Современный польский детектив

Решив свести курение до минимума, я вернулась к размышлениям о конструкции и планировке замка. В конце концов высоту, вернее, глубину, я определила. Оказывается, я находилась на девятом этаже здания, поставленного с ног на голову и вкопанного в землю. Причём над землёй торчали подвалы и фундамент. Меня даже несколько развлекла такая оригинальная постройка. Потом я приступила к определению сторон света. Сделать это было непросто, так как я плохо знала замок.

Я ещё не пришла ни к каким достойным внимания результатам, когда сверку опять послышался голос. Теперь орал шеф собственной персоной:

— Эй, послушай! Где ты там?

— Нет меня! Испарилась. Чего тебе надо?

— Что означает трон? Что ты хочешь сказать этим?

Всетаки трудно было разговаривать в таких условиях, когда приходилось кричать изо всех сил. Сначала я никак не могла понять, о каком троне он говорит. Потом вспомнила.

— А что? У тебя нет трона?! — В моем крике слышались одновременно и удивление, и недоверие.

— Какого трона, черт возьми?

— Золотого! С жемчугами!

Молчание. Видимо, он переваривал мою просьбу. Потом громко спросил:

— Ты там не спятила часом?

— Ладно, согласна на диван. Но обязательно крытый фиолетовым сафьяном.

До него наконец дошло, что я издеваюсь над ним.

— Ну что ж, сделаем! Выпишу фиолетовый сафьян и велю обить диван. А к тому времени, когда его изготовят, ты уже не будешь так веселиться.

Он удалился. Я опять принялась за размышления, правда принявшие несколько иное направление. Пожалуй, все это значительно серьёзней, чем я думаю. Шутки шутками, но в этой промозглой дыре я уже через несколько недель погублю своё здоровье. Мокрый пол, мокрые стены… Сидение на камне уже сейчас отдавалось во всех косточках, я мечтала лечь, но уж очень отвратительно выглядела прогнившая солома. На чьюлибо помощь мне рассчитывать нечего: никто не знает, где я высадилась, никто не видел, как я ехала сюда… Кто может добраться до этих ужасных подземелий, находящихся, наверное, на уровне Луары? Этот бандит может продержать меня здесь до конца моих дней, и никто ему не помешает. А если даже меня и выпустят отсюда когданибудь, какой я выйду?

Живое воображение позволило мне представить себя, и волосы мои встали дыбом от ужаса. И опять дикая ярость охватила меня. Этот негодяй распоряжается мною, хочет отнять у меня часть жизни. Столько вокруг солнца, воздуха, люди вокруг живут, как им вздумается, а меня заточили в этом подземелье без всякой моей вины. Так нет же, я выйду отсюда, и выйду сама, не нужно мне его милости!

До самого вечера перебирала я всевозможные варианты побега. Чего только не приходило в голову! Вскарабкаться по верёвке, на которой мне спускали пищу, высадить дверные петли… Обдумывая эти возможности, я ходила, садилась, опять вставала, потом опять садилась, стараясь менять позу и все чаще поглядывая на солому. Наконец я поняла, что больше не выдержу. Разорвав целлофановый пакет, я покрыла им солому. Будем считать, что это защита от влаги. Незаконченный шарф послужит защитой от холода. Когда я разворачивала вязанье, из него выпал крючок. Им я нацарапала на камне черту, решив вести календарь, как это принято у заключённых.

Черта провелась очень легко, что натолкнуло меня на мысль начертить на камне план замка — тогда можно будет нагляднее его представить. Идея оправдала себя. Я помнила, где находилось солнце, когда мы въезжали во двор, помнила, сколько было времени в тот момент, и без труда определила стороны света. На соседнем камне я начала восстанавливать по памяти внутренний план замка.

Гдето около полуночи я уже точно знала, какая стена моей темницы северная, а какая южная. Пока мне это было ни в чему. Задумалась же я вот над чем: по моим подсчётам выходило, что вокруг моего подземелья не было других помещений — одноодинешенькое, как несчастная сирота, оно было выкопано в холме над Луарой. Как это можно использовать?

Измученная, я наконец заснула, скрючившись на целлофане, и проснулась, стуча зубами от холода, вся промокшая и закоченевшая. На здоровье я никогда на жаловалась и вынослива была на редкость, но тут… К ранее намеченным болезням надо, пожалуй, добавить ещё и воспаление лёгких. Нет, решительно следует чтото предпринять.

Больше всего воды было на полу, где она накапливалась, стекая со стен. Правда, часть её уходила в щели между камнями, но лишь небольшая часть. С неимоверными усилиями мне удалось перекатить большие камни в другое место — не скажу, что более сухое, но, как мне показалось, менее мокрое. Затем крючком я немного расширила щели между камнями в самом нижнем углу камеры. Вроде бы помогло. И уж во всяком случае, я немного согрелась во время работы.

Рёв стражника застал меня в тот момент, когда я перекладывала камни, пытаясь соорудить из них ложе:

— Эй, ты! Жива?

— Отвяжись! — заорала я злобно, так как от неожиданности у меня дрогнула рука и камень придавил палец. — Какого черта задаёшь глупые вопросы?

— Так я же говорил! Если померла, не получишь еды! Опорожни корзину и верни кувшин!

Вынимая из корзины те же продукты, что и вчера, я обратила внимание на её форму. Это была не обычная корзинка, а как бы плетёный прямоугольник с дном. Я проследила за ней, когда страж поднимал её, и увидела, что дыра в потолке как будто увеличилась. По всей вероятности, пробитое в толще свода отверстие сужалось вверху и предназначалось также для наблюдения за узником. Надо будет проверить.

— Эй, ты! — крякнула я стражнику. — И много у тебя подопечных?

— Нет, ты одна. Когдато было много, а теперь никого нет!

— Скучно тебе, должно быть?

— Чего?

— Скучно, говорю? — заревела я, как раненый лось. — Работы мало!

Сверху раздалось чтото напоминающее обиженное фырканье:

— Ещё чего! Работы хватает! И не твоя это забота, лучше о себе позаботься!

— А что ты ещё делаешь? — поинтересовалась я.

— За садом смотрю! — проревела дыра. — Ворота открываю, петли смазываю, все делаю! Ещё котельная на мне!

— И давно ты здесь работаешь?

— Всю жизнь! И отец мой здесь работал, и дед! Сторожили таких, как ты. Мой прадед сторожил и прадед моего прадеда! — В доносящихся сверху воплях явно звучала фамильная гордость. — Раньше труднее было! Много тут сидело всяких, и то и дело они или убегали, или помирали. Одного моего прадеда повесили, трое у него сбежало! Ты не сбежишь!

— А и и не собираюсь!

— Чего?

— Ты что, глухой? Говорю, что и не собираюсь!

— Почему это?

— А мне здесь нравится!

Это его так поразило, что он оторопело замолчал. Потом раздалось недоверчивое:

— Что глупости говоришь?

— И вовсе не глупости! Такая у меня натура — люблю жить в мокрых подземельях! Всю жизнь мечтала! — И когда услышала в ответ недоверчивое хмыканье, обиженно прибавила: — Ты что, не веришь мне? В таком случае я с тобой больше не разговариваю!

— Скажи только, что передать шефу?

— Передай ему, чтоб он лопнул!

Это, как видно, понравилось стражнику, так как сверху раздалось уже знакомое мне визгливое похрюкиванье, и все смолкло. Я не была уверена, что моё пожелание будет передано.

Трое сбежало… Интересно, как они это сделали?

Ложе, сооружённое из двух камней, смердящего воспоминания о соломе, целлофана и шарфа, показалось мне уже не таким противным. Лёжа на нем и размышляя о трех беглецах, я по привычке царапала чтото крючком на камне. Мне всегда лучше думалось, если я чертила или рисовала при этом. Ещё в школе учителя меня ругали за это.