Совок и веник (сборник)

Не прошло и часа, как я делился впечатлениями о визите коллекционера со своими коллегами по андеграунду.

– Что, шампанское принес?

– Подумаешь! Что ему шампанское! У него дом в Милане, если хочешь знать!

Личность Мендосы потрясла моих друзей.

– Он приедет и купит картину! – сказал один художник.

– Не приедет, пошутил, – сказал другой.

– А что ему стоит? Подумаешь! День в Москве, другой – в Милане!

Тон наших обычных бесед изменился. Прежде мы костерили работников райкомов и выставкомов, вспоминали о трагической судьбе Филонова и Ван Гога. Но сколько же можно страдать?! Сегодня мы говорили о большом мире, мире ярком и загадочном.

Кто-то вспомнил хрестоматийную фразу Ленина: «Свобода художника при капитализме есть только замаскированная зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания». От хохота мы чуть не попадали со стульев. Вот она, хваленая мудрость великого Ленина! Нет, вы понимаете, чего он боялся?! Что мы попадем в зависимость от коллекционера! Какой идиот! Боже, какой болван!

– Эх, хотел бы я почаще зависеть от денежного мешка!

– И я!

– Ой, возьмите меня на содержание, господин Мендоса!

Через неделю в Милане открылась моя выставка – галерист позвал много гостей, и люди пришли смотреть на полотна, привезенные с той стороны железного занавеса. Всякое свидетельство о мерзостях советской жизни поднимало зрителям настроение. Людям всегда приятно узнать, что они не ошиблись, правильно выбрали место, где родиться.

– Скажите, а там действительно все так плохо?

– Да, ужасно.

– И репрессии, не правда ли?

– Сфабрикованные обвинения, цензура, ложь.

– О, как это печально!

Двери открылись – и вошел Мендоса с барышнями. Он шел через зал, словно бы танцуя, легкий, стремительный, в белоснежном костюме, с улыбкой. Подошел, обнял. К тому времени я уже понял, что дружба в открытом обществе Запада завязывается легко: увидел, испытал симпатию, обнял. Нет здесь этого нашего советского лицемерия, люди не стесняются чувств. И я тоже от всей души обнял Мендосу – мне нравился этот богатый человек с белым кабриолетом.

Мендоса познакомился с галеристом, очаровал гостей. Он с барышнями прохаживался по залу, барышни шелестели платьями, а я, если меня спрашивали, кто это там прохаживается, отвечал:

– А, это мой друг Мендоса, коллекционер. Он из Латинской Америки, но у него, кажется, есть дом в Милане.

И говорил я это небрежно, поскольку уже понял, что так устроен мир, удивляться тут нечему.

Среди гостей оказался немец, корреспондент Штерна. Он отвел меня в сторону и сказал:

– Знакомое лицо, – и показал на Мендосу.

– Еще бы, – сказал я, – такой человек!

– Я знаю этого человека.

– Его многие знают, – я был уверен в том, что говорю. – Может быть, ты его по телевизору видел.

– Его люди меня хотели убить, – сказал корреспондент. – Это колумбийский наркобарон Мендоса.

Здесь история обрывается. Я ушел с вернисажа, не знал, как говорить с Мендосой и с галеристом. На той выставке были проданы две мои картины. Одну будто бы купил богатый итальянец, мне рассказывали, что видели мою картину в его доме. А кто купил вторую, не знаю, вдруг Мендоса? Правды ради, должен сказать, что я не знаю также, чем занимается тот богатый итальянец, который купил первую картину – вдруг он скупщик краденого? Или торговец оружием? Или мафиози? Или он просто ростовщик и отбирает последнюю копейку у бедняка? Или он просто честный менеджер на зарплате у компании, которая принадлежит депутату, который работает на мафию? Или не надо смотреть так далеко?

Тогда я этим не интересовался, не задумывался как-то. А потом вдруг задумался, после этого случая с Мендосой.

Вот вы, например, всегда ли вы уверены в том, что деньги, которые заработали, пришли к вам из чистых рук? Вам кто заказывает работу и платит деньги? Всегда честные люди? Или вам все равно? Вы уверены, что за ваши картины, статьи, улыбки, хождение по подиуму, энтузиазм, пылкие речи – не заплачено деньгами от продажи наркотиков или оружия? Или все гораздо мягче – и вы просто получаете деньги, нажитые на шахтерском труде, не оснащенном техникой безопасности?

Вы уверены, что ваш ухажер, который занимается строительством и девелопментом, не использует на стройке труд бесправных таджиков? Вы уверены, что ваше свободное слово не оплачено трудом на плантациях? Или вы думаете, что это безразлично – просто каждый занимается своим делом, на то и демократия? Интересно, как долог путь от вашей зарплаты – до бомбы, до наркотиков, до казино? Думаете, очень далеко – или не очень?

Мы сегодня Сталина осуждаем, и хорошо делаем – но ведь не Сталин организовал аварию на шахте Распадская, метан без помощи Сталина взорвался. По другой причине.

Я все эти вопросы задал Мэлвину Петтерсону из Брикстона, а Мэл мне ответил так:

– Знаешь, Макс, я всю жизнь котов рисую. Думаю, этот fuking Мендоса котов не любит. Таким гадам котики без надобности. Котов только добрые люди любят.

И я подумал: может, котами и спасемся? Однажды Дик Уитингтон и его кот уже спасли Лондон. Тогда храбрый котик прогнал крыс – а мендос он прогнать сможет?

Марсианские хроники

Если смотреть на вещи открытыми глазами, марсиане должны быть хуже евреев. И менее симпатичны, чем русские. Что могут сделать евреи или русские, мы примерно представляем. И было время, чтобы приготовиться. А что сделают марсиане – неизвестно.

Однако Мэлвин любит марсиан, а евреев как-то не очень. Нет, поймите правильно, Мэлвин Петтерсон – не антисемит. Я представил, как при чтении этих крамольных строк мои еврейские знакомые делают тревожную стойку, подобно пойнтеру, учуявшему добычу. Глаза горят, волосы дыбом. Еще раз повторяю, Мэлвин – не антисемит. Он просто не считает, что евреи являются интересным объектом для изучения. Ну евреи, и что? Ему, в сущности, на них плевать. А вот марсиане занимают его воображение.

В характере Мэлвина Петтерсона меня поражают две черты. Почему огромный брутальный человек весом в 13 стоунов всю жизнь рисует котов? Волосок к волоску, пушинка к пушинке. Сидит жирный громила, склонившись над маленькой бумажкой, и водит перышком, коту хвост вырисовывает. Он даже книжку издал «Cats. How to draw them». Но это еще пустяк. А вот как человек, который недолюбливает немцев, ирландцев, шотландцев и разных прочих шведов, евреев и африканцев, может любить марсиан, вот это правда загадка. Однако любит.

– Знаешь, – говорю ему, – тебе только на Марс ехать, с людьми ты точно не уживешься.

А он жует сэндвич и отвечает спокойно:

– И поеду! Что, сидеть здесь и ждать, пока русские весь Лондон засрут? Еще пару лет потерплю – и уеду.

– А как ты с марсианами говорить будешь?

– Do not worry, mate. Язык найдем.

Раз в год Мэлвин Петтерсон отправляется в Лидс на встречу со своими единомышленниками. Ежегодно в Лидсе проходит конгресс уфологов (это те, которые занимаются неопознанными летающими объектами). Я, по наивности, думал, что конгресс уфологов – провинциальное задрипанное собрание бездельников: пятьшесть помешанных и три домохозяйки. Ан нет, все не так: если кто интересуется, места на конференцию надо бронировать за полгода, а то в зал не втиснешься. Это явление – по популярности и значимости – что-то вроде Байройтского фестиваля. Люди пешком идут с другого конца света, чтобы послушать истории про трехногих пришельцев, покупают билеты за год. Озабоченный Мэл в течение многих месяцев, предшествующих конференции в Лидсе, тяжело ходит по мастерской, кряхтит, загибает пальцы, делает пометки на бумажке, считает фунтики и пенсы. Он складывает стоимость билетов до Лидса и обратно, стоимость билета на конференцию, цену ночевки в отеле. Сумма ему ужасно не нравится, он берет другую бумажку, снова пишет цифры в столбик. Как ни крути, получается почти пятьсот фунтов за два дня – далеко не пустяк! Мэл вообще-то скупердяй, и уж если он раскошелился на такие деньги, значит дело стоящее.