Совок 4
Шрифт:
Поселили нас в женском крыле второго этажа. Являлись ли проживавшие в доставшейся нам комнате студентки, недавно отбывшие на практику, раскрепощенными, неизвестно. Но, то, что они были неряхами, это мы заметили сразу. По неубранной комнате и вызывающе нестиранному нижнему бельишку, беспорядочно валявшемуся в шкафу. Получив у коменданта постельное бельё, мы застелили три койки из четырёх и отправились в ближайший гастроном. Размытое выражение «голодное Поволжье» обрело полнейшую осязаемость. Рыба хек и ливерная колбаса правили бал. Ну и пирамиды из банок с «Килькой в томате» на витринах. Хорошо еще, что перед отъездом я выгреб из своего холодильника в походный портфель кусок сыра и две палки копченой колбасы. Как чувствовал, что ближайшие три дня будут постными. К пачке масла, картошке и двум десяткам яиц мы прикупили две бутылки коньяка «КВ», который рядами свободно
Глава 24
В общагу мы уже заявились ближе к обеду. Если внизу у вахты кипела жизнь, то в коридоре второго этажа было пустынно. Кто-то отбыл на практику, а кто-то еще не вернулся из школы. Переодевшись в спортивные штаны и футболку, я пошел на общую кухню. Решил, что уж, если и убивать время, то делать это нужно рационально и с пользой для молодого растущего организма. Жевать хоть и вкусную, но жесткую копченую колбасу и даже запивая ее чаем, мне не улыбалось. В кастрюле, которую я нашел в комнате, я поставил варить картошку, а вот сковородки, для того, чтобы изготовить простейшую яичницу, там не было. Оставив на неторопливой электрической плите кастрюлю, я пошел в конец коридора, так как в моих ушах уже настойчиво плескалось. Именно там, в конце коридора, я и совершил досадную ошибку из-за элементарной своей невнимательности. Исходя из лучших физиологических побуждений, я, не тратя времени на отстраненные мысли, вошел в сортирное помещение. Быстро миновав предбанник с умывальными раковинами, я заскочил в секретную комнату.
Всё обошлось бы, будь там кроме невысоких перегородок еще и двери. Но дверей на мою беду не было. Даже в казарменных туалетах при отбывании обеих моих воинских повинностей, были отдельные кабинки с дверями. А в общаге будущих артисток никто и ничего друг от друга не скрывал. Может, отсюда и рождалась та творческая раскрепощенность, о которой недавно упомянул прикрепленный к нам старлей Ярославцев?
На двух из пяти, стоящих в ряд унитазах, как курицы на насестах, сидели и громко журчали две девицы. Не утратив инерции в сторону свободных рабочих мест, я все же немного растерялся. В первую очередь, от некоторой пикантности ситуации, в которую попал из-за глупейшей потери бдительности. Женское же крыло! Однако, жизненная мудрость немало пожившего и много чего повидавшего человека, своё взяла. Если я сейчас засмущавшись смалодушничаю, и заполошно кинусь назад, то эти глазастые журчалки смеяться будут уже надо мной. А никак не я над ними. Затем, следующие двое суток уже все без исключения жилички второго этажа будут безжалостно надо мной изгаляться. На кухню мне уже тогда не выйти. И по коридору тоже будет не пройти. А естественные надобности придется справлять в другом здании. Ровно поэтому, мимо замерших на фаянсовых вазах дам я прошел с невозмутимым лицом эталонного советского милиционера.
— Добрый день, барышни! — с достоинством лондонского денди, не поворачивая головы, поприветствовал я будущих мировых звезд театра и кино, направляя и свою струю в жерло первого от окна унитаза.
Справа, из-за перегородок сначала послышался шум, вызванный некоторой растерянностью и смятением писающих леди. А потом и возмущенный ропот. Похоже, что барышни уже спрыгнули с унитазов на пол и минимально приоделись согласно этикету и сложившейся ситуации.
— Ты охренел?! — в два голоса за моей спиной обрушился водопад праведного гнева и возмущения от будущих Ермоловых, — Это женский туалет! — вопили они, как резанные, уже полностью придя в себя, — И этаж это женский! Ты как сюда попал?! Ты, вообще, кто такой?
Излившись и по привычке встряхнув пару раз над унитазом своим свистком, я заправил его в стойло. И дернув за цепочку, без суеты повернулся к возмущенным студенткам.
— Я тот, дорогие мои, кого вы ждали всю свою жизнь! — в который уже раз доверительно сообщил я непреложную истину очередным скандалисткам, — И жить я теперь буду в двести седьмой комнате! Пошли уже руки мыть! — скомандовал я и первым направился к рукомойникам. — И не переживайте вы так, я уже два раза голых женщин видел, так что ничем вы меня не удивили и не напугали!
Мамзели с полуоткрытыми ртами так остались стоять при унитазах, забыв
смыть из себя налитое в них.— Наглый ты! — сообщила мне из-за спины брюнетка с раскосыми глазами и выпирающей из-под халата пышной запазухой, — Ты, правда, кто такой есть?
Повторяться с прежним пассажем я не стал и честно представился по всей форме. Скрывать, что я милиционер и, что нас трое, тоже не счел целесообразным. Всё равно узнают. Комендантша и кастелянша, выдававшая нам бельё, таиться не будут.
— Ты точно, мент? — недоверчиво переспросила вторая. Чуть менее сисястая, но такая же фигуристая, — Врёшь ведь, наверное?
— Я, милые мои барышни, еще ни одной приличной девушки в своей жизни не обманул! — торжественно заявил я будущим лицедейкам, — Мойте уже руки и давайте знакомиться!
Пока девицы, переглядываясь, мыли руки, я успел подумать, что за свои обе жизни еще ни разу не знакомился с девушками в женском туалете. И, чтобы впредь не создавать такого прецедента, начал подталкивать к выходу разобравшихся с гигиеной дам.
— Надолго вы здесь? — с деланым безразличием поинтересовалась брюнетка ордынской внешности.
— А это теперь всё от вас зависит! — внимательно посмотрел я на ее грудь, — Это, как примете!
Девушки опять переглянулись и начали поправлять прически.
— Приходите к нам чай пить, у нас абрикосовое варенье есть! — напрочь лишая меня шансов отказаться, пригласила вторая подружка в гости. — Мы в двести двадцатой живём!
— Приду! — твердо пообещал я, точно помня, что в этой новой жизни абрикосового варенья я еще не пробовал, — Только нас трое. Двое нормальных, а один — Пичкарёв, — честно предупредил я барышень, — И давайте уже говорите, как вас зовут, а то я с незнакомыми девушками не целуюсь! Я мужчина положительный и с принципами!
Девушки понятливо кивнули и представились. Наташей была та, чья грудь менее вызывающе рвалась наружу, а Людой оказалась роскошная скифская красавица. Оставив на новых знакомых кипящую в кастрюле картошку, я пошел одеваться для выхода в город. Комендантша и вахтерша нашего доступа к их телефонной связи не ограничивали, но восьмерки на общаговском номере не было. Если секретарю Звягинцева я мог звонить, не выходя на улицу, то для связи Юстаса с Центром, надо было переться на переговорку.
Два дня пролетели, как один. Проблема с пропитанием отпала сразу же, после первого чаепития. Девушки оказались зажиточными и хлебосольными. Их запасов, привезенных из родных саратовских окрестностей, хватило бы и на неделю. Мы поставляли на стол коньяк, марочное вино и дорогие шоколадные конфеты, а ответной любезностью были борщи и куриная лапша. Картину извращал только Пичкарёв. Хоть он и пил наравне со всеми, и даже пытался ухаживать за третьей подружкой, специально приглашенной для него. Но делал он это так, что всем сразу было понятно, мимолетному командировочному счастью не быть. Пичкарёв, он и в Саратове Пичкарёв.
Вечером третьего дня, как и положено по обычаю православных милиционеров, мы спроворили отвальную. Во время обеденного созвона Зоя Викторовна передала весточку от шефа, что завтра, сразу же после завтрака, из местного ИВС нам выдадут нашего мерзавца.
Чувственные прощания продлились до середины ночи и поэтому при подъёме личного состава, относительно бодрым выглядел только Пичкарёв. Холодный душ и плотный завтрак со специально для нас сваренным куриным бульоном, несколько поправил ситуацию. В ИВС мы явились почти кондиционными. Самолет у нас был в пятнадцать тридцать, поэтому мы не спешили. Да и ИВС находился неподалеку от нашей общаги. Квартировать на улице Радищева оказалось очень удобно. В шаговой доступности были и гастроном, и почта с переговоркой, и ИВС. Всё то, что надо для полного и непритязательного счастья мента, всё это было под боком.
Из-за немалого временного люфта я и повелся на торг с Судаком. Не особо веря в успех, я предложил ему написать чистосердечное признание и тут же допросить его в качестве обвиняемого. Время и кабинет, который опер ИВС был готов предоставить, наличествовали. Все необходимые бланки у меня с собой были по умолчанию.
К моему удивлению, Судак на чистуху согласился и пообещал дать весь расклад по содеянному. Он соглашался взять на себя всё. Включая и туфтовую кражу «Паркера» у гражданина С.И.Иванова. Но только при одном условии. За рукописное осознание своей вины и за такое же письменное раскаяние в содеянном, он потребовал две кружки «Жигулевского». Моя и без того тщательно скрываемая радость от его согласия быстро угасла. Сразу угасла. Как только Судаков уточнил нюансы своего условия. Пиво он желал испить в своей любимой пивнухе.