Современный румынский детектив

— А ювелирными работами вы никогда не занимались? Он смотрит на меня оторопело.

— Нет. Почему вы спрашиваете?

— Ну, я знаю, что многие художники этим занимаются. В салонах бывают очень красивые вещи. Помнится, ваш друг Дан Сократе в молодости…

— Дан? Ни за что на свете! Он презирал всякое прикладное искусство.

— Вы совершенно уверены?

— Совершенно.

— Вы с ним когда-нибудь об этом говорили?

— О ювелирном деле — нет, этого нам только не хватало! Но он часто говорил, что прикладное искусство губит художника.

— Значит, никогда ни о каких драгоценностях, своих или чужих, речи не было?

— Никогда, это исключено.

— Вероятно, вы правы, не знаю, как это у меня создалось такое впечатление…

Нет, и Мирча Рошу тоже не лжет.

Происходит очередной обмен любезностями, после чего я решаю взять быка за рога.

— А знаете, зачем я на самом деле пришел? В нашем разговоре на Вама — Веке вы утаили от меня правду по двум очень важным в опросам.

Он слегка краснеет и проводит рукой по черной шелковистой бороде.

— Не понимаю…

— Прекрасно понимаете. Я пришел вас выслушать,

— Но я действительно не понимаю.

— Хорошо, мне придется выражаться яснее, Вы скрыли от меня, например, тот факт, что недоразумение между вами и Даном Сократе произошло из-за вашей влюбленности в его жену.

— Это… это… Кто вам сказал?

— Ну — ну, вы прекрасно знаете, что дело обстояло именно так. Теперь у вас нет причин скрывать правду. Я напал на след убийцы.

Он молчит, нервно теребя бороду. Наконец взрывается:

— Да, да! Я утаил от вас правду. Я на самом деле увлекся Адрианой, но с какой легкостью это на меня нашло, с такой же и прошло, и очень скоро. Дан, однако же, успел заметить и устроить скандал. Некрасиво получилось и очень нелепо, потому что я-то никаких конкретных действий не предпринимал, напротив, пытался взять себя в руки… Только, ради всего святого, не думайте, что я это утаил из страха, что меня будут подозревать!

— А из-за чего же тогда?

— Вы непременно хотите знать? Какое это может иметь значение сейчас, если вы говорите, что напали на след преступника?

— Все и всегда может иметь значение.

— Ладно, скажу. Мне, если хотите, было ужасно стыдно.

— Перед вашим покойным другом?

— Да нет же, черт подери! Перед вами. Или вы думаете, что я не знаю, кем вам была Адриана?

Я кашляю.

— Понял. Оставим это.

Проходит несколько мучительных мгновений, пока я собираюсь с духом.

— Но это никак не объясняет вашу вторую ложь,

— Опять ложь?

— Да. И уже поважнее. Он заливается румянцем.

— Но не думаете же вы, что я…

— Я ничего не думаю. Речь идет о фактах. Когда я спросил, где вы были в то время, когда произошло преступление, вы ответили, что на эстрадном ревю вместе с доктором Паулом Чернеску.

— Ну да, а где же еще?

— С той лишь разницей, что были вы не вместе. Прежде чем сообразить, он надолго задумывается.

— Господи боже ты мой, мне это даже в голову не пришло! — восклицает он наконец. — Просто какой-то заскок. Вы правы, мы виделись только в начале и в самом конце. Билеты были…

— Знаю, — перебиваю я его. — Итак, ваше алиби недействительно. Кстати, при необходимости вы могли бы пересказать подробно программу?

— О, если бы я что-то видел! Я видел урывками, передо мной…

— Да, да, припоминаю, перед вами сидел товарищ моих габаритов, так?

— Так.

Выдерживаю небольшую паузу, затем — сухо спрашиваю:

— Значит, вы утверждаете, что просто не подумали об этом? Он не отвечает. Вид у него взъерошенный и несчастный.

Глядя на него, я начинаю смеяться.

— Ничего, ничего, можете не волноваться. Убийца и в самом деле почти что у меня в руках. Я просто хотел вам показать, как могут быть важны мелкие подробности. Лучше, чтобы вам никогда больше не пригодился этот урок, но все же вы получили его не зря.

— Простите меня, — вздыхает художник. — Я это запомню.

— Хорошо, я принял к сведению.

Он успокоился, теперь можно перейти к формальностям. Показываю ему фотографию Тебейки. Нет, этого человека он никогда не видел. Даю ему тот же совет, что Паулу Чернеску: быть осторожным. Прошу известить меня, если что. Затем собираюсь прощаться. Но у Мирчи Рошу появляется еще идея.

— Постойте-ка, товарищ майор, я хочу вам кое-что подарить. К моему удивлению, он осторожно снимает с мольберта только что законченное полотно, на свету проверяет, высохла ли краска, затем заворачивает картину в огромный лист белой бумаги, а я стою как в столбняке и слежу за его действиями. Он протягивает картину мне.

— За вашу любовь к искусству. И за урок, который вы мне преподали.

Я в смущении протестую:

— Но… я, право, не знаю…

— Прошу принять ее в дар. В любом случае она будет больше на месте у вас, чем у меня.

Я понимаю, куда он метит. Но никакого яда нет в его голосе, только печальная усмешка над самим собой. Так что я обидел бы его, отказавшись.

— Благодарю вас от всего сердца. Я зайду за ней в другой раз.

— Нет, возьмите сейчас. Пожалуйста. Кто знает, будет ли этот другой раз…

Я смотрю прямо ему в глаза.

— Наверное, вы правы.

Все идет по плану, подарок очень даже приятный, только тащить его неудобно. Приходится остановить такси. Называю шоферу свой адрес. Подъезжая к дому, вижу, что до следующего визита могу еще кое-что успеть. Прошу шофера подождать, отношу наверх картину и возвращаюсь.

На мое счастье, центральная сберкасса работает и по воскресеньям. Предъявляю удостоверение, и через десять минут мне выдают из картотеки счета Мирчи Рошу и Паула Чернеску,

Изучаю их. Ничего особенного, по крайней мере на первый взгляд. Постепенные накопления с целью, вероятно, покупки автомобилей, затем — три года назад у Мирчи Рошу и два у Паула Чернеску — суммы сняты почти полностью, когда, надо думать, эта самая покупка состоялась. В настоящее время счет доктора — две с половиной тысячи, счет художника более внушительный — десять с лишним тысяч. Нигде никакого внезапного роста.