Современная африканская новелла
Шрифт:
Ясным солнечным днем она вернулась из Англии домой. Над Лагосом повисла туманная дымка, город, казалось, был погружен в сиесту. При виде башен Пауэрс-Хаус и памятных с детства мест ее переполнило чувство щемящей тоски. Абиаде. Еще накануне она читала его письмо… Но вот и он, терпеливо дожидается ее и машет рукой. Он пришел встретить ее.
Она обняла его, но на лице его не отразилось никаких чувств. Со временем она поняла почему. Она перевязала пачку его писем ленточкой, не зная, что с ними делать… Может, послать их на его домашний адрес, пусть эта смазливая девица почувствует, каково это — построить свое счастье на несчастье другой? Она отнесла письма к себе в контору, но так и
Начав работать, она познакомилась с одним молодым доктором, который постоянно предлагал подвезти ее домой. У нее тогда еще не было крошечного «фиата», а жила она на окраине в женском общежитии Ассоциации молодых христиан. Познакомиться с мужчиной, который всегда готов проводить тебя, куда как приятно. Бывало, ее подружки по работе выглянут из окна и сообщат: «А вон и Длинная Трубка появился, уже ждет». Они прозвали его так потому, что он вечно сосал трубку.
Мало-помалу затянулись сердечные раны, нанесенные несчастной любовью. Она вновь обрела радостное ощущение бытия, легкость походки. Однажды вечером она стояла у окна в общежитии, глядела на улицу и вдруг услышала крик своей подружки:
— Чини! Быстрей сюда! Погляди-ка, Длинная Трубка!
Возле заправочной станции напротив общежития остановилась машина. Она сразу поняла, что Длинная Трубка поставил машину так, чтобы ее не было видно из окон общежития. Рядом с ним сидела какая-то женщина. На заднем сиденье устроились трое ребятишек: два мальчика в полосатых джемперах и маленькая хорошенькая девочка с двумя красными бантами в волосах.
На следующий день все валилось у нее из рук. Без десяти два она ушла с работы и села в автобус. Только бы не встретиться с ним возле конторы, не увидеть возле дома.
Но как-то вечером он неожиданно нагрянул в общежитие. Она вышла к нему в гостиную.
— Вы не сказали, что женаты, — пробормотала она.
Он и не думал оправдываться.
— Мы же просто друзья, и ты мне нравишься, — вот и все, что он ответил. «Что же тут особенного?» — казалось, говорил его взгляд.
— Чего ж вы тогда ухаживали за мной, раз женаты?
— Я не хотел обидеть тебя, Чини.
Она заплакала.
— Вы обманывали меня!
А ведь предупреждали же ее полушутя-полусерьезно те из ее приятельниц, у которых было побольше опыта, что нигерийская девушка может выбрать одну из двух дорог. Ведь говорили же ей, что, если она не подыщет себе жениха до конца учебы в Англии и вернется в Нигерию одна, за ней будут охотиться мужчины, которые уже обзавелись семьями и которые не преминут сыграть на ее желании выйти замуж. А она-то, глупая, смеялась над такими разговорами…
Отогнав прочь воспоминания, она посмотрела на горячую руку Франсуа, лежащую на ее колене. И поймала его напряженный взгляд. Своей встречей с ним она обязана чистому случаю. И надо же, чтобы им суждено было встретиться на Международном семинаре по проблемам африканской культуры.
Франсуа сидел в прохладном зале о кондиционированным воздухом; на стенах зала висели картины, вдоль стен стояли стеллажи о работами африканских художников и скульпторов. Франсуа испытывал какое-то удивительное чувство умиротворенности и душевного покоя.
Пока выступали ораторы, Чини с изящными, выглядевшими в ее ушах как клипсы микрофонами сидела неподалеку от трибуны за маленьким полукруглым столиком. Переводчики, не поспевая за выступающими, переводили
весьма вольно. Когда дошла очередь до Франсуа, он начал говорить с таким воодушевлением, что переводчица в одном месте совсем было растерялась. Беспомощно жестикулируя, она пыталась передать смысл фразы, а Франсуа все говорил и говорил, произнося слова с подлинной страстью.— …Вот почему напрашивается вывод, что империалистические державы оставили нам весьма сомнительное наследие. Мелкобуржуазная сущность многоликого просвещенного общества Африки и других, некогда зависимых территорий является печальным подтверждением убежденности империалистов, что не должно помогать африканцам, как, впрочем, и другим народам, в их культурном развитии… И вот теперь пришло наконец время, когда…
В перерыве делегаты, разбившись на отдельные группки, оживленно обменивались мнениями о докладе, только что прочитанном Франсуа. Листали выставленные на стендах книги, рассматривали картины и скульптуры. Чини подошла к одной из групп у стенда с книгами.
Франсуа говорил на каком-то странном смешении английского языка и французского, который в его устах звучал особенно музыкально, подчеркивая тонкость его восприятия и художественного вкуса. Половину из того, что он говорил, она не понимала, но то, что понимала, находило отклик в ее душе.
Они рассматривали книги, потом пили кофе, потом постепенно разговорились, стали рассказывать друг другу о себе. Франсуа был что-то около шести футов росту. Он пришел на конференцию в красной рубашке с закатанными до локтя рукавами, и ей был виден темный пушок, покрывавший его руки. В углах его губ все время пряталась насмешливая улыбка, как бы говоря ей, что уж кому-кому, а им-то обоим все известно об этих профессорах, критиках, антропологах и наблюдателях, собравшихся здесь, чтобы поболтать об африканской культуре.
Большинство присутствующих было одето весьма пестро. Чини постаралась одеться как можно элегантнее. Волосы она закрепила высоко на затылке, конец ярко раскрашенной ткани, облегавшей ее фигуру, перекинула через руку. Почему-то тщательно продуманный туалет был ей сейчас в тягость. Она чувствовала себя не в своей тарелке до тех пор, пока не увидела ошеломляющий наряд молодой женщины, сидящей напротив, тоже, видимо, стенографистки. На той было платье из нежно-голубого, сложенного вдвое прозрачного нейлона, легкого, как дуновение ветерка. Косметику на ее лице вполне бы одобрила прославленная фирма «Макс Фактор», несмотря на то что ею воспользовалась африканка. Позже Чини узнала, что женщина эта работает репортером на нигерийском радио.
— Я служу секретарем-машинисткой, — ответила Чини на вопрос Франсуа. Она улыбнулась. — Одна из восемнадцати в конторе.
— Вы давно говорите по-английски?
— Да.
— Пишете что-нибудь?
— Нет. Читаю, что пишут другие. Меня прислал сюда босс застенографировать доклады. Нет, сама я не пишу. Я читаю в основном любовные романы.
Он покраснел. Она поняла, что сказала что-то неуместное, и попыталась исправить свою оплошность.
— Первый роман, который доставил мне истинное удовольствие, назывался «Когда шепчет любовь».
— Понятно… Никогда не слыхал о таком романе.
— О, это было очень давно, я тогда еще жила в монастыре. — Она хорошо помнила книгу и с ходу принялась пересказывать ее. Но где-то на середине повествования почувствовала, что приподнятому духу конференции явно не соответствует ее бойкая болтовня, и осеклась, замолчав так неожиданно, что обоим показалось, будто они провалились в безмолвную пустоту, хотя в огромном зале вокруг них по-прежнему велись оживленные разговоры.
Но тут прозвенел звонок и они вернулись на свои места.