Современная испанская повесть
Шрифт:
Ждешь — ждешь всю неделю этих субботы и воскресенья, считаешь дни и строишь планы, воображаешь черт — те что, один день, второй — и вдруг уже пятница, с привычной телепередачей, а потом суббота, и выходит, что суббота — это такой день, как сегодня: ты один, и делать тебе нечего, и чуть ли не желаешь, чтобы скорей настал опять понедельник, когда по крайней мере можно поболтать с товарищами, ты занят работой, что-то происходит вокруг, хотя также приходится терпеть: ведь над каждым есть свой командир. Потому что понедельник пролетает вихрем — приходишь, и не терпится снова всех увидеть, а всего-то прошло полтора дня, но люди, с которыми проводишь дни за днями, становятся тебе так дороги, даже дороже жены — ее и видят-то час — другой в день. Какая радость снова очутиться среди своих, взяться за инструмент и насвистывать себе, сытый по горло никчемной субботой и этим вонючим воскресеньем, позабыть время, на которое ты возлагал столько надежд, а они лопнули. Думал, возьмешь у жизни лакомый кусок, будешь его смаковать, точно вся суббота и воскресенье сплошные «куба — либре», пивные бочонки и блудливые иностранки: они тебя хотят, хотят, выжимают из тебя все соки, душат в объятиях и не отпускают; и тем не менее конец недели всегда оказывается пустым и грустным. Некоторые, вроде Роберто, являются в понедельник и сочиняют — мать их за ногу! — всякие небылицы и сверхпохождення; говорит он шепотом и выдает подробности, каких ему бы хотелось; но я ему в глаза говорю, что не верю. «Расскажи ты мне это в субботу утром, я бы поверил (я не смеюсь, мне больно от всех этих пропавших воскресений), поверил бы, да, тогда работает воображение. Но сегодня — дудки! У тебя сегодня просто плохое настроение, вот ты и хочешь,
Я посмотрел на часы: всего четверть четвертого, боже правый, куда мне деваться! «Могучий» тронулся с места, будто пошел своей волей, и вскоре я уже громыхал по проспекту Кастельяна, впиваясь колесами в асфальт и глотая горячий парной воздух. Там было довольно людно, пробка машин, все спешили поскорей вырваться из этого пекла. Там, где возвышается на коне молодчик с вытянутой рукой [12] , я объехал памятник, проскочил красный свет и послушно поехал, куда указал мне этот тип на пьедестале — ладонью и даже пальцем… Слушаюсь, господин начальник, привет! Приказывайте, на то вы тут! Но я знал, что все это — не то, от квартала меня с души воротило, и я поехал прямо к вокзалу Аточа, а затем до Легаспи, пересек мост, вонючий рынок и вонючую реку и это место, все в рытвинах, и уже хотел остановиться и развернуться, обалдев от столба с указателями «На Кадис», «На Гранаду», «На Малагу» и так далее, когда увидел этих рыженьких, близняшек вроде, в черных очках с белой оправой — они ехали в машине с откидным верхом и глядели на меня — на этот счет не было сомнений, — смеялись и что-то про меня говорили друг дружке. Я сейчас же им помахал, хэллоу, хэллоу, тоже со смехом, и гордо выпрямился на мотоцикле. Потом подъехал поближе к их красному «МГ», и так мы проехали изрядный кусок пути. Ехали уже по автостраде, хоть и очень медленно, я по средней желтой линии, а они в крайнем ряду справа. Одинаковые, тютелька в тютельку, маленький ротик и белые — пребелые зубки, все время смеются, волосы убраны в белые платочки, а я был с непокрытой головой, и моя грива трепалась по ветру: ведь мы все время наращивали скорость; на них были синие в полоску футболки, только у одной полоски вдоль, а у другой — поперек, и я почти наверняка углядел — обе были в шортах. Кроме полосок вдоль и поперек, они различались тем, что одна вела машину, а другая — нет; больше они ничем друг от друга не отличались. Странный народ эти англичанки, подумал я; куда это они едут вдвоем, и такие похожие: да, с ними сломаешь мозги! Они мне что-то сказали, но ведь они воображают, мы обязаны знать все их языки; вместо приветствия или чтобы познакомиться, я крикнул первое, что пришло в голову: «Drink сока — cola!» [13] Они явно услышали и от души рассмеялись. Я подумал, что они остановятся, и мне удалось ухватиться за их спортивную машину поверх дверцы, и так мы ехали какое-то время, словно добрые друзья, но сумасшедшая за рулем вдруг наддала и чуть не оторвала мне руку. Я растерялся: ведь все шло хорошо, разве нет? Я не какой-нибудь сорванец и не нахал, поэтому догонять я не стал, но метров через сто они сами остановили машину. Ах, вы хотите играть, ладно! И я ринулся вперед на «Могучем», грохоча словно тысяча дьяволов. Они тоже прибавили газу, и мы снова ехали вровень. Блочные дома, сотнями выстроенные у начала автострады, — они всегда на меня такую тоску нагоняют — откатывались назад, квартал за кварталом, маленькие бетонные башни с дырочками окон. Ветер трепал мою львиную шевелюру, бурую гриву льва — завоевателя, как я ни пригибался к мотоциклу, — только голову приподнял, чтобы видеть красные огни (сквозь солнечные очки), — ветер бил меня в грудь, полы рубахи развевались по ветру, а из выхлопной трубы вырывались звуки, похожие на рык пантеры.
12
Памятник испанскому полководцу Мануэлю Гутьерресу де ла Конча (1804–1892).
13
Пейте кока — колу! (англ.)
«МГ» скользил почти бесшумно и мало — помалу обгонял меня, а близняшки не только глуповато хихикали, а еще и подбадривали меня и звали за собой, махая руками. Но моя «дукати» уже перегрелась, я изрыгал зловонный дым, похлеще американского реактивного, хуже тучи мадридского автобуса, да, черный дым толще банки оливкового масла, из магазина на улице Кальво Сотело. Поэтому я сбросил скорость и, плюнув, распростился с сеньоритами, сбавил газ. В общем, заурядное приключение, две пташки, настолько похожие, что или надо слопать обеих, или не подступаться. Мне бы полдюжинки голубок вроде этих, да и то это будет на один зубок.
Я был раздражен, не скрою, особенно из-за того, что «Могучий» у меня доходил, он пережегся от жары и запрещенной скорости; и я подъехал к «Мария Сантиси- ма», бензоколонке возле Вальдеморо, почти в пятнадцати километрах пути, чтобы заправиться и выпить пепси.
Я сел там под навесом и после пепси выпил «куба- либре», я курил и протирал очки и приводил в порядок мотоцикл. Вдали я видел весь Мадрид, гостеприимный и беспощадный, — я живу здесь уже четыре долгих года, — оп лежал как на ладони: купола, крыши, небоскребы, жалкие домишки, приглушенные краски, и надо всем — дым; видение призрачное и смутное, выныривает из тумана, из мглистой атмосферы с бетонными башнями и кладбищами, и нитка дороги — как последняя нить жизни города, где все в движении; это пролом, продырявленное отверстие размером в игольное ушко, и сквозь него удирали на полном газу те, кто мог усесться в машину, дабы вдохнуть чистый воздух. Движение на дороге возрастало у меня на глазах, в первый час субботнего послеполудня. Машины мчались что есть мочи, набитые чемоданами и людьми: дети, женщины; конечно, чаще всего — с иностранными номерами, ж — ж-ж на Юг, наслаждаться жизнью. Дальше, за дорогой, была видна желто — бурая земля, отлогие холмы, утыканные рекламами прохладительных напитков и призывами покупать участки па побережье; овражки, заросшие колючим кустарником на ладонь от земли, и черные норы кроликов — все распласталось в покое и жарится на солнце.
Автомобили и мотоциклы терялись на дороге, ведущей в Андалусию, и, хотя моторы накалились и некоторые машины дымили, водители, казалось, были яростно — веселы, словно море уже совсем рядом и они вот — вот медленно погрузятся в него. Я позавидовал этим людям, но отнюдь не испытал к ним ненависти, напротив: я нашел, что они умнее прочих и доблестнее, ведь они удирали так же, как и я, потому что им все надоело. Где-то там, вон за той грядой, в конце шоссе, были море и золотистые шведки Не пара тощих рыжих близняшек, но тысячи и тысячи женщин в бикини, пупок наружу, они гуляют по песчаному пляжу, ходят из бара в бар, делая вид, что никого не замечают, а на самом деле поджидают нас, молодых мужчин, и меня прежде всего. Все — в купальных костюмах, а то и вовсе нагишом, кому какое дело, эти иностраночки такие ласковые и такие смугляночки от солнца; там, на этих новых курортах, никто пи на кого не смотрит, каждый гуляет сам по себе, как и должно быть, мне про это рассказывали, и там столько народу, что иногда и переночевать негде, ха — ха, вот этому священнику такое не грозит! Но зато в суматохе можно удрать, не заплатив, пусть потом жалуются алькальду. Я так это все и вижу: пропасть девиц, спи с какой хочешь.
Ладно, мне пора. Засовываю руку в левый карман, где у меня мелочь и всякое такое, и сажусь в седло моего «Могучего». Надеваю
очки и ногой включаю мотор. А на этих селедок близняшек плевать я хотел.II
Было около пяти, когда я снова пустился в путь, но зной не спадал. Я твердо уселся в седло, взял курс на Торремонолис и подумал: парень, мир принадлежит тебе. Вначале, ясно, мне мешали ехать почти все легковушки и даже грузовики, но мне плевать, у меня времени достаточно, чтобы добраться туда и в первые же четверть часа найти себе девочку. Мне нравилось смотреть, как бежит под колесами дорога, отличная дорога; нравился ветер, хоть и горячий, бьющий в лицо и грудь; мчаться, мчаться, мчаться туда, к морю, «Могучий» грохочет весело — бам — бам — бам, — а стрелка спидометра совсем лежит.
Это «дукати-48», «48–S», S обозначает «спортивная», это слово сверкает огненными буквами на баке моей машины. Это вам не «48–пьюма», у них предельная скорость — сорок, а у меня — все восемьдесят. Синий, отливающий металлическим блеском синий, даже электрик, мотоцикл почти сливается с воздухом, когда я качу, как сейчас, на полном газу по чудесной прямой дороге, ведущей к Ку- эста-де — ла — Рейна. «Пыома» — мотороллер, их у нас заваль, чтоб ее водить, не надо даже прав; а у меня есть права, могу водить любую машину. Конечно, я предпочел бы «250–24 орас», а еще «англию» или «триумф», да куда там, я и за этот-то еще плачу взносы, экономя на табаке; курение — единственный порок, какого у меня нет, на жратве и на выпивке я не экономлю, упаси бог, я не хочу нажить себе чахотку, а курение вредно для спортивной жизни. Я еще утру нос этим красавцам с Куэста-де — лас — Пердисес [14] , когда заведу себе хотя бы «делукс». А Фермин-то, бедняга, не знаю, почему я о нем вспомнил. Но «Могучий» — славный тигр, рычит и пожирает километры асфальта. Мало что на свете нравится мне так, как гарцевать на нем, разве что без дальних слов повалить на песок какую-нибудь шведку, и вот я выжимаю предельную скорость в ожидании счастья, да дарует мне его господь. Ни за что на свете не купил бы ни «веспу» ни «ламбретту», ни всякое там дерьмо, «дукати» мужественней, это машина для настоящих мужчин, чего там, зажмешь ее хорошенько ногами, то крепче, то слабее, смотря по обстоятельствам, ты ее везешь, а не она тебя, словно ты на троне или на стульчаке в клозете, все едино. Машина слушается меня вроде как с полуслова, верчу ею, повелеваю как хочу: нажим ногами влево — и я почти касаюсь локтем земли, нажим вправо — мотоцикл встает на дыбы и стремительно летит по самой узкой кривой. Все дело в ногах, в этом весь секрет. «Могучий» — часть меня самого, я хочу сказать, он влипает в меня, и мы становимся единым летящим снарядом. С этим мотоциклом я делаю такие трюки, что меня наверняка знают на всех мадридских улицах. У него потрясающая приемистость, и он легок на ходу; а бензина сжигает совсем ерунду, литра два за сто километров самое большее. Заднее седло такое же удобное, как мое, не на что будет жаловаться смуглянкам, если захотят прокатиться, так я думаю. На эту удочку тебя ловят, когда продают в рассрочку, а ведь, к примеру, есть мото, у которых седло для девчонки — сущее мученье. Такие делают в Барселоне, если хочешь иметь представление.
14
Трек на окраине Мадрида, где устраивают соревнования мотогонщики — любители; участие в них не засчитывается официально.
По Куэста-де — ла — Рейна я спустился с риском сломать себе шею и оставил позади кучу трусов, которые на таких спусках всегда сбавляют скорость. Правда, я знаю местность, но ведь на их «сеат-1500» лучше обзор, панорамные стекла и все такое. Но зато эти виражи хороши тем, что если тебе повезет и никто не выскочит наперерез на перекрестке у въезда на мост, то на прямой передаче въезжа ешь в Аранхуэс. Все это я и проделал на прямой передаче, но с учетом, что пока что моя прямая передача — это третья, а вот когда я с помощью Вольного Стрелка — а он уже обещал содействие — приведу свою машину в порядок, буду влетать в Аранхуэс на четвертой передаче. А по дороге надо обдумать, как явиться в Куэста-де — лас — Пердисес с готовенькой «дукати»; если осенью мне удастся расточить двигатель и увеличить его мощность, это уж наверное. Через Аранхуэс я проехал без остановки. Спаржа, земляника и все в таком духе. У меня еще усы были потные от выпитого «куба — либре», и я не хотел проглотить еще один коктейль, пока не проеду кусок дороги побольше. Некоторые из обогнавших меня машин с черными и красными номерами сгрудились там и крутились, пытаясь вырваться вперед и всякое такое, а я воспользовался этой пробкой и промчался как метеор, отсалютовал постовому, что стоит под аркой и только мешает движению, и едва не угробился, резко затормозив, ведь этот идиот регулировщик пропустил деревенский трактор, несмотря на пробку автомобилей; я его обсвистал, ясно, и начал этот головоломный спуск, легко обгоняя всех, кому мешал смотреть вперед грузовик из Кампсы. В долгих путешествиях надо строго держаться правил, иначе ты пропал, наломаешь дров; если так пойдет дело, наверняка догоню на «Могучем» тех близнецов.
А покамест время шло к шести, и, когда я смотрел сверху, мне казалось, что вдали земля желтей и теплей, особенно по сравнению с зеленью Аранхуэса, с его аллеями тополей и рекой и всякими укромными уголками — их, я слышал, устроили там короли, чтобы подсматривать за королевами и другими девицами летом, ведь и тогда в Мадриде стояла такая же жарища.
Несмотря на ветер, я потел, но солнце уже садилось. Я примирился с мыслью, что не слезу с «Могучего», пока не доберусь до самых берегов Средиземного моря; устроился еще удобнее и вел мото так, словно на диване сижу, Даже еще лучше, мягко подбрасывает дорога, вверх — вниз, словно маятник, ведь у меня прекрасная задняя подвеска на рессорах с хромированными пружинами и телескопическая передняя вилка с гидравлическим амортизатором. Почти бессознательно я наклонял корпус влево, это наилуч- Щая позиция, тогда все время имеешь хорошую видимость; по правде говоря, само тело меня об этом просит, и я так Держу, невольно так получается, я способен выдержать сорокавосьмичасовую гонку в Ле — Мане [15] , если бы они проводились на мотоциклах, а они должны бы это устраивать, пусть мотоболельщики хоть какой-то паршивый разок порадуются. А что до Куэста-де — лас — Пердисес, то это наводит на меня горькую тоску, взять хоть беднягу Фермина, он рискует, а все равно участие не засчитывается. Пусть дадут нам условия наравне с другими, и тогда уже мы не будем тренироваться тайком, а покажем себя.
15
Город во Франции, где часто проводятся автогонки.
А время проходит, и километры щелкают. Вид близ Оканьи и Ла — Гуардии ужасающий, все белое, белое, как луна, голое, с пещерными домами, вырубленными в склонах горы, хуже, чем наша Кабра [16] . У входа в эти норы не видно ни одной живой души, никто не поднимает саржевые занавески, что заменяют двери, никого — никого, только парочка сторожей у ворот тюрьмы в Оканье. Именно там сидел дружок Вольного Стрелка, не знаю, сколько годков ему влепили, но уж немало, а теперь он иногда заглядывает к нам в мастерскую и пытается завести разговор, у него политика в крови, ему ее вколотили — и что еще ему остается; я его понимаю, он рассказывает о делах, какие придают смелости, и, как правило, обо всем верно судит. Я даже не взглянул на крепость, когда проезжал мимо, жутко прямо становится, там тоже никого не видно, а об участи тех, кто внутри, я и думать боюсь.
16
Город в провинции Кордова.
Я проехал мимо и погнал машину вперед, хоть и стал не на шутку страдать от жажды. И потом, я довольно долго, на свою беду, считал километры, по дорожным указателям. Говорят, так не надо делать, особенно если едешь на таком мотоцикле, как мой, и едешь быстро, это ведь тебе не в «мерседесе-220» кататься или когда тебе все равно: добраться ли до места сегодня или завтра; начинаешь расстраиваться, и дело уже не идет на лад. Едешь спокойно, удобно, как тебе по душе, ходко и все такое — и вдруг видишь отметку на столбе — 61 км. Дьявол, я уже отмахал шестьдесят один! Или же думаешь: нечего веселиться, еще целых пятьсот осталось. Но это еще не самое худшее. Видишь, как крутится переднее колесо, сжимаешь руль в потных руках, давишь на газ вперед, еще вперед, асфальт под тобой улетает, деревья, дорожные знаки, рекламные щпты, их теперь понаставили повсюду, склоны, повороты, все это остается позади, позади, еще, еще, теперь ближе к цели.