Современная филиппинская новелла (60-70 годы)

Так я сную взад и вперед — от кровати к окну и обратно к кровати, — каждый раз минуя зеркало. Краем глаза я ловлю свое отражение — как оно появляется, заполняет собою всю поверхность, а потом исчезает из серебряной рамы.

Днем не так уж много машин заворачивает на Индиан-стрит. Но я на своем посту все равно сбился со счета. Мне кажется по временам, что она не придет. Каждый раз, отходя от окна, я говорю себе, что, если ее не будет в следующей машине, я уйду. И каждый раз остаюсь. Я пришел сюда в первой половине дня, а еще и полдень не миновал.

Больше не слышно детей в школьном дворе, зато отчетливее шум моря.

Я вскочил с постели, едва понял, что машина завернула на улицу. И тут же ощутил мгновенную слабость и легкое головокружение. Присел на край кровати и ухватился за простыню, чтобы не упасть.

Пошатываясь, поднялся, когда услышал под окном шум автомобиля. Когда шины зашуршали по гравию, я уже был в первой комнате.

Автомобиль, затормозив, остановился — я как раз миновал зеркало.

Мне осталось только добраться до окна, отдернуть штору и посмотреть вниз. Такси стояло у ворот, мотор продолжал работать.

Дверца распахнулась.

Я прижался к оконной раме. Вдруг сквозь громыхание мотора я расслышал свое прерывистое дыхание.

Сначала показалась ее нога, обутая в желтую босоножку. Мелькнул край желтого платья.

Случайный луч предзакатного солнца вспыхнул в ее волосах. Солнечный свет золотом разлился по ее желтой шали. Она была в желтом платье, но я не знал, в каком именно.

Я не заметил, как такси уехало.

Она стояла на тротуаре перед воротами, прижав к себе сумочку — квадратную сумочку из соломы, — и я видел ее всю отчетливо. Так, словно увидал ее впервые; и слышал гулкие удары собственного сердца.

Потом она взглянула наверх.

Я отступил от окна в глубь комнаты, но ровно настолько, чтобы меня не было видно. Сейчас я хорошо видел ее лицо: ее брови и ее чудные глаза, ее прелестный носик, ее рот; я видел ее белоснежную шею: как ее лицо напоминало цветок, так шея — стебель.

Едва она опустила глаза, я вновь приблизился к окну.

Она проскользнула в ворота, ее шаль едва коснулась створок. Потом прошла по бетонированной въездной дорожке, пересекла лужайку и оказалась под выгоревшим брезентовым навесом над крыльцом.

Я отпустил штору — она поднималась по ступенькам к боковому входу.

Интересно, что я все равно наклонился вперед, тесно прижавшись к окну — сейчас она смотрела на почтовые ящики, на таблички с фамилиями, на черные кнопки и медные буквы.

Заныл лоб: слишком сильно я прижался к острому бетонному краю оконного проема. Сейчас она ищет кнопку звонка.

Я заставил себя отойти от окна, машинально поднял правую руку и потер над бровью, там, где болело. Сейчас она позвонит.

Что-то отделилось от виска и оказалось у меня в руке — что-то твердое, я механически катал это в пальцах; потом поднес руку к глазам, чтобы разглядеть, что в ней. Зазвенел звонок.

Собственно, это был не звонок — это был мелодичный перезвон. Пугаться было совершенно не от чего, но я испугался. Я взглянул на свои пальцы и увидел кусочек штукатурки. Сейчас она собирается войти.

Я и не подумал, что стою на виду, пока не увидел этот кусочек штукатурки. Сейчас она на первой лестничной площадке смотрит на медные литеры на дверях; она приостановится только затем, чтобы удостовериться, что это — нужная дверь.

Я отскочил от окна и заметался по комнате. Сейчас она поднимается по второй, узкой, лестнице.

Между первой комнатой и прихожей я ухватился за дверной косяк — сейчас она на второй площадке.

Придерживаясь рукой за стену, дрожа, я двигался к входной двери — сейчас она идет по коридору.

Тут я почувствовал на себе чей-то взгляд, кто-то следил за мной; я огляделся.

Когда я увидел два напряженных глаза, я не понял, что это зеркало, и не узнал себя; я долго смотрел на высокого худого человека с широко открытыми удивленными глазами и потерянным лицом, прежде чем понял, что это — мое отражение.

Сейчас она в вестибюле перед дверью. Подошла к двери.

Я, пошатываясь, вышел в прихожую и привалился к двери. Левой рукой нащупал стену, выпрямился, а правой взялся за дверную ручку.

Когда я распахнул дверь, она стояла на пороге. Теперь я смотрел тебе в лицо. Теперь я видел твои крошечные белые руки; как похоже на цветок твое лицо, какие маленькие у тебя руки, тоже похожие на цветы.

На ней было желтое платье — квадратный вырез и короткие рукава с буфами. Она улыбалась; глаза ее блестели и сияли, и она что-то шептала сама себе.

II. Рассказ девушки

Он стоял передо мной, распахнув дверь и сжимая дверную ручку так, словно только это и удерживало его от падения. Когда я увидела его слабые больные глаза, его бледное худое лицо и копну волос, то подумала, что мне не следовало приходить.

Он смотрел на меня долго и молчал, словно не верил, что я здесь. Я сказала «Здравствуй!», он не ответил.

Первое, что он произнес, было мое имя.

Потом он отступил в сторону, давая мне дорогу. Я вошла в маленькую пустую прихожую, увидела высокое стенное зеркало напротив входа в комнату.

Я остановилась в центре прихожей, спиной к нему. В зеркале мне было видно, как медленно он запер дверь, прислонился к ней спиной, словно очень устал, как медленно поднял правую руку и потер лоб ладонью и пригладил растрепанные волосы. Я обернулась и поглядела прямо в его тревожные, незащищенные, безнадежные глаза.

Он заставил себя отойти от двери и шагнуть ко мне, на середину прихожей. Он протянул руку, чтобы взять мою сумочку и желтую шаль. Мы вместе двинулись в гостиную, и я стянула шаль с плеч и вместе с сумочкой отдала ему. И мы вошли в гостиную. В зеркале было видно, как он, словно тень, несет на вытянутой руке шаль, а в другой, безвольно опущенной, — сумочку.

Как только мы вошли, он остановился. Я прошла на середину комнаты и встала перед зеркалом, спиной к нему. В зеркало мне было видно, как он положил сумочку на стол у стены, сразу возле двери, а потом поднял руки и очень бережно повесил шаль, чтобы она не помялась, на самый верх вешалки.

Я повернулась, когда он шел ко мне на середину комнаты. Он остановился поодаль и смотрел на меня молча, так, словно видел меня впервые. Потом он отвел глаза. Огляделся, подвинул стул, поставил его рядом со мной, перед зеркалом, и попросил меня сесть.