Современный Румынский детектив

Дьявол меня побери, как же я ее люблю!.. Лили — девушка любопытная, но не болтливая, она и помолчать при случае умеет, на нее можно положиться. Пересказываю ей коротко всю историю, придерживаясь версии — любовной драмы. Я раздуваю изо всех сил страдания студента, покинутого любимой, и делаю это не без дальнего расчета. Хорошо бы вызвать у Лили слезы!.. Под конец в моем собственном голосе звучат ноты неподдельного страдания:

— Ты только представь себе, милая, что все это свалилось на мою голову!

Я требую ее сочувствия. И добиваюсь его. Взволнованная печальной историей влюбленного и покинутого студента, она гладит меня своей бархатистой ладошкой по лицу и шепчет:

— Тебе не придется никогда кончать жизнь самоубийством… Не смей и думать о подобных глупостях! — утешает она меня, будто я уже готов принять это роковое решение.

Нет ничего более беспечального и жизнеутверждающего, чем философия моей невесты. Честно говоря, я не очень-то люблю, когда она пускается философствовать. Я беру ее руку, целую теплую, нежную ладонь и с единственной целью довести до высшей степени собственное значение для общества делюсь с ней:

— А может, это было и не самоубийство. Очень может быть, что…

— Убийство?! — ужасается она, отпрянув от меня, словно я и есть убийца.

—. Не исключено.

— Это чудовищно, Ливиу!

— Конечно! Ничего, преступник от меня не уйдет, — обещаю я ей страшным голосом. — Я не успокоюсь, пока не надену на него наручники!

В магазине по-прежнему звучат мощные аккорды все той же симфонии. Именно здесь, в этом царстве музыки, я и увидел впервые Лили. У человека, который так ненасытно влюблен в музыку, душа не может не быть преисполненной добра и нежности. Да и мог ли я в нее не влюбиться?.. Я привлекаю ее к себе, целую и обещаю держать в курсе расследования этого дела. Все! Кажется, гроза миновала.

— Чао, Ливиу!

— Чао, Лили!

Я выхожу из магазина с умиротворенной душой. Теперь мне полегче будет и на работе сосредоточиться.

Полковника Донеа я застаю глядящим в окно. Как и Поварэ, он обожает наблюдать сверху людскую толчею на Каля Викторией. Так он, видно, отдыхает.

— Я тебя ждал, — встречает он меня и садится за стол, на котором лежат горой изученные за ночь папки с делами. — Мы получили ответ из Лугожа. Но сперва обрисуй мне, как продвигается следствие.

Он приглашает меня присесть. По мере моего доклада лицо его мрачнеет: само собой, и он не так уж рад тому, что приходится браться еще за одно уголовное дело. Я понимаю его. Он, как и я, хотел бы, чтобы таких дел было как можно меньше и чтобы мы их как можно скорее раскрывали, потому что от нераскрытых преступлений он и поседел, мой начальник.

— Что ты собираешься предпринять? — спрашивает он, когда я кончаю свой доклад.

— Для начала я хочу установить круг друзей Лукача. Потом побеседую с бывшей его подружкой — Петронелой Ставру.

Шеф, недовольно потирая рукою подбородок, перебивает меня:

— Я думаю, что прежде всего тебе надо зайти в институт, где Лукач учился.

Принимаю эту идею к действию. Кстати, это наша обязанность — поставить руководство института в известность о случившемся с их студентом. Малоприятная обязанность, но ее не обойти. И все же я объясняю полковнику, почему я хотел сперва встретиться с Петронелой Ставру.

— Она студентка медицинского факультета. С ее помощью я мог бы лучше разобраться в особенностях психологии Кристиана Лужача. Она нам сможет сообщить, употреблял ли он наркотики. А также поможет установить, где он достал себе ампулу с морфием.

— Ты уж и ее начинаешь подозревать? — требует недвусмысленного ответа полковник.

Я не люблю играть словами, определениями. За немалый срок своей работы в угрозыске я накопил достаточный опыт, чтобы знать, что для того, чтобы настаивать на каких-либо предположениях, нужна не только твердость, но и осторожность. Впрочем, шеф еще не потребовал у меня конкретного плана действий, в котором я, естественно, должен изложить свои гипотезы и очертить круг лиц, подозреваемых в преступлении. Он лишь спросил меня как бы по ходу беседы: «Ты что, склонен подозревать Петронелу Ставру?»

Утвердительный ответ с моей стороны мог бы в этом случае обернуться бумерангом против меня же. Осторожность в действиях криминалиста вменяется ему в обязанность, прежде всего чтобы уберечь от подозрений невиновного. В противном случае дело было бы куда как просто! Вот, пожалуйста, пример: Петронела была в течение некоторого времени возлюбленной Кристиана Лукача. Она студентка-медичка. Кристиан Лукач умер вследствие сделанного ему укола… Тут вывод напрашивается сам собою!

Вот почему я и отвечаю:

— Нет, я ее не подозреваю, товарищ полковник. Я еще не подошел к определению круга подозреваемых лиц. Как я вам докладывал, судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу, что это дело сложное. Несчастье? Самоубийство? Преступление?.. Очень может быть, что Петронела Ставру никакого отношения не имеет к драме, разыгравшейся на чердаке, но столь же возможно, что она замешана в ней.

Полковник с еще большим раздражением трет рукою подбородок. На мгновение мне показалось, что его раздражение вызвало именно высказанным мною предположением.

— Если я тебя верно понял, ты в соответствии с формулировкой экспертизы не подозреваешь никого и вместе с тем подозреваешь всех?

— На данном этапе, да.

— Двузначный случай?.. — бормочет шеф не без недоверия, которое, однако, адресовано отнюдь не мне. Он берет со стола бумагу и протягивает се мне, с тем чтобы я ее присовокупил к делу. — Вот что сообщили нам из Лугожа: Чичероне Лукач, отец Кристиана Лукача, скончался шестнадцатого мая сего года в возрасте семидесяти двух лет. Оставил после себя имущество, оцениваемое в семьсот пятьдесят тысяч лей.

Я не удерживаюсь, присвистываю от удивления.

— Старик Лукач был человеком состоятельным, коллекционировал живопись, старинную мебель… На его счету в сберегательной кассе числится триста пятьдесят тысяч лей. Кроме того, он оставил завещание, составленное с соблюдением всех формальностей и заверенное нотариальной конторой, в котором черным по белому сказано: «Я решил лишить моего сына, Кристиана Лукача, права на какую бы то ни было долю оставленного мною наследства».

Полковник поднимает на меня глаза, желая увидеть мою реакцию на эту новость. Да я и не скрываю, что поражен до глубины души. Мне только и остается, что спросить: