Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.

Пожалуй, он никогда не рассказывал нам более «военной» истории. Из Англии отец проследовал к побережью Нормандии, участвовал в разгроме немецкого контрнаступления в Арденнах, но, вспоминая войну, он неизменно говорил о бравых молодцеватых мужчинах в часы отдыха. Закончив рассказ, он уставился на свой стакан с виски, подобно запойному пьянице, — так смотрят в магический шар.

В ту весну, которая последовала за сезоном голубей, Макартур приобрел двух живых цыплят. Магазин в городке, рядом с которым стоял гарнизон, в субботу перед вербным воскресеньем дарил цыплят первым ста покупателям. Макартур вошел в двери первым, а потом еще пятьдесят седьмым. Он назвал цыплят Гарольд и Жоржетта и имел большие планы: собирался научить их считать, ходить по проволоке и кататься на специальном маленьком чертовом колесе.

Неделю спустя, когда мы были в церкви, Гарольда и Жоржетту съел наш кот. Цыплята жили в открытом картонном ящике, стоявшем на холодильнике. Никто и представить не мог, что жирный и ленивый Медведь Эл совершит такой подвиг ради лишней трапезы.

Глядя на светлые перышки, оставшиеся в коробке, Макартур произнес:

 — Он сожрал их целиком, вместе с клювами…

 — Бедные цыплята, — сказала мама.

 — Они все время верещали, — заметила бабушка. — Им следовало держать свои клювики на запоре.

Все посмотрели, не плачет ли Макартур. У нас в семье считалось, что мужественно встретить невзгоду — значит преодолеть ее.

 — Расстраиваться нет причины, — весомо изрек отец. — Так устроена природа.

Самой природой определено, что коты едят птиц, сообщил он нам. Есть даже такие птицы, которые едят других птиц. А некоторые звери едят котов. Все, что идет в пищу, когда-то было живым. Разве бифштекс не был частью бычка? Макартур отвернулся на миг и закатил глаза. Отец призвал на помощь жестикуляцию и, форсируя голос, стал читать лекцию о дарвинских принципах естественного отбора. Он выразился так: «Природа, окровавленная клыком и когтем». Фраза, похоже, пришлась ему по душе, и он повторил ее вновь. Когда он в третий раз сказал «природа, окровавленная клыком и когтем», тихо подошедшего к нему сзади Медведя вырвало на пол еще узнаваемыми кусочками Гарольда и Жоржетты.

Макартур так и не стал охотником на птиц. Когда он в подарок на двенадцатилетие получил ружье, мы квартировались в Италии. Итальянцы, народ бедный, никогда не преминут подстрелить птицу, чтобы обеспечить себе пропитание. Они извели всю дичь и теперь добивали прилетавших на зиму в теплые края немецких певчих птиц. Так беды итальянской экономики позволили моему брату перейти с птиц на мишени. Вскоре после дня рождения его взяли на стрельбище в Кемп-Дерби и дали сделать пятьдесят выстрелов по черно-желтым тарелкам, именуемым «голубями». Пятьдесят раз испытать отдачу — немало для мальчика, даже такого крупного для своего возраста, как Макартур. Когда он к вечеру пришел домой, по плечу разливался синяк.

 — Наверное, стоило подождать, пока он подрастет, — заметила мать.

 — Что случилось с истинно американскими видами спорта? — возмутилась бабушка. — Неужели он не может научиться что-нибудь швырять или пинать?

Спустя несколько месяцев мы все поехали с Макартуром на его первое соревнование, и он все приговаривал: «Смотрите, смотрите — Крошка Макартур забыл зарядить ружье, и фальшивые птицы валятся невредимыми на землю». Он не любил генерала, чье имя носил. Когда что-то было не так, он всегда называл себя «Крошка Макартур». И ничуть не восхищался, в отличие от наших родителей, его знаменитой фразой: «Я еще вернусь!» Обычные имена, такие, как Джон или Джоан, можно было посмотреть в бабушкином «Словаре христианских имен». По поводу имени Макартур брату пришлось провести исследование. Генерал, пришел к выводу он, красиво говорил, но на следующий день после Пёрл-Харбора позволил японцам разбомбить весь американский воздушный флот прямо на аэродромах. Генерал Макартур послал войска на Батан, но не отправил с ними грузовики с продуктами для батальонов. Генерал бежал в Австралию, молвив свои знаменитые слова, и бросил людей погибать в Марше Смерти.

 — Все будет в порядке, если ты не станешь таращиться в окна, — сказал отец. «Таращиться в окна» значило в его устах быть рассеянным.

 — Я закрываю ставнями все мои окна, — ответил Макартур. — Задраиваю все люки в голове.

Что-то случилось с Макартуром, когда состязание наконец началось и он, единственный мальчик среди стрелков, вышел на рубеж. Скулы его резко обозначились. Глаза стали непроницаемыми — это были глаза человека, который умеет хранить тайну. После второй серии он был третьим среди пяти участников. Никто не разговаривал, кроме некоего мистера Димпла — инженера, работавшего в Италии на американское правительство, единственного штатского на стрельбище.

 — Проклятое солнце, — сетовал мистер Димпл. — Проклятые деревья.

Стоял жаркий солнечный день, и на фоне соснового леса трудно было разглядеть взмывающие тарелочки.

 — Эти деревья надо бы отгородить, — заметил мистер Димпл. Выстрелив еще дважды, он сказал: — Черт побери, до этих птичек ветер добирается прежде меня.

Было очевидно, что мистер Димпл покрывает себя позором перед лучшими представителями американской армии. При его словах мужчины отворачивались, глядя себе под ноги, а женщины, сидящие полукругом с тыльной стороны стрельбища, смотрели друг на друга. Их глаза, казалось, говорили: «Наши мужчины не жалуются на деревья. Наши мужчины не жалуются на ветер или солнце».

 — У меня не те очки, — сказал мистер Димпл.

Макартур вышел на огневую позицию и скомандовал: «Дай!» Резко повернувшись вправо, он с упреждением нацелился во вращающийся летящий диск, нажал на курок и начал поворот влево, чтобы успеть выстрелить во вторую тарелочку, пока та не упала. Первая разорвалась в воздухе и посыпалась вниз градом осколков. Вторая невредимой упала на землю, с клацаньем ударившись о другую целую тарелочку. Таким уверенным был его поворот, таким точным, что Макартур не мог поверить в свой промах и, уходя с рубежа, покачал головой.

Отец кинул на него строгий взгляд и громко сказал:

 — Попал или дал промах — с огневой позиции отходят спокойно. Головой не качают.

Мистер Димпл упер руку в бок и сокрушенно вздохнул, глядя на ружье. Полковник Риджвуд и майор Солмен отвернулись.

 — Тебе понятно?

Макартуру было понятно.

 — Да, сэр, — смущенно ответил он.

Когда группа переходила на другую позицию, все кивали отцу и дружески похлопывали Макартура. Он не вырастет мистером Димплом.

В следующем году Макартур завоевал место в команде, которую отец повез на чемпионат в Неаполь. Долгие годы отец с удовольствием вспоминал первый день стрельб. «Макартур весь почернел. Но не вымолвил ни слова жалобы».

Через два года мы вернулись в Штаты и стали жить в гарнизоне на острове Гавернор, расположенном посреди нью-йоркской гавани так близко к статуе Свободы, что из окон спальни был виден ее факел. Именно на острове Гавернор отец получил официальное письмо, где ставилось под сомнение американское гражданство Макартура: с одной стороны, он родился на Филиппинах, а с другой, родители его — уроженцы Огайо.

 — Малолетний преступник, вот кто он такой, — сказала бабушка, когда отец пытался разрешить сомнения по поводу его гражданского статуса. В комнате Макартура она обнаружила тайник с зажигалками. — Откуда у четырнадцатилетнего мальчика деньги на зажигалки? И вообще — зачем они ему?

 — Он не курит, — заверила я, понимая, что отец беспокоится отнюдь не о его здоровье.

Мать созерцала зажигалки со скорбным видом.

 — Сегодня вечером я с ним поговорю.

 — Пока никаких разговоров! — постановил отец. Его тревожило, что преступная вина Макартура установлена в результате незаконного обыска.

 — Значит, Макартуру никогда не быть президентом Соединенных Штатов? — спросила я. Нас в семье учили, что если ребенок будет вставать, когда в комнату входят незнакомые люди, вести себя честно, говорить «Да, сэр» и «Нет, сэр» в соответствующих случаях, а затем получит высшее образование, то в конечном итоге он может стать кем угодно, даже президентом Соединенных Штатов. Причем это относилось и к девушке, если она ничем себя не запятнает и поступит в колледж.