бабушки с колясками, а местный кот гонял по двору болонку, осмелившуюся облаять его кошку с котятами. Мы качались там на детских качелях. Грузчики, пообедав, дулись в картишки. Вообще атмосфера в магазине была какая-то полукриминальная. Но покупатели ничего этого не видели, все это оставалось за дверью служебного помещения.

Так что вот кто теперь занимается в России «бизнесом». Люди, которые сами ничего полезного произвести не способны. Зато хорошо знают, где можно обвесить, как можно обсчитать….

…В сентябре нам выдали не только стипендии за все лето, как обычно, но еще и зарплату за тот месяц в магазине. И я на радостях купила себе в «Академкниге» толстенный том Бэзила Дэвидсона «Африканцы», на который до этого полгода любовалась …

Еще во время разгара романа с Саидом я задумала выучить амхарский язык. Когда мы расстались, несмотря на всю горечь в душе, я не отказалась от своих планов. Вот еще, да кто он такой, чтобы из-за него все бросать? Это очень интересная страна, в которой, я уверена, много прекрасных людей!

За эти полтора года я прочитала такое количество научных монографий об Эфиопии, что знала о ней даже такие вещи, о которых и сам Саид не подозревал.: настолько серьезно я к этому относилась. В то время на курсах иностранных языков в Москве можно было изучать только 4 основные европейские языка; шведский, и то преподавался только в одном месте, и для того, чтобы на него записаться, нужна была справка, что тебе это нужно для дела, а не просто так. Одна моя однокурсница, влюбленная в эстонца, который очень уважал Швецию, решила, подобно мне, взяться за освоение связанного с предметом своих чувств языка. Нам пришлось подделывать ей справку, что ей это нужно «для написания диплома о советско-шведских отношениях». Лида справилась с этим с блеском. Ни одни курсы не подкопались бы.

Что уж и говорить, курсов амхарского в столице не было и не предвиделось, Не было даже учебников: были только несколько словарей и разговорников, предназначенных не для таких, как я, а для эфиопских студентов, изучающих русский. Но я не сдавалась. Я написала письмо автору русско-амхарского словаря, выяснив его адрес в справочном столе. И через некоторое время он ответил мне, дав свой домашний телефон. Господи, как колотилось мое сердце, когда я ему в первый раз звонила! У меня было такое чувство, что решалась моя судьба: несмотря на вышеописанную печальную историю, я вовсе не отказалась от планов связать с эфиопской революцией свое будущее. Я не хотела, чтобы накопленные мною за это время знания пропали даром- я хотела заложить под них на будущее такой фундамент, чтобы заняться серьезной научной работой, связаннной с этой страной.

После телефонного разговора мы встретились у него на работе (он преподавал амхарский студентам – африканистам – тем самым немногим счастливчикам, мужчинам из числа комсомольского актива, которым я так завидовала еще в 10 классе.) Профессор был пожилой, интеллигентный дяденька, ветеран войны, само олицетворение советской интеллигенции. Я почувствовала, что благоговею перед ним. Ведь он был вовсе не обязан помогать мне! Он тоже отнесся ко мне с большим уважением – особенно когда я продемонстрировала ему свои познания в области эфиопской истории.

– Как это замечательно- что есть такие девушки, как Вы!- сказал он мне,- Мы что-нибудь придумаем. Я поговорю с кем-нибудь из своих бывших учеников – может быть, кто-то согласится давать Вам частные уроки.

На прощание он надписал мне составленный им словарь: «Дорогой Жене на память с пожеланием успехов в освоении амхарского языка. Как говорят эфиопы,… !- и дальше он написал что-то совершенно незнакомым мне амхарским шрифтом.

– Ке метем метем меммар йикеддем, – прочитал он. В вольном переводе это значило что-то вроде «без труда не вынешь и рыбку из пруда».

Через две недели, к моему восторгу, он нашел мне учителя! Конечно, положа руку на сердце, если бы не мама, это было бы мне не по карману. Но мама положительно относилась к моему стремлению к знаниям, даже несмотря на то, что теперь уже была посвящена в историю моей печально закончившейся незадачливой первой любви.

Амхарским я занималась почти 2 года, 2 занятия в неделю по 2 часа. Мама говорит, что денег, потраченных нами за это время на уроки, хватило бы на то, чтобы купить цветной телевизор.

У моего учителя было экзотическое имя – Никита Арнольдович. Он работал с эфиопами – переводчиком в Высшей Школе Профсоюзов, несколько раз бывал в Эфиопии, и один раз ему даже пожал руку сам гуад Менгисту! После того, как мы в первый раз поговорили по телефону, я понятия не имела, как он выглядит или даже сколько ему лет. У него был мягкий, веселый голос, и я представляла себе некое подобие профессора, только лет на 15 помоложе. Хорошо помню, как мы в первый раз встретились: Никита Арнольдович сказал, что сам заедет за мной в институт после работы, и потом мы поедем к нему домой.

Был октябрь, на улице уже было темно. Я стояла в холле института возле доски объявлений, которую успела выучить чуть ли не наизусть, когда наконец явился мой новый учитель.

– Женя Калашникова? Это Вы? – спосили у меня за спиной. Я обернулась и чуть не упала в обморок от неожиданности. Вместо средних лет занудливого, немного неряшливого переводчика, каким я себе его представляла, передо мной стоял совершенно очаровательный, немного неловкий, высокий, легко краснеющий светловолосый молодой человек с серыми как сталь теплыми глазами и такой же теплой улыбкой. Вряд ли намного старше меня. Он был таким симпатягой, что мне невольно стоило некоторого труда напомнить себе, что мне нравятся одни только африканцы…

Никита Арнольдович оказался не только симпатичным внешне, но и большой умницей. Это про таких, как он, говорят «ума палата». В первый раз в жизни мне встретился человек почти одного со мной возраста (он был старше меня только на 5 лет), который, кажется, был начитаннее меня! Очень скоро я начала втайне им восхищаться и с нетерпением ждала каждого следующего занятия, хотя амхарский язык был не сахар для изучения.

Дело не только в том, что в амхарском «алфавите» больше 200 знаков (каждый знак обозначает слог: ка, ку, ке и так далее, и алфавит, таким образом, совершенно не похож на наш не только по написанию). И не в том даже, что в нем есть звуки, которых нет в русском – «взрывные» к, п, т, ц и пр. Сама структура языка совершенно иная, чем у привычных нам европейских, и мне понадобилось некоторое время, чтобы настроиться на нужную волну для ее восприятия. Изучение амхарского казалось мне похожим на изучение математики: в построении фраз была своя строгая внутренняя система. Они строятся по кирпичику- похоже на решение математического примера по действиям,- путем присоединения к словам различных префиксов и суффиксов, и если не усвоить строго правила этого «строительства», то делать в амхарском языке просто нечего. Учебников у нас, как я уже упоминала, не было. Но Никита Арнольдович сам разрабатывал уроки, объяснял мне грамматику, приносил настоящие эфиопские газеты и книги – к урокам он готовился, несмотря на свою занятость на работе, основательно и свои гонорары отрабатывал более чем честно.