Совок 2

Взбесившуюся Эльвиру надо было срочно чем-то отвлекать. В данном конкретном случае, самым лучшим выходом был бы удар по её голове резиновым молотком рихтовщика. Но молотка сейчас при мне не было. Ни резинового, ни обыкновенного. Стало быть, опять надо импровизировать. И я шагнул навстречу сумасшедшему локомотиву.

Обхватив покрепче стремительно налетевшую на меня женщину, я немного опрокинул ее назад. Воспользовавшись ее секундным замешательством, впился поцелуем в что-то мне орущий и злобно перекошенный рот. Через мгновение прокурорская самка начала дико рваться из моих рук, но я вжал ее в себя изо всех сил, со страхом думая только об одном. Не обглодала бы она мне губы в приступе ярости и не откусила бы язык. Не обглодала и не откусила. И не от доброты, я думаю, а от бескрайней растерянности, и от абсурдности происходящего.

— Намёки излишни, душа моя! Люблю тебя больше жизни! Готова ли ты стать матерью?

Все три фразы я выдал очень быстро, в упор глядя в глаза, рвущейся из моих рук на свободу особо важной следачки. Правую ногу я на всякий случай подсогнул в колене, чтобы ею максимально защитить свои яйца от ударного на них посягательства со стороны областной прокуратуры.

После озвученного мной вопроса, попытки вырваться существенно ослабли. Выпученные глаза Эльвиры Юрьевны свидетельствовали, как я полагаю, не о её раздумьи над моим предложением, а о её крайнем изумлении. Пускать на самотек положительную динамику предотвращения катастрофы мне не хотелось, и я опять приник к губам безумной прокурорской тетки.

Клюйко еще больше обмякла и быть покусанным я уже почти не боялся. Меня беспокоило другое. Целуя областную прокуратуру в лице Эльвиры Клюйко, все же бдительности я не утратил и, кося глазами по сторонам, наблюдал, как милицейские, не исключая и Нагаева, изображают мороженных судаков. Надо было уже побыстрее завершать этот эпатажный экспромт и валить отсюда куда подальше. Желательно вместе с Эльвирой Юрьевной. Оставить ее здесь, растерянную после произошедшего, да еще в обществе охеревших милицейских зрителей, будет для меня чревато. И чревато уже не посадкой в чулан, а вульгарным и беспощадным мордобоем в самое ближайшее же время. А еще у нее в сейфе лежит ее табельный ПМ, который ей положен для постоянной носки. Так что надо ее срочно куда-то уводить, покамест она еще в прострации.

— Пойдем отсюда, душа моя! — приобнял я за талию зависшую прокурорскую и повел ее прочь от РОВД. Офигевшая следачка покорно подчинилась, не воспротивившись ни тому, что приобнял, ни заданному мной направлению.

Первый же легковой автомобиль послушно прижался к бордюру, когда я жестом указал ему остановиться. Ментовской мундир, вкупе с прокурорским, сработал безупречно. Скомандовав водителю ехать по моему адресу, я взял за руку мадам Клюйко. Мне надо было контролировать ее поведение хотя-бы еще минут двадцать. Не дай бог, если она придет в себя на буйной ноте.

— Куда мы едем? — с усталой раздраженностью поинтересовалась Эльвира, когда мы уже проехали пару кварталов.

— Не волнуйся, душа моя, тут совсем рядом! — постарался успокоить я свою спутницу, — Я знаю, ты ведь кофе любишь? — повел я общение в сторону от заданного вопроса.

Эльвира в ответ лишь промолчала и отвернулась к боковому стеклу. Но руку не отняла. Протянув удивленному водиле трояк, я помог выбраться из машины даме. В лифте мы тоже ехали молча. Также безмолвно вошли и в квартиру. Слов и дальше почти не было.

И вот они, эти самые первые благодарные слова после, как мне казалось, душевного и примиряющего соития. Я попытался вспомнить что-то похожее за обе жизни, но так и не смог. Впервые, после вполне себе качественного проявления мной интимной благожелательности по отношению к женщине, меня оценили таким сомнительным эпитетом. При этом, не сообщив мне обо мне ничего такого, чего бы я и сам о себе не знал.

— Что не так, любимая? — лениво поинтересовался я, обняв прижавшуюся ко мне Эльвиру, — Ты только скажи, а уж я постараюсь тебе понравиться…

Бессонная ночь все-таки сказывалась и после интенсивных упражнений мне сейчас очень хотелось подремать. Но рассудок подсказывал, что обещанный кофе и опцию «поговорить», следует все же включить в ближайшие полчаса.

— Ты уже постарался! — со вздохом произнесла моя новая постельная соратница, — Скажи пожалуйста, зачем ты наши с Талгатом отношения разрушил?

Насупленная прокурорская барышня, приподнявшись на локте, нависла надо мной. Эльвира пристально рассматривала юношескую простоватость на моем лице, которую я добросовестно и очень вовремя состроил.

— Довольно-таки оскорбительны такие ваши слова, Эльвира Юрьевна! — добавил я обиды в искреннее выражение своего лица и в не менее искренний голос, — При моих-то чувствах!

— Чего ты мне тут лепишь! — моментально возбудилась неглупая прокурорская женщина, — Какие еще на хер чувства! Я почти в два раза старше тебя! Чего ты из меня дуру-то делаешь?! — сверкая глазами, рассерженная Эльвира вскочила и уселась на постели сбоку от меня.

Что-ж, действительно, что-то увлекся я, не та это барышня, с которой можно поупражняться в сарказме. Скосив взгляд на сидящую в позе лотоса грозу ментов, я увидел то, что меня напрочь отвлекло от психоанализа. Отчетливо почувствовав, как укрывающее меня одеяло, где-то там ниже встает шалашом, я рывком потянул на себя объект своих недавних искрометных шуток. Одновременно правой ногой я отбросил с себя одеяло на пол.

Опять сработал эффект неожиданности и переваливаясь через меня, особо важная Эльвира сомкнуть ноги не успела. Возмущаться содеянным мною она не стала. Вернее, тоже не успела. Приземлившись своим причинным местом на мой указующий перст, токмо пискнула и удивленно вытаращилась. А я сделал вид, что именно этот снайперский бильярдный трюк мною и замышлялся. На какое-то время нам опять стало не до разговоров. И, уж тем более, не до взаимных попреков.

— Сволочь ты, Корнеев! — сообщила мне мокрая от своего и моего пота Эльвира Юрьевна, — Развратный подонок и малолетний мерзавец! — часто дыша, присовокупила она, прерывисто пыхтя мне куда-то в ухо.

— Я знаю, любимая, — тоже через дыхание согласился я, — Ты только слезь с меня, тяжело мне от твоих обвинений! — запыхавшись после длительных скачек, держать на себе четыре с половиной пуда роскошного прокурорского тела было затруднительно.

Отлежавшись и постепенно придя в себя, мы встали, и пошли в ванную. Пока я выбирал в шкафу полотенце для подруги, она уже во всю плескалась под душем.

— А чего своей «Флореной» не воспользовался-то? — кивнула на торчащий вместе с бритвенным станком из стакана тюбик Эльвира, — Не боишься, что я залечу от тебя? — теперь уже она взялась меня троллить.

— При чем же тут «Флорена», душа моя?! — удивился я, — Это крем для бритья, я им бреюсь! — пожал я плечами, — А залетишь ты или нет, так это уж, как судьба распорядится.

— Погоди! — опустила душ и подозрительно прищурилась Эльвира, — Ты же сам говорил, что этим, — она ткнула пальцем в тюбик, — Что этим предохраняться можно?!! Сколько-то там засунуть и ни заразы, ни нежелательной беременности не будет! Говорил ведь?!

— Эля, душа моя, мне кажется, что ты меня опять с кем-то путаешь! — с укоризненной печалью на лице и такой же печалью в голосе покачал я головой, — Ты ведь взрослая и даже в какой-то мере образованная женщина! В областной прокуратуре работаешь! Ну подумай сама, — я взял в руки упаковку с «Флореной», — Нормальные люди с этим бреются, а ты — «зараза, нежелательная беременность», да еще «в себя засунуть»! Вот, что за народ эти женщины! — осуждающе пожал плечами я, — Лишь бы что-то в себя засунуть!..