Совок-8

— Да я! — не пряча глаз от возмущенного взгляда, кивнул я, — Доверился я тебе. А теперь сомневаюсь, что такое решение было верным!

— Сомневаешься? — опять растерялась ничего не понимающая Зуева, — В чем ты сомневаешься? Почему?

— Я, Лида, во всём сомневаюсь! — тем же указательным пальцем я опять ткнул начальницу в грудь. Но уже в правую. — Во всём и всегда. Такой уж я, Лидия Андреевна, человек!

Лида обескуражено хлопала глазами. А я не стал дожидаться, когда она осмыслит происходящее и, поняв, что ей бессовестно морочат голову, взъярится. Я сделал два шага к своей двери и, быстро провернув ключ в замке, скрылся в кабинете. Сразу же заперевшись на защелку.

В дверь ломиться за мной никто не стал и я уселся за стол. Как бы оно ни было, а следственную работу полагалось работать.

Через час в дверь всё же постучали. Людей я на это время не вызывал, но таиться всё равно не стал. Открыв запор, я распахнул дверь, ожидая увидеть за ней свою беспокойную руководительницу. Но я не угадал, в дверном проёме стоял опер Дьяков, а за ним какой-то мужик самого, что ни на есть, пролетарского вида.

— Дай пройти! — сдвинул меня вовнутрь моего офиса опер Слава, — Не фига мне человека зря светить!

Пролетарий, проворно зашмыгнул вслед за опером и без разрешения уселся на один из стульев.

— Ты по «ликёрке» просил знающего человека тебе подогнать, — пожимая мне руку, напомнил Дьяков, — Знакомься, это Лёня Шемякин. Погоняло Копыто. Работает там на транспортном участке грузчиком. Он готов поспособствовать твоему расследованию.

Я оглядел Лёню. Мужичок годов пятидесяти был совсем невелик для профессии грузчика. И одет он был не в такелажную спецовку. Но в это время мало кто имеет возможность получить казенную спецодежду. Если, конечно, он не сварщик или не машинист тепловоза. В основном все работают в собственной и уже изношенной подменке.

— Чё смотришь, начальник, не стесняйся, спрашивай! — лицо гражданина ничего, кроме лёгкой насмешки не транслировало.

Услышав хорошо знакомые интонации, я автоматически перевёл взгляд на запястья и кисти рук посетителя. Руки у Лёни Шемякина, как и положено, были расписными. Полный джентльменский набор. С перстнями и картинками на две судимости тянувший.

— Ты на его грабли не смотри! — правильно понял мой взгляд и паузу Дьяков, — Лёня правильный бродяга! И к работникам уголовного розыска относится с уважением. Ведь так, Лёня?

— Всё так, начальник, всё так! — не поворачивая головы на своего куратора из уголовки, продолжал тонко ухмыляться в мою сторону агент Шемякин, — Спрашивайте, что вас интересует, гражданин следователь! Не для посмотреть же вы меня сюда вытащили!

Отметив, что жулик в обращении ко мне перешел на «вы», я удовлетворённо усмехнулся. Зеки и гаишники, это самые лучшие в мире психологи. И уж, если Лёня решил, что находящийся перед ним лейтенант достоин уважительного «вы», то значит, в его глазах я стою выше по ранжиру, чем его патрон из розыска.

— Лёня, это, что означает? Леонид или Алексей? — не стал я торопиться в выведывании крамольныхспиртовых истин.

— Леонид. А что? — удивлённо хмыкнул уголовный барабанщик.

— А как отца звали? — продолжил я, раздражая опера Дьякова, тратить его драгоценное время.

— Семён. Семён Иванович, — откинувшись назад и склонив голову набок, разглядывал меня штатный ровэдэшный стукач.

— Слушай, Вячеслав, ты иди по своим делам, чего тебе тут время терять! — обернулся я к оперу, — А мы тут с Семёнычем чайку попьём и заодно поговорим насчет моих дел скорбных и интересов спиртовых. И как только наговоримся, я тебе позвоню в кабинет.

— Не надо звонить, Лёня мне пока без надобности, — подумав, решил Дьяков, — Аккуратно выведи его на улицу и пусть себе гуляет. — Бывай, Лёня! — весело попрощался Дьяков со своим осветителем, не снизойдя до рукопожатия.

А вот это не есть профессионально, отметилось в моём мозгу. Меня, когда я еще только начал оперить, мой старшой учил не выказывать пренебрежения к подсобному аппарату. Да, само собой, держать их надо в строгости, но, если это не совсем уж конченная мразь, то в человеческом отношении им отказывать нельзя.

Стажироваться мне в самом начале карьеры пришлось у старшего опера Аблаватского. Который еще в старые дремучие времена шестидесятых не только ловил карманников, но и дважды внедрялся в бандитские формирования. В результате первого внедрения он и получил удар ножом в печень. Никто не верил, что он выживет. Но он не только выжил, но и не испугался пойти в банду во второй раз. А это я вам скажу поступок. Это, как второй прыжок с парашютом. Ты уже всё понимаешь и от этого понимания страх тройной. Только вот спасительного парашюта у опера Аблаватского тогда не было. Ни в первый раз, ни во второй.

Легендарный Анатолий Ефремыч Аблаватский учил меня очень многому. И среди многого прочего, натаскивал, как правильно строить оперское общение с подсобным аппаратом.

— Ты запомни, Сергей, даже с проститутками нельзя разговаривать, как с проститутками! — его маслины-глаза блестели задумчивостью, — Во-первых, они гораздо меньшие бляди, чем те, что сидят через эту площадь! — кивнул он на окно, за которым возвышался мраморный обком. А во-вторых, у проституток при всей их натренированности на скотское к ним отношение, очень трепетная психика. Они за душевное отношение, да на контрасте, такого тебе поведают, что ты ахнешь!

С агентами, биография которых позволяла не брезговать ими, Ефремыч всегда разговаривал без какого-либо намёка на их двуличность. Обращался к ним всегда по отчеству, если те не были намного младше. И еще он частенько называл их разведчиками. При слове «разведчик», плечи у всех без исключения стукачей гордо распрямлялись и было видно, насколько им это приятно.

На свою крайнюю проруху майор Аблаватский нарвался уже при мне. Когда я отслужил под его началом уже месяца три-четыре. Как-то по пути на плановую встречу со своим «шуриком» он решил проверить по месту жительства одного стрёмного жулика. Недавно освободившегося и состоявшего у него на связи. Стукачок был мутный и вербовали его другие оперские люди в лагере. ИТУшные опера с него брали подписку о сотрудничестве. Но что-то в нем Аблаватскому не нравилось, что-то его настораживало. Потому и решил зайти нежданчиком. И зашел. Крепко зашел.

У агента в гостях находились четверо не единожды сиженных корешей. Злые и один синее другого. Синее, это от большого количества лагерных наколок.

Хозяин квартиры от растерянности или от страха, а скорее всего, от того и другого, повёл себя неправильно. Вместо того, чтобы ситуацию развернуть в сторону компромисса, он спровоцировал агрессию своих гостей на заявившегося опера.

Вместо обыденной проверки документов и профилактической беседы получилась безобразная потасовка. В ходе которой старшего опера кто-то из жуликов несильно ткнул в руку ножом-выкидухой.