Современный польский, чешский и словацкий детектив

К нам подходили знакомые моего чичероне. Они прерывали его коллекционно-философские сентенции, смысла которых я, занятый обдумыванием плана допроса Кригера, уже не понимал. Чокались с Канинхеном и со мной, обнимали и целовали, и, кажется, я уже был на «ты» с половиной находившихся в кабачке Винценца Рихтера гостей.

Канинхен наливал вино, бегал на кухню за рыбой, спорил с обслуживающим персоналом, толкал незнакомых людей, не считая нужным извиняться — словом, совсем разошелся!

Не хуже любого извозчика я проклинал и желто-оранжевую «Баварскую семерку» с крестообразным штемпелем, и минуту слабости, когда черт меня дернул принять приглашение Канинхена. Услыхав имя Посла, я потерял рассудок!

Это открытие было для меня как гром с ясного неба. Поймал меня в капкан архитектор Канинхен со всеми потрохами. И чудеса Мейсена сделали свое дело.

Куда делся Канинхен? Где он? Я беспокойно оглядывался по сторонам. Не пригвоздил ли его стилетом какой-нибудь конкурент, погоревший на торгах? Не дошло ли здесь случайно, как в Западном районе, до преступления?

Архитектор Канинхен, несмотря на внешние признаки опьянения, сохранял большее присутствие духа, чем я. Он сидел напротив и плотницким карандашом проверял длинный столбец цифр поданного ему счета.

Руди стоял рядом и считал деньги.

Было два часа ночи, когда после тысячи рукопожатий мы с Канинхеном танцующим шагом вышли на пустую площадь. Лило как из ведра.

— Да-да, мой дорогой коллега. Плевать мне на все, — зашатался Канинхен, — на все, кроме марок!

Мы шли серединой улицы, шатаясь от левой стороны к правой и от правой к левой, направляя свои стопы в сторону длинной Постштрассе, которая должна была привести нас к «Золотому кораблю».

По пути я зашел на почту. Пока Канинхен нежно обнимал почтовый ящик, я послал в адрес НД телеграмму:

«Прости. Вернусь самолетом после полудня. Глеб».

— Да-да. Все суета, — бормотал себе под нос Канинхен. — И только одно еще чего-то стоит — это марки! Первые «Саксонии», «Баварии», «Бадены», «Турн-и-Таксисы», «Бремены»… — перечислял он тихим, полным экстаза голосом.

Затих он только у дверей погруженного в сон «Золотого корабля».

Таков был эпилог моего путешествия в ГДР по делу идентификации личности Посла. Человек, совершивший преступление, был нам всем, к сожалению, знаком и близок.

ГЛАВА 11

По мере того как самолет, на который мне удалось попасть в Берлине, приближался к Варшаве, нетерпение мое возрастало. Было ясно, что мы вступаем в новую фазу событий, которая должна была завершить расследование преступления.

В то же время меня волновала мысль об НД. Мое открытие ставило НД, учитывая его дружеские отношения с доктором Кригером, по меньшей мере в двусмысленное положение…

Самолет, описав круг над аэродромом, благополучно приземлился.

Минут через пятнадцать, пройдя таможенный досмотр, я вышел из аэровокзала и, обуреваемый жаждой действий, звонил из автомата НД. Несмотря на поздний час, он еще был в лаборатории.

— Ага, так ты уже здесь… — сказал он устало. — Я ждал твоего звонка. Спасибо за телеграмму из Мейсена, она пришла как раз вовремя. Если можешь, сейчас же приезжай.

Я понимал, что арест доктора подействовал на него как удар грома и он еще не может опомниться. Значит, в эту тяжелую минуту он нуждается в моей дружеской поддержке.

— Сейчас приеду… Послушай, а что с Кригером? — спросил я.

— Что? Ну… ничего. Знаешь, у Достоевского есть такой роман…

«Роман Достоевского? — думал я, садясь в такси. — Наверно, он имеет в виду «Преступление и наказание». Хочет поговорить со мной… Конечно же, следует обговорить все до моей встречи с полковником, до того, как я приступлю к допросам доктора Кригера».

— Привет! Как дела? Ты что-то неважно выглядишь, — были первые слова НД, когда я вошел в кабинет. — У тебя, наверно, голова болит? — спросил он заботливо.

— Спасибо. Терпеть можно. Но ты тоже далеко не прекрасно выглядишь, — отпарировал я, заметив, что у него еще больше ввалились глаза. — Ты упомянул о «Преступлении и наказании» Достоевского…

— Нет! — сказал он, садясь за стол.

— Как нет?

— А других его произведений ты не знаешь? Ничего больше не читал? — вдруг разозлился НД.

— «Преступление и наказание», «Записки из мертвого дома», «Бедные люди», — начал перечислять я, — «Идиот»…

— Вот-вот! Именно это я и имел в виду. В ГДР ты опростоволосился. Ты же просто патентованный идиот! Я задохнулся от гнева.

— Это… почему же?

— Почему? Он еще спрашивает! А две твои телеграммы из Мейсена, в твой отдел и мне, это что? Свидетельство твоей гениальности?

«Неужели он… выгораживает своего Олеся? — промелькнуло у меня в голове. — А может, он хочет помочь ему бежать, если уже не помог?»

Изумленный, я смотрел на его злое лицо и старался хоть что-то понять. Позиция НД в этом вопросе была совершенно для меня неприемлема. Конечно, сердца наши уступчивы, если дело касается наших товарищей, друзей юности. Но не в таких же пределах!

— Говори, что и как? И прежде всего, что общего между «Идиотом» и моей телеграммой? Где Кригер? Что с ним?

— Олесь Кригер у себя дома, и сейчас ты со мной поедешь к нему, — решительно заявил НД.

— И не подумаю! До тех пор, пока ты будешь играть со мной в прятки, я отказываюсь! Это совершенно невозможно!

— Как это невозможно? — привстал с кресла НД. — А ни за что обвинить нашего консультанта, кристально чистого человека, и заставить его просидеть двенадцать часов за решеткой — это возможно? А потом в раскаянии выслать в мой адрес дурацкую телеграмму из Мейсена со словом «прости», по-твоему, это тоже возможно?!

Разгорячившись, словно два петуха, мы стояли друг перед другом. Я не заметил, как открылась дверь и на пороге появился мой неоценимый шеф в спортивных брюках и с удочкой в руке. Очевидно, узнав о моем приезде, сотрудники НД притащили его с берега Вислы.

— О-о, кого я вижу?! Глеб?! Ты уже вернулся с заграничного вояжа? — спросил осторожно полковник.

Он протянул мне руку и одновременно мигнул НД.

— Он цел и здрав! — бесцеремонно заявил НД. — Не думайте, полковник, что после того удара на вилле он сошел с ума!