Совок и веник (сборник)

Похороны

Кто знал, что столько здесь поместится — Остывший череп видеть чтобы, Родня теснилась полумесяцем Сойдясь у изголовья гроба. Лежал с лицом серей картофеля — Над ним ряды свои тасуя, Почти вдавив в него два профиля, Лоб в лоб клонились с поцелуем. Обмытый бабьею заботой, Мертвец на вкус казался горьким. Была жара, воняло потом. Из форточки несло помойкой. Покойник был подлец и пьяница, Но нынче ругань неуместна. И в памяти у нас останется Интеллигент – достойный, честный. Писал рецензии похабные, Но – время, знаете ли, было. Зато ухлестывал за бабами, И лишь болезнь остановила. Да, воровал, но так, по мелочи, Да, много врал, но все мы грешны. Непросто жить у нас в отечестве, Когда ты западник, конечно. Определенные есть правила, И с ними надобно считаться — Сегодня смерть его избавила От склоки, воровства и блядства. А жизнь – как прежде бессердечная. Вот полюбуйтесь, не угодно ли? Нас всех здесь горе покалечило — А во дворе гульба народная. На домино сошлись под окнами В сквер, полный гнездами вороньими, Братва с натруженными холками Стучала крепко в стол ладонями. Детишки с личиками блеклыми Смеялись крикам «пусто-пусто!», В окне, что с треснутыми стеклами, Тушили на обед капусту. Читатели газет и пьяницы Томились, скрючившись, по лавкам, И ждали рубль – чтобы заправиться, — И в конституции поправку. Перекрывая лязг трамвая, Работал репродуктор в сквере, А на четвертом, надрываясь, Гроб выволакивали в двери. И гарь костров тянула ладаном, Заупокойный пыльный вихорь дул, И всю страну через парадное Несли вперед ногами к выходу.

Моих романов рваное нутро

Моих романов рваное нутро, Моих картин охрипшее дыханье, Моих стихов – бог с ними, со стихами: У музы мне не отщипнуть перо. Не доведется щуриться хитро, Смотря назад. Да и желанья мало. Беречь тому, кто тратит, не пристало, Позорно сторожить свое добро. Переживать за творчество старо, Особенно когда оно на грани Общинного и твоего сознанья. Что человек для общества? Сырье. Работа – точно корка для ворон, И от меня останется немного: Останется рубец и след ожога — На времени мной выжжено тавро.

– Ты в Мантую поскачешь? – Я кивнул

– Ты в Мантую поскачешь? – Я кивнул, И вышел прочь, и холода глотнул. Тьма пустырей и пятна фонарей — Не жаворонок пел, а соловей. Вей, ветер преждевременных разлук, Отталкивай протянутую руку. Судьба, как тетива, сгибает лук, Чтоб нас на время притянуть друг к другу. Мы связаны натянутой струной В коротком, напряженном повороте, Но одинок путь, чертаный стрелой, Холодной, бьющей в горло на излете.

Оседает в бутылке зеленая муть

Оседает в бутылке зеленая муть, Собутыльник уходит из глаз, Я хотел бы от жизни слегка отдохнуть И немного отвыкнуть от вас. Я люблю проходить по пустым мостовым Вдоль домов, мимо желтых окон, Прижиматься щекой к штукатурке сухой, Слушать шум облетающих крон. И по капле бы рад свою жизнь смаковать, и по капле бы рад растянуть, Но привычка пропойцы – на медные брать, Наливать и опять, хоть давиться – глотать, И стакан кверху дном повернуть.

Когда порой в гостях сидишь

Когда порой в гостях сидишь, На рожи гладкие глядишь, Где этот на халяву пьет, А тот ворованное жрет, А третий о прогрессе врет, Четвертый мучит анекдот, А пятый пестует народ, Пока бюджет в карман сует, Шестой музей распродает, Седьмой провинцию стрижет, Девятый акции печет, Десятый делит фонд сирот, Насмотришься на них – и вот Кусок господский в рот нейдет! И думаешь: едрена вошь! Пусть я не по милу хорош, Пусть по миру пойти с сумой — Мой жребий, ну и что ж? Чем обручать тоску с тоской, Плодить довольство и покой, Бояться сделать шаг-другой При мысли: упадешь, Чем в будущее лезть блохой, Юбить и лебезить строкой И делать вид: я парень свой, Такой же паразит, — Не лучше ль наплевать на быт, На все махнуть рукой? Когда словами ты набит, Когда внутри все – динамит, И превращенье совершит В пароксилин твой дух, Чем ждать, пока тебя найдут, Остерегаться там и тут, Уж лучше прыгнуть на редут — И разнести все в пух!

Гамлет

Не дорожу я головой, Но не досталась бы вороне, И череп мой, уже пустой, С приметной костью лобовой Кто взвесит на своей ладони? Повсюду торжествует принцип: Не стоит дожитаться принца, Когда приказчик у ворот. В мои отверстые глазницы, В оскаленный беззубый рот Взгляну, усмешкой покривится Случайный тот и отойдет. За правду пасть – кому охота? Дороже вольность и покой. Прогресс ли на дворе, застой — Знать, крепок социальный строй, Когда державная блевота Приватной смочена слюной. Коль ухо режет даже нота, Оркестр уже хорош любой. И прочь пойдет прохожий мой, Раззявит рот его зевота: Никто не тратит капли пота Там, где шампанское – рекой. Не хвастают прямой спиной. Там, где любая вещь – дугой, Запас не ценят холотой. Там, где в почете позолота, К чему напрасная забота? В том нет ни славы, ни почета — Давно пора махнуть рукой. Но нет истории другой, И властвует закон простой, И ценится лишь та работа, В какой рискуешь головой, Считаешь до предела счета, Идешь за дальнею звездой. Та прав последней правотой, На царство венчанный герой: Тебе лежать в земле сырой В короне птичьего помета.

Содом

Я был приговорен заочно За то, что видел все отлично, Но разницу я знал неточно Между народом и вождем, Зане все люди симпатичны, Но те, что выглядят прилично, Мерзее втрое, чем обычный Народ, пропитый и циничный, Кому привычно гнить живьем. Когда всего ценнее личность, А в личности важней наличность, То положения двуличность Уже не кажется бедой. Народ, он состоит из знаков, Но знаков ряд неодинаков, А в сумме знаков есть логичность, Ее отстаивают массы Освободительной борьбой. Есть круглый чисел интересы — И это есть предмет прогресса, И математики процессы Подчас свободой мы зовем. Мы в демократию войдем, Где прав и совести запасы, Уже не будем мы безгласы, Мы в светлый мир проложим трассы, Из трясогузок станем асы — Хоть прыгай в лестничный проем. Когда свободу обретем, Когда поставим на своем, Когда укажут путь в сберкассу, Когда введут запрет на Маркса, Венчаться станут пидорасы И прав прибавится у прессы, Тогда истории вопросы Для нас покажутся фуфлом. Утопии железный лом Пошел в обмен на Мерседесы И прогрессивные балбесы Наметили маршрут в дурдом. Шоферы, сданные внаем, Жрут чебуреки за рулем И на прохожих смотрят косо, А в ресторанах рдеют боссы, Налившись розовым вином. Там рьяно отрицают классы, Мыслители не метят в Марксы, Где в вечность принимают взносы, Там все равны перед рублем. Неактуальные процессы Не вызывают интереса — Где ведьмы, упыри и бесы, Припудрив шрамы и укусы, Обнявшись строят общий дом. Там демократы кровососы, Давясь рубают ананасы, На генеральские лампасы Блюют господским шашлыком. Там юркие единоросы Строчат привычные доносы, От перепития гундосы Считают выручку тайком. Там прогрессисты-либералы Используют свои каналы, Чтоб влезть истории в анналы И прячут от людей клыки, Там рвут страну на регионы, Там либералов эскадроны, Там реформаторов полки, Там светлых личностей колонны Погибли в битвах за руду. Там нефть и газ души дороже, Там либеральные вельможи Царапают друг другу рожи, Из жирной глотки рвут еду. Правозащитники-герои, Регалии в четыре слоя, Бранят тоталитарный строй, И час свободы торжествуя, Идут начальству салютуя, Друг в дружке чествуя холуя, Рыгают дармовой жратвой. Там в небо высятся колоссы, Там ржут на привязи пегасы, Кладут под Мерседес фугасы, А на закон кладут елду. С торжественностью какаду Там лебезят интеллигенты Ловя счастливые моменты, И норовят под монументы, Начальства нового пролезть. Там не в чести отныне честь. Сияют в куполах купоны, И над ворованным жильем Кружат охрипшие вороны, И чистит КГБ погоны, И бьет хозяину поклоны, И давит ближних сапогом. Помилуй, Господи, Содом, Есть десять праведников в нем. Помилуй ржавые откосы И грязь, размытую дождем. Что делать, раз мы здесь живем, Раз пуст наш дом и ветер в нем.

Таитянские стансы

Ну что же вы стоите, Пора бы на Таити, При этом паразите Того гляди, сгнием. Скорей за чемоданы — Там бабы и бананы, Вы сразу воспарите, Мы там не пропадем. Гнушаясь удовольствий, Под пальмами соитий, Кокосовых орехов, коричневых грудей, Скривились от расстройства — Ну право не кривитесь, Помилуйте, приятель, Я просто так. Ей-ей.

Русской интеллигенции

На трибуне мадам Иванова, Критикесса застойных годов, Та, что билась за правое слово Беззаветно, как критик Петров. Как они были непримиримы, И вгрызались друг другу в кадык, Чтобы в пасти у Третьего Рима Шевелился свободный язык. Их программы ни в чем не сходились, Но сближал их начальственный гнет, И на кухнях вечерних мирились В осужденьи оков и тенет. И сходясь в переделкинских дачах, Крепко пили за злую судьбу: По редакциям надо ишачить, Груз цензуры переть на горбу. Довелось нам с умом и талантом Уродиться средь тощих равнин, С алкоголиком и спекулянтом В тот же самый ходить магазин. В общей своре приказано лаять, Для начальства – умеренно врать, Среди варваров ездить в трамвае, С дикарями портвейн распивать. И с похмелья – в журнальное дело, Не щадя оппонентов и сил: Как однажды Петрову влетело! А Петров Иванову гвоздил. В гневных сносках и острых цитатах В горьком горе, разлитом меж строк, Закалилась порода пернатых, Мудро выждавших правильный срок. Средь соблазнов эпохи кровавой Ими лучший был выбран продукт: Не прельстились деньгами и славой, Избежали бессмысленных мук, — Они совестью русскою стали, Воплощением попранных прав, И за то их преследовал Сталин, На другие дела наплевав. И за то прогрессивные силы Их пристроили у сапога, И сказали: вот совесть России! А Россия сказала: ага. Хоть некстати нам эта обуза, Для комплекта возьмем и ее: Фрицы, ляхи, татары, французы, Комиссары, ворье и гэбье, — Коль прикажут – прокормим и совесть, Для оброка распахнут амбар. Нынче совесть в наместниках – то есть, Жрет немногим побольше татар. Вороватая, жадная, злая, С длинной шеей и гибким хребтом, Она нищий народ презирает — Лишь за то, что делила с ним дом. Перед новым начальством попляшет, Для подачек готовя карман, В голове ее манная каша, В узких глазках – тоска и туман.

Вы так, а я наоборот

Вы так, а я наоборот — Вот что сойтись нам помешало. Что делать? Все идет вразброд, Туда-сюда, и как попало. Мои извилины кривы, Что для меня, поверьте, драма. И их не выпрямить, увы — Горбатого исправит яма. Ах, как же были правы вы: Вредит ненужная бравада — И не сносить мне головы, Да и носить ее не надо.

Песенка тулуз-лотрека

Я проклят богом и людьми, И только тем я жив, Что каждый вечер пью с блядьми Густой аперитив. Беру цилиндр и плащ свои, Держу я путь в бистро, И там отравленней змеи Скользит мое перо. Я с вами слишком долго жил И знаю, что почем. Вот председатель левых сил — был раньше стукачом. Вот этот жирный либерал, Румян, речист, умен — Приют сиротский обокрал, Чтоб содержать притон. Вот этот бравый демократ Не любит произвол — Он ценит антиквариат, Как меньшее из зол. Вот дама, чудно хороша, Но накладная грудь, И в ней отсутствует душа — В протез не протолкнуть. Вот этот, с внешностью портье, Эстет и педераст, Принципиален он в белье, Но родину продаст. Вот автор яростных статей — Гневлив и справедлив — Скрывал полжизни, что еврей, Но смылся в Тель-Авив, А та, что будто бы моя, Сменила трех мужей, И многие в моих краях Зовут ее своей. Я это все нарисовал, А мне сказали: ложь. У общества есть идеал, А ты в него плюешь! На лоб усталость мне легла, Морщины на виски, Ведь в древе змея много зла И много в нем тоски. В искусстве, как и на войне, Задания просты: Работай по уши в говне И не беги в кусты.