Совок
Шрифт:
Наручников у меня не было и пришлось выдирать ремень из штанов рыжего Павлика. Он был в отключке и пока что лежал смирно. Чтобы связать ему руки, пришлось выпутывать верхнюю половину дружинника из сетки. Сначала из одной, а потом из второй. Это он удачно влетел. Впрочем, дальше таких сеток было растянуто еще штук пять-шесть. А потому, шансов ускользнуть у конопатого карася не было никаких. Ноги я ему на всякий случай обмотал дополнительно все той же сетью. К нам с Павлушей уже сбежались почти все участники загонной охоты. И даже подкатил на своем мотоциклете мой друг, старлей Лыба.
Из сортира выглядывало перепуганное лицо трамвайной терпилицы. Выходить на волю она не решалась. Понять женщину было можно. Сначала в самый ответственный момент ее прихватила чья-то неведомая рука.
– Егорыч, тут гвоздодер и сумка с инструментами, – подошел ко мне Лыба.
В руках расторопного участкового была фомка и брезентовая сумка для противогаза. А Павлик-то, действительно парень добросовестный, вон, как основательно подготовился к свиданию! Его бы способности, да в мирных целях!
– Положи на место, приедет следак, он изымет, – велел я, отряхивая брюки от репьев и пыли. – Будь другом, сходи, успокой диспетчершу и позвони дежурному в райотдел, – попросил я Лыбу, который, в отличие от меня, был в форме.
– По рации уже связались, группа скоро будет, – успокоил меня мой боевой товарищ.
Я уже начал беспокоиться, не прибил ли я осколковской фузеей сортирного казанову, но тот зашевелился и замычал. Два ПеПСа подняли его на ноги и встряхнули. Встряхнули так, что голова плотника мотнулась, как у неживого.
– Ты же говорил, что сегодня здесь никого не будет! – неожиданно укорил он меня нетвердым голосом.
– Так получилось, – пожал я плечами, – Ты уж извини! Иначе бы ты не пришел, – как мог, попытался я оправдаться перед лучшим дружинником трамвайно-троллейбусного управления.
– Так и знал, что ментам верить нельзя! – вынес свой суровый вердикт рыжий плотник-скорохват и презрительно харкнул себе под ноги.
Спорить с Пашей и отстаивать честь мундира, доказывая, что он не прав, я посчитал лишним. Тем более, что обманул-то я его и, правда, умышленно. Н-да…
Посчитав свою миссию на «Поляне Фрунзе» выполненной, я попросил своего соратника по засадному полку Лыбу отвезти меня к Волжскому РОВД. Там я оставил автомобиль Софьи Львовны и теперь надо было его оттуда забрать. Дожидаться следователя мне не хотелось, тут и без меня, чтобы обоснованно возбудиться, было кого допросить. Единственный вопрос, который меня интересовал, так это то, какую статью будут примерять Павлику за циничное ущемление женских достоинств. Но сегодня его в любом случае не отпустят, а завтра утром я на него вывалю сто третью УК, а на гарнир еще и сто восьмую.
Глава 24
Одним из основных бенефициаров поимки маньяка стал старший лейтенант Лыба. В благодарность за то, что он довез меня до машины и, чего уж там, за недавно подаренных гусей, я отдал ему лавры главного охотника за коварным п#здохватом. Перед тем, как отбыть из РОВД на ночевку к Софье Львовне, я, прямо в дежурке, надиктовал ему рапорт, который, по моему настоянию и был заштампован дежурным для учета и сводки. Теперь все высокие руководящие товарищи и принимающий процессуальное решение следак, будут знать и видеть, что герой, изловивший злодея, это никто иной, как старший лейтенант Лыба. Стало быть, поощрение в приказе ему уже обеспечено. Мне-то, все равно, никакие преференции в Волжском не светили ни при каких обстоятельствах. Во-первых, потому, что я из Советского и, стало быть чужой, а во-вторых, у Колмыкова я поперек горла торчу ненавистной костью по причине соперничества на любовном фронте. Лишь бы благодарный Лыба опять гусями отдариваться не затеялся, запоздало пришло мне в голову, когда я уже подъезжал к дому Софьи. Или еще какой другой, более крупной скотиной. С него станется..
Лезть в глаза к начальству Волжского райотдела со своими суждениями и почерпнутыми у Суторминой знаниями, я посчитал преждевременным. Но при этом, все же не поленился зайти
в дежурку и поинтересоваться касательно судьбы рыжего Павлика. Уже принявший смену старлей, сунул мне сцепленные скрепкой три бумажки. Это были протокол на Петрунина П.И. за мелкое хулиганство и два стандартных по краткости и содержанию к нему объяснения. Оказывается, задержан Павлик был не за что иное, как за нецензурную брань на трамвайной остановке «Поляна им. Фрунзе». И не более того. Данный пассаж говорил только об одном - о крайней степени растерянности милицейского руководства Волжского РОВД. Похоже, что коллеги были в затруднении. Своим наличием, данный протокол молча вопил о непреодолимых трудностях в квалификации противоправных действий Павлуши. Износом, то есть, изнасилованием, в его действиях и не пахло, пахло лишь нужником. Как не присутствовало там и ответственности за нанесение телесных повреждений. Поскольку не единожды не было зафиксировано ни синяков, ни ссадин, ни вырванного клока шерсти. Пустырь, с одиноким на нем сортиром, на общественное место тоже никак не тянул. А, хоть и назначили бы его таковым, то общественный порядок Павлик там не нарушал и к многочисленным гражданам своего явного неуважения не выказывал. Ибо действовал он всегда тет-а-тет. Каждый раз выражая свое, безусловно искреннее, восхищение посетительницам отхожего места. Пусть даже и таким экзотическим способом. По всему выходило, что половой агрессор рыжей масти, самым возмутительным образом выпадал из правового поля.От ненавистных отказных меня оторвал Тиунов. Войдя в кабинет, он молча расположился за столом напротив.
– Чего опять? – насторожился я, подозревая очередной подвох от временного руководства.
– Да так! – неопределенно махнул рукой капитан, –Поймали мы рыжего, слава богу, да только теперь непонятно, куда его девать. Начальник следствия с Косинцевым в прокуратуру поехали советоваться. Как бы пи#дострадальца отпускать не пришлось.
– Да ты чего, Ильич! Бабы из трамвайного вас не поймут! – возмутился я.
– Не поймут, – уныло согласился Тиунов, – Да хрен с ними, с бабами, но вот, если мы его отпустим, а он еще чего-нибудь учудит, то тогда точно разгонят всех! И меня тоже в народное хозяйство выпрут, – сокрушенно расстраивался предводитель каманчей. Участковых инспекторов, то есть.
Пришло время доставать заначку. Но делиться ей бесплатно я не собирался.
– Ильич, а если я поднесу следствию железные основания закрыть хапугу, то неделю отгулов мне Осколков даст? – забросил я наживку капитану.
– Да ладно! – встрепенулся Тиунов, – Не врешь? – он недоверчиво уставился на меня. – А с отказными успеешь?
– Не вру. Успею. Мало того, еще и дело на Петрунина прокуратура возбудит, а не ваш следак. Это я к тому, что с рыжим мудохаться будет прокурорское следствие, а не ментовское.
Сопоставив кое-какие «дано», я вынужден был сосредоточиться на плотнике-дружиннике. В кадрах, изучив его анкету, я наткнулся на сведения об окончании им вспомогательной школы. Это насторожило. В ОТиЗе по табелям выхода я выяснил, что все известные мне генитальные свидания водительниц и тайного поклонника норок, произошли в свободное от работы время дефективного Павлика. В сознании отложилось также то обстоятельство, что жестяная заплатка на дырке, через которую злоумышленник покушался на дамские причиндалы, не носила ни малейших следов вандализма. Впечатление складывалось, что ее отдирали и затем прибивали назад одни и те же руки. Ну и полученные от бабы Любы сведения о любовном треугольнике, в котором рыжий потерпел фиаско. Чтобы замкнуть кольцо, нужна была встреча со слабой на передок Суторминой.
Благодаря нежадной на автомобиль Соне, я поимел возможность запытать мадемуазель Галю. Собственно, пытать ее не пришлось. Просто не понадобилось пытать. Едва услышав, что я из милиции и приехал по ее душу, Сутормина поплыла и начала колоться еще до того, как я начал задавать вопросы. Без какого-либо давления с моей стороны и понуканий. Что, в общем-то отрадно, так как ломать психику беременной женщине, это удовольствие сомнительное. Хотя, если на кону была бы чья-то жизнь, то ее беременность и тонкая душевная организация меня бы не остановили.