Современный польский, чешский и словацкий детектив

Толстые, с обломанными ногтями пальцы дорожного рабочего лежали на раме видавшего виды велосипеда. Он сообщил, что зовут его Бениамин Бенчик, что в город ездил за гвоздями и прочими стройматериалами. Живет он в близлежащей деревне, за ней висит надпись «объезд», но шоферы на это предупреждение не всегда обращают внимание. Вообще-то здесь движение небольшое, сегодня его обогнали всего две-три машины, а после Михалян, кроме синей милицейской, — одна, вот этот «трабант». Обогнал на выезде из Михалян, ехал медленно, но потом сразу прибавил скорость.

— Скорости не превышал?

— Нет, это уж точно.

— Вы не заметили, кто сидел в «трабанте»?

— Да вон тот, который разбился, кто же еще?

— Вы обратили на него внимание, когда он вас обгонял?

Рабочий колебался. Потом ответил, что нет, не обратил. Но судя по тому, что он сейчас видит…

— Вас не об этом опрашивают. — Шимчик посмотрел ему в глаза. — Меня интересует только одно: что вы видели тогда.

— Я не больно его разглядывал, да и пыль столбом стояла, я глаза прикрыл.

— Следовательно, вы не совсем уверены, что в машине сидел только водитель?

— Уверен, один он сидел, я его много раз встречал.

— Где? Здесь где-нибудь?

— В Михалянах, — ответил Бениамин Бенчик.

Лицо у Бенчика было квадратное, чисто выбритое, на седой голове поношенная шляпа; без пиджака, в одной жилетке, из правого кармана висит цепочка от часов; одна пуговица на жилетке оторвана, торчат нитки, остальные аккуратно застегнуты. Все свидетельствует о том, что человек еще держится на поверхности, бодрится вопреки старости. Руки с обломанными ногтями все еще сильны.

Шимчик докурил.

— Вы его знаете?

— Только с виду, — ответил Бенчик,

— В Михалянах часто встречали?

— Частенько.

— Когда? Вечером или днем?

Бенчик, немного подумав, ответил:

— Чтоб не соврать, почти всегда по вечерам.

— Где?

— Когда по дороге, когда возле корчмы, той, что между костелом и школой, посреди деревни.

Капитан кивнул и засмотрелся на клены, потом, поблагодарив, медленно зашагал прочь. Молоденький лейтенант все еще передавал распоряжение.

Сага стоял у разбитого «трабанта», Лазинский со своим портфелем — рядом с ним. Шимчик подходя услышал:

— Сколько он получал?

— Около двух чистыми. Тысячу девятьсот с лишним.

— Когда он купил «трабант»?

— Года два — два с половиной… Без очереди достал, а деньги выиграл, несколько тысяч в спортлото, остальные у кого-то одолжил.

— У кого?

Директор жестом ответил: откуда, дескать, мне знать?

— Пил?

— Со мной нет, товарищ капитан, он был довольно замкнут, неразговорчив, гостей не принимал. Насколько мне известно, даже новоселье не отметил.

Сага стоял спиной к мертвому, в своем строгом черном костюме, похожий на человека пришлого или сотрудника похоронного бюро. Шимчик подумал: «Живые всегда кажутся пришлыми на похоронах; человек в черном — и яркий солнечный день… Фарисей он, вот кто. Переживает или притворяется?»

— Все готово? — спросил он, чувствуя, как к горлу подступает комок.

— Да!

— Ампулу. — Лазинский достал ее и через носовой платок почувствовал, что ампула из полиэтилена. Позвал лейтенанта и сказал: — Осторожнее с отпечатками пальцев.

— Конечно, — ответил лейтенант.

— Нам всем будет очень недоставать его, — заговорил Сага. — Он всегда был готов прийти на помощь, очень трудолюбивый был человек, а сколько горя хлебнул! Теперь эта история с Бауманном…

В телеграфных столбах гудели дали. На траве в кювете лежала горячая пыль.

— Остановка где-нибудь будет? — спросил Лазинский.

Шимчик кивнул и перевел взгляд на Сагу, наблюдая, как тот садится за руль. «А он в самом деле не в себе», — подумал капитан и попросил, чтоб ему дали портфель Голиана.

По дороге он принялся изучать его содержимое. В Михалянах попросил: «Останови», — и, когда директор остановил машину, объяснил: «У нас здесь дело. Подожди, пожалуйста, через десять минут вернемся».

Сага кивнул. На длинной безлюдной деревенской улице мирно копошились куры и вдруг с криком прыснули на обочины — со стороны города на большой скорости мчался милицейский мотоцикл.

В корчму, что возле школы, Голиан в тот день не заходил; официант и его жена ответили одинаково — да, иногда заглядывал выпить кружку пива, но вот уже несколько дней здесь не появлялся.

— А чего ему тут делать, сколько времени уже сидим без пива, нет завоза. И план летит к чертям, сегодня за все утро зашло не больше двадцати человек. Шоферы или детишки за лимонадом, — добавил он. — Порядочный мужчина такую дрянь и в рот не возьмет.

За ухом у него торчала сигарета, рубаха была грязная. Жена складывала бутылки.

— Откуда вы его знаете?

— Голиана-то? От людей слыхали, что его так зовут, Он к нашей врачихе ездит.

— К врачихе?

— Зубная врачиха, — уточнила жена. — Эдита Бачова. Ей покойница свекровь тут дом отказала.

— Замужняя?

— Ее муж летал на истребителе. В пятьдесят седьмом разбился, во время учений, говорили. Его мать через год умерла с горя, а у нас здесь не было зубного, вот Бачова и стала работать здесь.

— Она сейчас в амбулатории?

— Наверное, уже на реке. До обеда примет больных, а потом идет купаться. Жарища-то какая стоит… Чего же ей не освежиться.

— Где находится амбулатория?

— А тут, за углом, шагов сто.

Они направились туда. По дороге Шимчик рассказал, что ему удалось узнать от дорожного рабочего.

— Зря время теряем, — заметил Лазинский. Шимчик согласился.

— Но пока не будут известны результаты вскрытия и химический анализ содержимого ампулы… Кроме того, инженер здесь был. За соседней деревней — объезд. Если он хотел ехать куда-то еще — а это вполне очевидно, — то зачем оказался здесь? Может быть, он говорил Бачовой, куда направляется? Надо выяснить! — поставил он точку. — Почему он взял с собой все свои документы?… — Капитан помахал голубым портфелем, на что Лазинский ответил: