Совпадение

Он вошел в камеру. Дверь закрылась. Арестанты в обычной, гражданской, больше спортивной одежде. В конце камеры слышался телевизор. Дневник, впрочем, не уточняет, что именно транслировали в тот момент.

– Вечер добрый, пацаны. – Он поздоровался за руки с заключенными. В рукопажатие не отказали. Хотя здесь так не принято. Едва ли знаешь, кто перед тобой. В российских тюрьмах, оказывается, серьезная иерархия. Согласно чему рукопажатие допускается не для всех.

– «Pervohod»?

– Да.

– Мы так и подумали.

– Тут все вичевые, если не в «курсе». Ты проходи. «Bratva» за квадратом. Пообщайся.

– «Квадрат»? В смысле?

– Стол.

Здесь распространен жаргонный язык. Новичок не сразу поймет. Вите указали на двоих за длинным столом. Он осмотрелся, пока шел. Двухъярусные кровати, как в ночлежке, где на днях спал. Возле потолка заметил веревки. Тут сушилась одежда. Еще длинный стол, а по бокам – скамейка. Витя сел напротив двоих. Словно для серьезности шмыгнул носом. Поздоровался. С одним, очевидно, разговор невозможен. Синее лицо. Губы, что баклажан, фиолетовые. Значит, после наркотиков. Зато второй, вроде трезвый. Молодой, но седая голова. Спросил, откуда Витя родом?

– Воронеж.

– Бывал я в вашем Воронеже. – Лицо собеседника сморщилось, будто съеден ящик лимонов. О, сколько отвращения читалось в его лице!

– Я очень… И о-о-очень сожалею. – Витя выдавил из себя по слову. И подумал: «Жаль, не родился в Рязани!»

– А сожалеть не надо! – Оживился тот. – Что было, то было. «Chifir» хочешь?

– Я это… – Витя заикнулся, будто желал холодной воды, чуть ли не со льдом. Что стало первой ошибкой.

– А почему «chifir» отказываешься пить? А по жизни все ровно?

Я, биограф, поясню. В российской тюрьме иерархия: касты заключенных. Одна из которых «отделенные». Кому запрещается пить и есть из общей посуды.

– Все у меня ровно. – Сказал Витя. – Я и не отказываюсь.

Витин собеседник закричал парню в другой стороне камеры:

– Антон! Поставь ноль-пять.

Витя заметил самодельный кипятильник: провода и железная пластинка. А вскоре и запишет на клочок бумаги, как заметил. Иначе забудешь.

– Ты тюрьмы не боишься?

– А чего бояться? Здесь тоже люди.

– И что у тебя за беда?

Тяжело отвечать, чего да как. Не случай, где козырнешь. Хотя я, биограф нигде ему не рекомендую «козырять» и выставлять себя похвалы ради и будто бы лучше и выше. Все это заблуждение. Витя волновался. Пойман с поличным. Статья, хуже того, за наркотики. У русских это считается на плохом счету. Зато приветствуются грабежи и воровство.

Честно рассказал, как все вышло. Затем окажется в оживленном разговоре. Серега засыпал горсть черного и рассыпного чая в железную кружку. Пусть заваривается. Чай в российской тюрьме – важный напиток. Тюремный и крепкий – называют «chifir». Серьезный разговор, как правило, без него не проходит. К ним подсело несколько человек. Слово за слово. Горячую кружку передавали по кругу и пили маленькими глотками. Ребята сказали, что ВИЧ-инфекция – это не смертельный приговор. Если здоровый образ жизни, то даже получишь пенсию, ввиду старости. Разговор крутился вокруг краж, грабежей, наркотиков, женщин, СПИДа. Витя, естественно, сразу не записывал в дневник, что, кем и какой интонацией говорилось. Без прямых трансляций, стало быть. В тюрьме подобное нежелательно. Подумают: донос.

В углу камеры, из окна, Серега (Серж), его первый собеседник, дал старый и поцарапанный мобильник. Звони, дескать, куда нужно, но говори тихо. Телефоны запрещаются. Витя, по воспоминаниям в печати, звонил бывшей подруге. Ее мобильник, пишет, отключен. Хотя черновики утверждают иначе. Туда, мол, не звонил. Серега ему вручил зубную пасту, бритву, носки. Помощь настораживала… Витя, хоть молод и глуп, но догадывался, что взаперти лучше долгов не иметь. Серега объяснил:

– Всем помогают. Это «obschak».

Так называют, цитирую дневник, «тюремное добро для нуждающихся». «Obschak» собирают на воле. У российских гангстеров есть правило. Дескать, совершил преступление, имеешь куш, пусть даже маленький – дай в тюрьму. На эти деньги купят необходимое. Россия – не то, что капиталистические страны старой закалки. Россия не балует арестантов. Оно и понятно. Я, русовед, интересовался, отчего так. Должно лететь в космос. Должно поддерживать армию, строить жилье, университеты, больницы, театры. А еще освоение Сибири и Арктики. Дел хватает! И не всегда остаются средства для заключенных. Вот почему собирается «obschak».

Серега в камере главный. Таких называют «smotryschiy». Назначается криминальным обществом, а не тюремной администрацией. В силу чего он показал Вите свободную, верхнюю койку. На жаргоне – «пальма». Все кругом спали в одежде. Он лег в джинсах и майке. Прожженный плед и худая подушка. Гремел телевизор. Человек тридцать, как узнает, спят в две смены. «Bratva», элита заключенных – в одну. Вите повезло, что очутился именно здесь. В здоровых камерах, по слухам, трое на одну койку. Таким образом стоило благодарить ВИЧ. Хотя бы выспишься. Удача и в другом. Обычно арестанты ядовито подшучивают и беспокоят новичков и молодежь. Зато инфицированные часто под кайфом. Не до таких, стало быть, как Витя. Итого получается, дважды повезло, ввиду новой болезни. Повезет и далее…

Накрылся с головой пледом. Ведь лампочка у потолка слепила глаза. Печатная версия утверждают, будто вспомнил о своей подруге. Надеялся: не заразил. Я, хранитель секретов, впрочем, знаю, как это не так, чтобы совсем правда. Все-таки у нас чистовик. Ну или хотя бы попытка на то. Мой доверитель больше думал за себя, чем о других. И теперь ему заключенному, казалось, что самый трудный шаг сделан. Первый шаг в камеру. Пожар волнения в себе затушен. И не страшно, что взаперти. Считай, как в армию сходил. В повести «Путеводная звезда писателя» Витя вспоминает слова Вячеслава Дёгтева: «Я бы в тюрьме посидел. Недолго, правда. Интересно, какая там жизнь?»

На следующий день Витя пробовал баланду. Открылась «kormushka», окошко в двери. Заключенные туда несли железные миски. «Balander», кухонный работник из заключенных, черпал половником сечку из бочка и наполнял посуду. Витя искал миску чересчур долго. «Kormushka» захлопнулась. Дегустация тюремного меню откладывалась до лучших времен и событий. Выяснилось, опоздал не только он. «Smotryschiy», Серега это заметил. «Balander» спешил не впервые. Серега ударил по двери. Кажется, ногой в тапочках ударил. Мой доверитель не помнит, чем ударил. Ибо стеснялся вести репортаж в черновиках по горячим следам.

– Старшой! Подойди к девять шесть. – Крикнул «smotryschiy».

В камере воцарилась тишина. Дневник утверждает фантастическое явление: даже телевизор сам выключился! Шаги в коридоре. Надзиратель спросил, почему звал? Серега (прозвище Счастье) требовал беседу. В маленьком окошке появилось лицо раздатчика пищи: веселые глаза, крючковатый нос:

– Что случилось? Чего не так?

– Тебе сколько раз говорили, чтобы прежде чем уйти, спрашивал…

Впрочем, по версии печатной, высказался грубее. Но я, сторонник мирных переговоров, такое скрываю. Окажись я рядом с Витей при тех, скандальных обстоятельствах, то запретил бы пищу. Возможно, отравление. Раздатчику пищи тоже трудно. Всех накорми. И успей вовремя. А если пища остынет? Тоже, значит, конфликт!