Современный болгарский детектив

— Железные тиски, вот что она для меня. Явилась в мой дом... нет, я несправедлив, я сам ее пригласил. Думал, наведет порядок в моей жизни, как это умеют делать заботливые женщины...

Юруков кивнул. Гость отпил еще несколько глотков. Рука его снова задрожала.

— И пошло! — продолжал он. — Вцепилась в меня, следит, унижает своим вниманием. Ночью будит и спрашивает, сплю ли я, когда я ворочаюсь и говорю во сне... Да это у меня привычка, с детства! Утром приносит завтрак в постель и стоит надо мной, пока я все не съем. Как это можно терпеть? А духовное из меня с корнем вырывает. С тех пор как пришла ко мне, я написал всего одиннадцать страниц, а ведь голова полна проектов, замыслов, тему свою я еще в институте облюбовал, в Праге, собрал там большой материал, все библиотеки перерыл. Думал, закончу за два года.

— И давно вы ее пишете? — с интересом спросил Стамен Юруков, думая, что инженер создан для живого дела, у печей, и, скорей всего, писать что-то — не его дело.

— Уже семь лет. И конца не видно, потому что все время поручают тяжелую работу — объекты ответственные. Недавно сказал себе: все, дела вошли в норму, и я тоже. А получилось наоборот. Словно завязалось во мне что-то, как узел, и не идет... В общежитии жили по четыре человека в комнате — и я чувствовал, что свободен и способен, как говорят, к творческому труду. Сейчас живем вдвоем в двух комнатах — а руки у меня связаны.

— Не думай так, — мягко сказал Стамен Юруков. — Твой дом весь светится — сразу видно, в женские руки наконец попал.

— Ты прав, но эта идиотская чистота меня раздражает. Представь: она наводит порядок на моем столе! Вчера выкинула две измятые страницы, а там были мои расчеты. Роется в моих карманах, наводит ревизию, а ведь я сую в карманы бумажки со своими записями — со всем, что приходит в голову. Какая-нибудь цифра, какой-то вопрос...

— Ну, это ей можешь сказать, — перебил Юруков. — На работе она усваивает сложные вещи. Запрети ей: служебное, мол, не трогай.

— Я и запретил. И сейчас она не карманы мне выворачивает, а душу. Сидит и смотрит в спину, вот ужас-то. Процеживает каждую мою мысль, изводит вопросами, а то и просто молчанием. Я себя чувствую привязанным к ножке стула в собственном доме, как щенок какой-то.

Стамен Юруков возразил:

— Ну, это ты перебарщиваешь! По моему мнению, Мария, как и все женщины, просто имеет свой взгляд на вещи, который отличается от нашего, мужского взгляда. К примеру, я могу сидеть в комнате часами, и мне и в голову не придет, что ваза стоит не там, где нужно, что шкаф пыльный, что левый ботинок не стоит возле правого, как ему положено, а валяется в стороне. А жена моя, как войдет в комнату, сразу это видит.

Стилиян Христов в отчаянии махнул рукой.

— Это не одно и то же — ну да ладно...

Он доверительно наклонился к Юрукову, с тревогой оглянулся на дверь и, понизив голос, прошептал:

— Хочу кое о чем тебя спросить, бай Стамен, как мужчина мужчину. Ты знаешь, у меня есть ребенок — дочь, я ищу ее по всей стране. Плачу одному человеку, он собирает сведения. Я знаю, ваша Зефира — приемная, вы взяли ее, когда она маленькой была...

Стамен Юруков сжал его запястье, закаленное железом, корявыми, точно клещи, пальцами.

— Путаешь ты что-то, человече, — сказал он. — Зефира наша, мы сами ее сотворили, и она для нас — все на свете. А до тебя дошли пустые сказки, глупая людская молва. Каких только сплетен не носят со стройки на стройку!.. Мутная вода, ни больше ни меньше.

Он тяжело дышал, губы его побелели. Высвободив: руку, инженер растирал запястье. После паузы сказал, усмехаясь:

— Ты чуть мне руку не сломал, коллега... Извини! Пойми меня, пожалуйста: я потерял самое дорогое.

— И ты извини. — Отпив глоток ракии, хозяин продолжал: — Больше всего противны мне эти кукушечьи истории. Я родил свою дочку, я! Воспитывал ее день за днем, понял? — В глазах его мелькнула недобрая какая-то искорка, лицо приняло почти презрительное выражение. — А кстати, ты думаешь, что, если отыщешь свою дочь, преподнесут ее тебе на блюдечке с голубой каемочкой? Поклонятся тебе — вот, мол, наконец-то папочка родной явился?.. Нет, не будет так, уважаемый. Ее спрячут, как жемчужинку в ладони. А слишком будешь настырным — кто знает, можешь и на неприятности нарваться...

— Знаю, — перебил Стилиян.

Помолчав, они выпили еще по рюмке, но разговор не клеился.

— А что уже известно о твоей дочери? — спросил Стамен Юруков с затаенной враждебностью.

Инженер, вздохнув, неопределенно как-то ответил, что нащупал верный путь, но к чему он приведет — господь знает.

Нехотя поговорили о завтрашнем дне на стройке, и гость ушел. Жена Юрукова проводила его до порога.

На улице, у самой двери, его ждала Мария. Стилиян нахмурился, но тут же привычным усилием воли изобразил на лице нечто вроде смирения.

— Почему ты не зайдешь к родителям? — спросил он. — Это ведь твой дом...

Она покачала головой:

— Был. А сейчас мой дом там, где твой.

Взяв его под руку, Мария прижалась к нему, и Стилиян Христов пошел с нею рядом. Чувствуя, что она вот-вот расплачется, он начал громко насвистывать.

4

Юруковы ездили со стройки на стройку, взяв с собой лишь самое необходимое — то, что умещалось в багажнике их машины. Настоящие кочевники, которые в поисках пастбищ и чистой воды что ни день оказываются под новым небом, среди незнакомых людей. Жили в фургонах и общежитиях, на окраинах и в центре, в роскошных квартирах. Везде находили кров и хлеб, и везде их уважали. Жизнь Стамена Юрукова была по-своему интересна: рано оставшись сиротой, он не забывал, что является потомком пролетарского рода. Среди его предков были и юноши, зачахшие от туберкулеза, и старцы, крепкие, точно скалы, и безвестные труженики, и герои, закончившие свою жизнь на виселице или расстрелянные при попытке к бегству. Стамен Юруков хранил смутные воспоминания об одном своем дяде, веселом и симпатичном человеке, погибшем в партизанском отряде. На белом камне маленького надгробия было высечено и его имя — Стамен Недялков Юруков. Похоже, речь шла о строителе Стамене, чье имя люди повторяли с уважением, а иногда и с завистью... Быть может, бригадир Стамен Юруков удался в своего дядю практичным умом, упорством и крепкими ловкими руками. Он с лёта ловил мысли и безошибочно читал взгляд своего начальства. Справедливый, горячий и честный, Стамен приходил в ярость, когда перед ним заискивали, не терпел вранья. От этого он приходил в бешенство, повергавшее его самого в ужас: однажды разорвал подкову, в другой раз согнул в восьмерку железный прут — чтобы укротить себя, дав выход гневу. Стамен не знал цены своему таланту покорителя железа. Просто был убежден, что все могут работать одинаково легко, с настроением, самоотверженно, а если кто бездельничает и увиливает от работы — гнать таких надо паршивой метлой.

— Мой мастер, — говорил он, — подбирал нас не только по мускулам, как лошадей, но и по уму. И ни разу не просчитался: те, у кого руки умные, делали вдвое больше работы, а стоили дешевле.

Женился Стамен Юруков рано, на девушке из его среды, и они принялись устраивать свою жизнь. Трудом и бережливостью, муравьиным постоянством накопили себе на небольшую квартиру, обставили ее и стали ждать ребенка. Трижды ложилась жена в родильный дом, но возвращалась без ребенка, высохшая, как осенний лист. Что за наказание, думал Стамен, нас четверо братьев, и у всех дети, только я хожу по свету один, без потомства, стыдно перед людьми, что моя жена — бесплодная калека. А менять ее не хочу — люблю ее, мила мне она.

Они взяли брошенную трехмесячную девочку, назвали ее Зефирой. Красивое имя, Стамен его придумал. Целый год ходили по родильным домам и детским садам. Обдумывали, прикидывали. Странно было, сколько хороших детей бросают матери, точно котят, где придется — в сквериках, в залах ожидания, под чужими дверьми... «Плетка по таким плачет, — говорил Стамен сквозь зубы. — Сечь таких на площади, как в старые времена».

В конце концов какая-то акушерка, тронутая их самозабвенным постоянством, шепнула, что ее пациентка, хорошая девушка, скоро родит в больнице. Из хорошей семьи, совсем неопытная, доверилась какому-то — тоже небось из приличной семьи... Молоденький, верно, чего ему. Танцы, ухаживанья, компании, а после вот... Акушерка вздохнула и, сплетя на животе свои старые руки, сказала, пусть не волнуются, не раз вспомянут ее добрым словом.

Они видели будущую мать — в длинном халате, с волосами, спрятанными под косынку, она выглядела старше своих лет. Начали они тайком подкармливать ее фруктами, сладостями. Надеялись, что, если будет хорошо питаться, уж обязательно родит им здорового ребенка. Беременная, подобно пчелиной матке, принимала их внимание и заботы без проявления благодарности или любопытства. Родив слабенькую, болезненную девочку, она вскоре исчезла. На третий месяц, под вечер (был вторник, апрель месяц — этот день навсегда запомнился), акушерка принесла и вручила им теплый конверт — пеленки были со штампом больницы...