Современная болгарская повесть

— К сожалению, нет… — отвечал он. — Кто следующий?

Предположения были самые различные: верительные грамоты, похищенные военные карты, оружие. Но Фрэд Барнаби тряс головой.

— Я тоже ожидал чего-либо в этом роде, — проговорил он наконец. — А на дне сундука валялось лишь несколько пузырьков.

— Пузырьков?!

— Да, представьте себе. Украденных в лазарете.

— Тем более! Значит, он действительно шпион? — заволновались гости.

— Быть может, болгарин сам был болен либо кто-нибудь из его близких? — только Мишель попытался найти ему оправдание. Но быстро спохватился, что все родные Стамо погибли, и от этой мысли у Мишеля расширились зрачки, и он произнес необычно громким голосом: — Постойте, Барнаби! В пузырьках был яд?

— Да, яд, дорогой мой, именно. Вы угадали! На каждой этикетке череп и кости, а ниже надпись: «Кротоновое масло».

— Кротоновое масло?! — вскричал доктор Паскье. Он даже подскочил от изумления. — Вы действительно прочитали «кротоновое масло», Барнаби?.. В больших дозах это действительно яд, но медики его употребляют как… — он, не договорив, засмеялся. — Рассказывайте же! Продолжайте, бога ради, дорогой вы наш несчастливец! Теперь я понимаю недавние ваши колебания…

Однако колебания Фрэда еще не вовсе исчезли. Он помрачнел, что-то невнятно пробурчал, но затем глаза его вновь заулыбались.

— Беда в том, — сказал он, обводя нас взглядом, — что свойства кротонового масла были мне неведомы. Поставьте себя на мое место! Эти черепа и кости! Я не из трусливого десятка, мне случалось смотреть смерти в глаза, но на этот раз, поверьте, я дрожал как в ознобе. Вдруг русские поручили этому субъекту отравить нас? Подумайте, разве не казалось это наиболее вероятным?

— Не слишком ли далеко увлекла вас фантазия? — остановил его Фрэнк. — Русские «поручили»! Кто же? Не Гурко ли? И загодя определил его на службу в роскошную ресторацию синьора Винченцо. Иными словами, генерал был заранее осведомлен о том, что вы там будете совещаться. Отчего бы не предположить самое естественное, Фрэдди? Что этот болгарин всем своим существом ненавидел убийц своих родных и близких? И вообще убийц в более широком смысле. Что он был одержим жаждой мести?

— Да, но при чем тут я?

— Он подвел вас под общий знаменатель! Ведь, кажется, так говорится в математике: под общий знаменатель.

— Нет, нет, господа! Пожалуйста, не отвлекайтесь больше! Рассказывайте, что было дальше! — настаивал доктор Паскье.

— Я пока молчу. Слово имеет Фрэдди! — Миллет обернулся к путешественнику, жестом приглашая его продолжать.

— Да, я все еще имею слово, — трагическим тоном подтвердил Барнаби. — И вынужден идти дальше. Назад пути нет, мосты, как гласит поговорка, сожжены. Но прежде наполните мой бокал. Нет-нет, я предпочитаю виски, Фрэнк. Благодарю вас, достаточно… — И, осушив бокал, он возобновил прерванный рассказ: — Признаюсь, что с этого мгновения все прочее перестало интересовать меня. Даже прогремевший вблизи нестройный ружейный залп, похоже, со станции, где были сосредоточены части, которым предстояло утром отправиться в Адрианополь. Даже бесчисленные выстрелы, прокатившиеся по вокзальной площади и соседним улицам. Разумеется, я мог пойти, возглавить, организовать оборону. Мог прославить себя, и вся мировая пресса повторяла бы мое имя. Но я был занят тогда лишь тем, что происходило во мне. Прежний спазм повторился, я почувствовал острую резь в животе. Сомнений не было: я отравлен. Я, Валентин Бейкер, Сулейман, все, включая розовую мисс Грей, — все, кто с такой жадностью поглощали аппетитные кушанья, приготовленные поваром синьора Винченцо.

— Лошадей! — приказал я Рэдфорду. — В лазарет, немедля!

Секундой позже я понял, что лошадей у нас больше нет. Усатые аскеры, защитники истинной веры, столь примерно охранявшие нас весь вечер, удрали и угнали лошадей неизвестно куда.

— Разыскивать бесполезно, Рэдфорд, — остановил я своего слугу, уразумев сию горькую истину. — Нам остается лишь бежать отсюда… И как можно скорее! Бога ради, скорее! Но как отыскать лазарет — одному богу известно!

Обхватив живот руками, я, как безумный, кинулся бежать по темным пловдивским улочкам. Позади меня бежал Рэдфорд, еще не сознававший, что находится в таком же трагическом положении, как и я.

9

— Что вы скажете, Фрэдди, если я предоставлю вам отыскивать лазарет доктора Джила и возвращу наших слушателей к эскадрону? То бишь расскажу о том, что случилось до того решающего мгновения, когда мы познакомились с вами. — Фрэнк воспользовался возникшей паузой. — Вы согласны на небольшую передышку, не правда ли? Благодарю вас! — И, удобней расположившись на стуле, он продолжал: — Знаете ли, Фрэдди, ваш рассказ разъяснил мне одно обстоятельство, без которого трудно было понять все происшедшее. Я говорю о выстрелах, леди и джентльмены. Видимо, таково обыкновение у османов: стоит пальнуть одному, как обязательно выстрелит стоящий рядом, за ним третий, десятый, сотый! Добавьте к этому ночную тьму, суматоху, страх. Не возникни среди турок паника, мы бы, несомненно, захватили в плен Сулеймана вместе с его штабом. Однако возымело бы это последствия, которые решительно приблизили бы конец войны? Сомневаюсь. Представьте себе на миг, что в ту ночь Сулейман-паша попал бы в руки капитана Бураго. Султан на следующий же день назначил бы нового командующего западной турецкой армией — человека, уж во всяком случае, с нормальным воображением. Но случилось так, что беспорядочная стрельба, поднятая, турками, нежданно-негаданно спугнула их самих и, когда мы приблизились к железнодорожной станции, сосредоточенные там части уже обратились в бегство. Железнодорожные служащие тоже куда-то попрятались. Только постукивал кинутый всеми телеграф, принимая очередной приказ Сераскера (так у турок называется военное министерство, — пояснил Барнаби, обращаясь главным образом к дамам). По счастью, один из драгун понимал азбуку Морзе, телеграмма была нешифрованной, он оторвал кусок ленты и прочитал:

«… вследствие чего всемилостивейший султан одобряет принятые вами решения. Точка».

Каковы были решения (принятые, без сомнения, Сулейманом), мы не знали, да нас и не слишком это интересовало. Вахмистр дернул себя за ус и лукаво сказал: «А не отбить ли и нам ему телеграмму?»

«Да ведь он рядышком», — возразил кто-то.

«Не о Сулеймане речь. Я про султана!»

Узнав о подобной возможности, драгуны просто глаза вытаращили. «Видали, что вахмистр-то наш удумал?» Тимошка, запевала, тотчас принялся диктовать, остальные повторяли за ним:

«Турецкому султану. Точка. Низкий тебе поклон от драгунов капитана Бураго. Точка».

«Отстукивай, Мирон Евстатьич, друг!» — кричали со всех сторон, и Мирон Евстатьевич, растянув в широкой улыбке рот, старательно стучал ключом: точка — тире — точка — тире. Но вдруг он поднял голову, поискал глазами Бураго.

«Другой-то провод тоже действует, ваше благородие!» — доложил он.

Другой провод соединял Пловдив с уже освобожденным Татар-Пазарджиком, в суматохе турки забыли его перерезать. Мы все от изумления лишились дара речи. Вообразите только! Находиться в логове зверя, кругом — треск ружейных выстрелов, и вдруг какая-то тонкая медная проволочка может донести ваш голос к своим! Боже правый, в ту морозную ночь это казалось согревающим лучом надежды!

«Попробуй, попробуй-ка!» — склонившись над вахмистром, Александр Петрович почти кричал.

Шутки разом смолкли. Притихшие драгуны впились глазами в своего командира, а он — еще никогда не видел я его таким торжественным, — невольно вытянувшись в струнку, руки по швам, рапортовал:

«Его превосходительству генерал-адъютанту Гурко, командующему западным освободительным отрядом…» Передаешь, Мирон? Так… Дальше… «Докладываю, Ваше превосходительство, что приказ ваш выполнен. Пловдив взят».

Слова его были подхвачены мощным «ура». Мне казалось, что оно достигнет русских позиций прежде, нежели телеграмма. И еще об одном думал я, глядя на раскрасневшиеся от возбуждения бородатые лица. Я думал: не спешим ли мы? Не делим ли шкуру неубитого медведя? И не поплатимся ли за это собственной шкурой?

«Пошли, братцы, здесь нам больше делать нечего!» — сказал Бураго.

Едва мы вышли с вокзала, как раздался чей-то голос:

«Смотрите, смотрите напротив-то! Во всех окнах свет!»