Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века

Вот как эти события описывала очевидец Фаина Бородина: «Около полудня, когда мы проходили Нанкин посередине реки, я услышала какие-то сигналы, после которых наш пароход застопорился и остановился. Стали спускать якорную цепь. Я не знала, в чем дело, но решила на палубу не показываться и дожидаться известий у себя в каюте.

Через каютный иллюминатор я увидела, что к нам подходит китайское военное судно. Положение стало ясным — «Памяти Ленина» предстоял обыск.

Вскоре кто-то забежал в мою каюту и сказал, что нас будут обыскивать. Я узнала, что на «Память Ленина» прибыл адмирал Ху, несколько морских офицеров и много военных моряков». [816]

816

Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов (мои воспоминания). М.-Л. 1928.С.10

Как вспоминала Ф.Бородина, «адмирал» Ху до своей «военно-морской» карьеры у Чжан Цзолиня был агентом Доброфлота в Шанхае и Нанкине и знал все русские пароходы, их расположение и капитанов. Офицер, проводивший досмотр вещей Бородиной, имел с собой фотографию досматриваемой и спросил ее по-английски, жена ли она Бородина. Женщину и ее каюту досматривали трижды: дважды китайцы, третий раз — белогвардейцы.

Подробнее о том, что было на пароходе, можно судить по снятому 9 марта 1927 г. в Нанкине в Комиссариате по иностранным делам г. Нанкина, в присутствии самого комиссара Яна, его секретаря Т. Г. Сюйя и коммерческого директора Совторгфлота И. М. Ошанина показанию капитана парохода «Памяти Ленина» Г. М. Гроссберга генконсулом в Шанхае Линде.

«28 февраля сего года в полдень, подходя к Нанкину, получил приказ военного судна, стоящего на рейде под китайским флагом, остановиться. Приказание мною было исполнено, — говорилось с показании. — На борт прибыли китайские военные власти, заявившие, что будут делать обыск. Их первый вопрос был — нет ли на судне оружия, на что ответ получили отрицательный. Затем они приступили к осмотру судна. Прибывшие в числе около двадцати человек военные начали обыск с носа корабля, постепенно переходя через все части корабля. До этого предварительно у трапа и на мостике поставлены были свои военные караулы. Затребован был список пассажиров и грузовые документы. Грузов не имелось, а пассажиров на борту было четыре человека. Пассажиры и их багаж подверглись тщательному осмотру в своих каютах, причем ехавшие три дипкурьера заявили решительный протест против вскрытия диппочты, но под давлением особо полученного приказа командира китайского военного судна диппочта все же была вскрыта в присутствии капитана парохода. Четвертое ехавшее лицо — пассажирка Гроссберг подверглась столь же тщательному осмотру, при котором капитан не присутствовал. У трех дипкурьеров при мне нашли три места диппочты за казенными печатями НКИД. Обыскивавшие требовали вскрыть диппочту, от чего дипкурьеры отказались. Вскрыли почту сами обыскивавшие. Дипкурьеры предъявили свои курьерские паспорта и листы на почту и предупредили, что ответственность за последствия вскрытия почты возлагается на лиц, вскрывших ее. Вскрытые при мне китайскими военными вализы содержали изданные на русском языке книги, журналы и газеты «Правда» и «Известия»; никакой иностранной литературы, в том числе китайской, среди содержимого вализ не было, и обыскивающими ничего взято не было. Продолжая обыск, дошли до угольной ямы, обыск которой закончился лишь 2 марта, ночью, после того как произведена была перештивка всего запаса угля в количестве около 100 тонн. В начале обыска в угольной яме найден был маленький ручной саквояж (это было 28 февраля), в котором, по словам присутствовавшего при вскрытии его второго помощника капитана, Гораина, оказались старые серебряные вилки и ложки, прибор дамского туалета (для завивки) и несколько книг на китайском и русском языках. Вскрытие саквояжа произведено было на борту китайского военного судна. Кому принадлежал саквояж — мне неизвестно, но присутствовавший при обыске угольной ямы третий механик Гибшер высказал предположение, что он, возможно, был похищен и спрятан в угольную яму на переходе из Владивостока в Шанхай, ибо подобный саквояж имелся у пассажирки-немки, следовавшей в Шанхай. В тот же вечер, 28 февраля, на борт прибыл генерал Ху в сопровождении других военных, в том числе одного русского белогвардейца в китайской офицерской форме, которые потребовали указать, где на судне спрятаны пушки и вообще оружие, угрожая, что скрытие этого оружия, в случае обнаружения, будет иметь фатальные последствия. По настоянию генерала Ху тут же вторично, в присутствии нескольких белогвардейцев, осмотрена была диппочта. В присуствии тех же белогвардейцев капитаном был составлен акт осмотра, фиксирующий, что ничего компрометирующего в диппочте не было. Однако генерал Ху отказался от подписания акта. Ничего при этом из диппочты вновь изъято не было. Генерал Ху уклонился от подписания акта без объяснения причин. Того же 28 февраля произведен был детальный обыск во всех служебных помещениях, который также не дал решительно никаких результатов. При обыске пассажирки под фамилией Гроссберг у нее найдены были визитные карточки на китайском и английском языках, причем ею тут же было объявлено, что она — Бородина, путешествующая под своей девичьей фамилией. 1 марта обыск не судне продолжался, и в третий раз произведен был обыск диппочты в присутствии белогвардейцев шаньдунской армии, и на этот раз обнаружены были пять—шесть листовок какой-то китайской рукописи. Откуда они появились — сказать не могу, но свидетельствую, что при первом и втором обысках этих листовок не было, хотя осматривалось все содержимое очень тщательно, вплоть до отдельных листов книг. При всех трех обысках диппочты присутствовал мой второй помощник Гораин. 1 же марта вновь были обысканы все каюты, каковой обыск, так же, как и предыдущий, ничего не обнаружил. При этом осмотре капитану задан был вопрос, сколько на судне коммунистов, причем у одного из коммунистов на борту, а именно секретаря судовой ячейки Гибшера, произведен был белогвардейцами дополнительный обыск, который тоже не дал никаких результатов. Из архива ячейки изъяты были все протоколы. Имеющееся у капитана и у старшего помощника Важенина и у двух дипкурьеров огнестрельное оружие генералом Ху было отобрано, в чем выданы расписки. 2 марта, ввиду того, что проверка угля производилась слишком медленно и тем самым задерживался отход парохода, я заявил письменный протест военному командованию, требуя освобождения судна немедленно, так как в результате обысков ничего найдено не было. Ответа до сего дня нет. 3 марта, около 9 часов утра сняты были с борта дипкурьеры, три человека. И пассажирка Бородина вместе с частью их багажа. Пополудни того же дня три дипкурьера вернулись обратно; также вернулась к вечеру гр-ка Бородина в сопровождении одной из жен Чжан Цзунчана. Утром 3 марта те же дипкурьеры и Бородина отправились с парохода под конвоем, куда — не знаем». [817]

817

Там же. С. 143–145.

Итак, находившиеся на борту парохода советские дипкурьеры Иван Крилл 42 лет, Грейбус 36 лет и Карл Сярэ, а также супруга главного политического советника 36-летняя Фаина Бородина вместе со всем экипажем судна, составлявшем 47 человек, были арестованы. 5 марта последовала нота Посольства СССР в Китае, где говорилось, что «по полученным посольством сообщениям, русские белогвардейцы, принадлежащие к регулярной армии Чжан Цзунчана, захватили 28 февраля советское торговое судно «Памяти Ленина», которое направлялось в Ханькоу за грузом чая. Эти белогвардейцы забрали пароход для перевозки войск и вооружения и задержали команду и пассажиров, включая дипломатических курьеров. Их судьба до сих пор не выяснена». [818] На нее последовал ответ китайского министерства иностранных дел от 11 марта 1927 г. следующего содержания: «Министерство имеет честь подтвердить получение письма от 5 марта… Посольство предъявляет протест и заявляет, что китайское правительство должно нести полную ответственность за жизнь и имущество указанных граждан СССР.

818

Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов (Мои воспоминания). С.131

Министерство считает долгом сообщить в ответ к сведению г-на поверенного в делах, что в настоящее время от особо назначенного дипломатического комиссара пр. Шаньдун получен по телеграфу ответ, что трое курьеров и жена Бородина из Нанкина доставлены в Цинаньфу и пользуются очень хорошим обращением и проживают в доме г. Сие в безопасности». [819] Очевидно, китайские власти еще не решили, что делать с арестованными.

Однако еще до этого письма было дано поручение соответсвующим службам проверить, где находится Ф. Бородина. И вот 9 марта 1927 г. в 19 час. 20 мин. послана шифровка в Пекин на телеграмму от 9 числа следующего содержания: «Г-жа Бородина с тремя русскими содержится с 6-го сего месяца в доме, по-европейски оборудованном, под стражей, но с ней обращаются как с почетным гостем. О дальнейшем будет решено по окончании войны. Так как дипкурьеры существуют только для связи правительства с посольствами, то здешнее правительство не желает признать г-жу Бородину и спутников как курьеров и считает злоупотребление доказанным при всех обстоятельствах, так как провозилось оружие и агитационная литература». Подпись: Зиберт. [820]

819

Там же. С. 133–134.

820

Там же. С.132.

Китайские власти после ареста Ф. Бородиной пытались надавить на ее супруга. Об этом красноречиво говорит письмо, присланное от Чжан Цзуншэна Бородину.

Однажды утром в Ханькоу, где находился главный политический советник Бородин, ему доложили, что в приемной его дожидается какой-то мандарин, который называет себя посланным от маршала Чжан Цзунчана. Бородин принял неожиданного гостя, который вручил ему письмо и добавил, что имеет передать от маршала также и устное поручение.

«Многоуважаемый высший советник, — говорилось в послании. — В то время, когда ваша супруга проезжала Нанкин, в этом районе происходило усиленное передвижение войск. Я был обеспокоен тем, чтобы она не пострадала от какой-либо несчастной случайности, и поэтому пригласил ее сойти на берег. Так как и на берегу, в Нанкине, безопасность вашей супруги не могла быть обеспечена, я просил ее проехать в Цинаньфу.

Не беспокойтесь за судьбу вашей супруги — она рассматривается нами, как почетная гостья». [821]

Устное поручение Чжан Цзунчана, носившее скрытую угрозу, было следующего содержания: «Продолжение военных действий между Югом и Севером может повлечь за собой международные осложнения такого порядка, что создастся угроза, в частности для Китая и Советской России. Тогда может угрожать опасность и вашей супруге. Если бы г-н Бородин мог употребить свое влияние, чтобы добиться заключения перемирия между Югом и Севером, то тем самым была бы оказана большая услуга делу всеобщего мира, в частности, от этого выиграли бы интересы Китая, Советской России и была бы обеспечена безопасность вашей супруге». [822]

821

Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов. С. 35–36.

822

Там же. С.36.

«Маршал ставит меня в очень неловкое положение, — ответил Бородин. — Если бы я в данный момент высказался за мир между Югом и Севером, то я навлек бы на себя справедливые обвинения в том, что я желаю спасти свою жену. Если, наоборот, я буду противиться всяким предложениям о мире, то мои действия могут быть истолкованы как личная обида за арест моей жены. Если маршал думает, что, задержав мою жену, он принудит меня занять определенную позицию в вопросах войны и мира между Югом и Севером, то, к сожалению, я должен разочаровать его. Что же касается безопасности Бородиной, — сказал в заключение советник, — то ее судьба находится в руках китайского народа, который, я уверен, сумеет ее защитить». [823]

823

Там же. С.36.

Видимо, поняв, что торг провалился, и учитывая апрельские события в Пекине в первой половине мая 1927 г., Ф. Бородина была перевезена в Пекин и брошена в следственную тюрьму. Начались ее допросы. Она стала требовать встречи с представителем советского консульства. Усилия увенчались успехом, Бородиной разрешили встретиться с секретарем пекинского консульства СССР Юшкевичем. Она узнала, что судно «Памяти Ленина» было потоплено белогвардейцами, что вся команда парохода и капитан сидят в тюрьме Цинаньфу, ребята, захваченные в советском посольстве при налете в апреле 1927 г., сидят в той же тюрьме, что и она, но к ним никого не пускают. Положение арестованных с парохода «Памяти Ленина» особенно осложнилось после отъезда из Пекина советского временного поверенного в делах А. С. Черных. [824] В печати стали появляться все более угрожающие сообщения о предстоящей казни если не всех, то части арестованных «русских коммунистов». Опасность стала вполне реальной после казни 28 апреля 1927 г. 20 китайских коммунистов. [825] И хотя в результате длительных разбирательств сначала в военном, а затем в гражданском суде было установлено, что прямых улик против советских сотрудников по существу нет, пекинские власти в то время отказались освободить заключенных. Как подчеркивал на суде официальный защитник Ф. Бородиной и дипкурьеров Кантарович, «дело, которое рассматривается, является первым крупным политическим процессом против граждан СССР в Китае и против нетрактатных иностранцев вообще». [826] Поэтому оно «привлекает внимание всего мира».

824

А.С.Черных (1892–1940), уроженец г. Селенгинска. В 1926–1927 гг. — временный поверенный в делах СССР в Китае, в 1927–1928 гг. — член коллегии ЦСУ СССР, в 1928–1931 гг. — на ответственной работе в Госплане СССР, в 1931–1933 гг. — вице-президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, в 1933–1935 гг. — член Всесоюзного Радиокомитета при СНК СССР. В 1935–1939 гг. — полпред СССР в Иране.

825

Г.Н.Пескова ошибочно датирует это событие 1 мая 1927 г. См. В.В. Вишнякова. Ук. соч. С.241; История Китая. Под ред. А.В.Меликсетова. М., 1998. С.470.

826

Ф.С.Бородина. Ук. соч. С.186.

Дипкурьеры и Ф.Бородина предстали перед судом в Пекине. Защитником в суде по делу Бородиной, как мы уже говорили, был тридцатилетний Канторович (А. Я. Канторович (Терентьев, Аякс, 1896–1944, родился в Петербурге в семье юриста, активный участник революции и гражданской войны. В 1919–1921 гг. сотрудник Петроградского отделения ИККИ, в 1921–1922 гг. — сотрудник информационного отдела ИККИ в Москве. [827] Окончив в 1922 г. факультет общественных наук Петроградского университета, работал в Народном комиссариате иностранных дел. В Китай попал в 1924 г. в составе комиссии профессора Пергамента. В апреле 1928 г. А. Канторович возвращается в Москву, в Народный комиссариат иностранных дел, а в 1932 г. переходит на работу в Институт мирового хозяйства и мировой политики), помогал ему в качестве консультанта известный американский адвокат, редактор газеты «North China Star” Чарлс-Джеймс Фокс, но китайские власти не согласились допустить его в суд в качестве защитника. [828] Ф. Бородина и дипкурьепы были освобождены после энергичных демаршей руководства СССР только 12 июля 1927 г., когда им был вынесен оправдательный приговор. [829] Этот эпизод в жизни Ф. С. Бородиной подробно описал М. И. Казанин в своей книге «В Штабе Блюхера»: «Расчет контрреволюции был примитивен — угрожая расправиться с Бородиной, повлиять на позицию ее мужа. Однако, поскольку ни сам Бородин, ни его жена не выражали желания идти на какую бы то ни было сделку, Чжан Цзолинь и его ближайший подручный, в то время шаньдунский дуцзюнь(военный губернатор провинции. — В.У.) Чжан Цзунчан, готовили Бородиной судьбу Ли Дачжао (ей было предъявлено обвинение по 101-й статье, грозившей пожизненным заключением или смертной казнью. — В.У.). Ее предали суду, но демократично настроенный судья (очевидно, дело не в «демократичности» судьи, а в крупной взятке ему, хотя прямых документов по этому поводу нами не обнаружено, но имеются устные свидетельства и косвенные документы. Так, в те годы в Пекине ходили слухи, что судья Хо получил взятку в 200 тыс. долларов, эти слухи подтверждает сама Ф. Бородина в своей книге «В застенках китайских сатрапов»: «Впоследствии в газетах распространились известия о том, что Хо Чун якобы был подкуплен нашим посольством и получил за наше освобождение двести тысяч долларов». [830] — В. У.) провел заседание рано утром, вынес оправдательный приговор и, зная, что за это придется отвечать головой, бежал. Бородина тут же покинула здание суда». [831] Как вспоминала сама Бородина, гнев милитаристов обратился на родных судьи — его жену, двоих детей и брата. Они были задержаны и отправлены в распоряжение Чжан Цзучана, а там посажены в тюрьму. Обо всем этом, не переставая, жужжали провода телефонов, пространные сообщения появлялись во всех газетах мира. Поиски Бородиной в Пекине продолжались. Начальник пекинского гарнизона объявил награду в 30 тыс. долларов за ее поимку, мукденские власти назначили за ее голову — 20 тыс. долларов. [832] Считалось, что Фаина Бородина возможно скрывается на территории советского посольства. Входы в посольский квартал в Пекине в течение двух месяцев были оцеплены многочисленными шпиками и русскими белогвардейцами. Поперек улицы Лигэйшэн, идущей к посольству, вырыли довольно глубокие ямы и повесили плакаты «ехать медленно», чтобы полицейские пикеты могли иметь время вести наблюдение за всеми автомобилями, которых в то время в Пекине было немного. Вот как описывал происходившее американский журналист Шиэн: «Пекин был перевернут вверх дном, открыта была слежка за поездами, производились налеты на подозрительные дома. В Тяньцзине был установлен контроль над отходившими пароходами. Бородину никак не удавалось найти. [833] Ее портреты помещались во многих газетах и висели у полицейских управлений в Пекине, Тяньцзине, Мукдене и других городах Маньчжурии. Особое внимание призывали обратить на г. Тяньцзинь. Он был выбран потому, что считалось осуществить бегство легче всего там. В эти дни полицейские власти города следили «за всеми полными, чернявой внешности, дамами». Для того чтобы сбить с толку китайцев (Ф. Бородина находилась в Китае), советские спецслужбы опубликовали в зарубежных газетах дезинформацию о том, что она едет во Владивосток. «Но вот однажды, через десять дней после оправдания Бородиной, — вспоминает Казанин, — японское агентство Ренго в депеше из Владивостока сообщило, что Бородина прибыла во Владивосток на японском пароходе, и подробно передало ее впечатления во время заключения и суда в Пекине. Еще через десять дней газеты опубликовали интервью с Бородиной в сибирском экспрессе и затем ее заявление по приезде в Москву. Сомнений быть не могло, сообщения эти были напечатаны всей мировой прессой. Итак, Бородина ускользнула из лап Чжан Цзолиня и теперь была в безопасности в Москве. Чжан Цзолинь и его подручные признали свое поражение и прекратили слежку». А в это время Ф.Бородина пряталась в домике, находившемся в одном из узких пекинских переулков старого города.

827

Коминтерн и идея мировой революции. М.1998. С.153.

828

Ф.С.Бородина. Ук. Соч. С. 114 -115

829

Там же.

830

Там же. С. 125–126.

831

М.И.Казанин. В штабе Блюхера. С.160.

832

Ф.С.Бородина. Ук. соч. С. 126.

833

Там же. С.161.

По имеющимся у нас данным, хозяевами дома были два человека: востоковеды Борис Иванович Панкратов (1892–1979) и Петр Антонович Гриневич (1888–1941), оба учившиеся в Восточном институте во Владивостоке, только первый — в 1916 г. его закончил, а второй — в этом году поступил в институт.

Справка. Борис Иванович Панкратов имел китайское имя Пань Кэфу, а прозвище Уцюань, у него было также монгольское и тибетское имя Лобсан Чултим. С 1917 г. Борис Иванович начал преподавать в институте монгольский и маньчжурский языки, тогда на год его направили в Пекин для усовершенствования знаний в китайском языке. Вернувшись, он помимо преподавания исполнял обязанности секретаря по студенческим делам, видимо тогда он теснее и познакомился со студентом Гриневичем. В 1918 г. Панкратов был откомандирован в Китай и находился в Ханькоу до 1921 г., там он преподавал русский и английский языки и изучал местные диалекты. В Ханькоу с ним произошла одна «история», которая вынудила его покинуть этот город.