Современный румынский детектив

Не дав ему развернуть во всем великолепии свой лицедейский реквизит, я рявкнул:

— Имена!

Однако Парандэрэт не обратил внимания на мой окрик, считая себя хозяином положения.

— И тех, кто сидит в санатории? — решил пошутить он.

— Нет. Пускай себе отдыхают. В деле, о котором идет речь, они участвовать не могли.

Полагая, что настал момент прибегнуть к уверткам, он хрюкнул:

— У меня есть такие карточки! Чудо! — он поцеловал себе кончики пальцев. — Девушки — одна к одной! Тебе тоже надо купить хоть один комплект.

Я перехватил на лету его указательный палец вместе с цепочкой, которая вращалась, как маленький пропеллер, и отогнул его почти перпендикулярно ладони, до предела растянув ему мышцы. Казалось, он вот — вот перекувырнется. От боли он запищал, как мышь.

— Идиот! — сказал я тихо. — Я столько лет жду, что ты заплатишь мне долги, а ты придуриваешься! Если б ты выплатил хотя бы только проценты, и тогда я жил бы по — царски!

С омерзением отпустив его взмокший палец, я подумал, что надо бы продезинфицировать руки.

— А у тебя есть моя расписка? — глумливо проблеял он, тотчас вернув себе утраченное было, немного помятое достоинство и собираясь разыграть твердость характера — дать мне по морде, — что читалось в его глазах.

— Когда ты учил меня красть, я плюнул тебе в лицо, но я был слишком молод, чтобы заставить тебя выдавать мне расписки!

— Но раз ты научился предъявлять претензии, — брезгливо выдавил он, — то этим обязан мне! — И тут же вошел в любимую роль: — Неужели ты, сопляк, да вдобавок по уши в дерьме, воображаешь, что я забыл дни, когда вы подыхали с голоду и у вас не было ни гроша за душой? Да и после ты оказался таким лопухом, что вздумал жениться на ней! Кто тебя приютил, кто тебя кормил — поил, кто тебя одел — обул, кто?

Так могло продолжаться весь вечер. Я поднес к губам палец:

— Ш — ш–ш!

От негодования у него глаза вылезли из орбит. Он набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился и приготовился еще что-то изречь.

— Цыц! То, что ты подтолкнул меня к дверям тюрьмы, ладно… И где бы я ни пытался стать человеком, из-за тебя, клейменного каленым железом, внушал всем такие подозрения, что до сих пор с души воротит, — ладно!.. И что я уже сам перестал себе верить, а другие и подавно, — шут с ним! Но того, что ты изнасиловал мою жену и заставил меня всю жизнь мучиться вопросом, чей это ребенок, которого она родила, я тебе не прощу никогда!

Парандэрэт окаменел от изумления. Он и не подозревал, что я об этом знаю, что знал все долгие годы, когда каждый день страстно мечтал его убить. Но мог ли я убить отца единственного любимого существа на свете? Мог ли я его убить, даже если и не сомневался в том, что он загубил мою жизнь? Разумеется, нет!

Выглядел он жалко. Оказавшись на моем месте, он убил бы меня как бешеную собаку. И теперь он до смерти боялся, что я поступлю именно так. Он думал, я только сейчас все узнал. Животный страх на лице Парандэрэта внушал мне отвращение, и я отвел глаза.

Соловый блондин завязал беседу с дамой. Моего присутствия он демонстративно не замечал. Великий маэстро румынского эпического жанра удалился со свитой общественных осведомителей, клепавших велеречивые доносы на его талант.

Я закурил сигарету и отхлебнул глоток остывшего кофе. При других обстоятельствах ни за что не обратился бы к этому отбросу общества, но, хоть мне и трудно было это признать, я пока нуждался и в нем, и в его связях с преступным миром Бухареста.

Я протянул ему ручку и лист бумаги,

— Будь добр, напиши. имена, которые меня интересуют.

Он казался удивленным. Видимо, только сейчас до него дошло, чего я от него хочу. Он нацарапал что-то на листке и протянул мне.

— Имей в виду, — устало прошептал он, — я не всеведущ. Однако эти субъекты с большой долей вероятности могут быть замешаны и в деле Манафу.

— Так ты знал?

Он скромно улыбнулся,

— С каких пор?

— С того момента, как ты упомянул о марках.

Ну, вот теперь все встало на свои места. Значит, он только делал вид, что не понимает, чего я добиваюсь. Такой тип, как он, погрязший в разного рода темных делах, непременно должен был знать все, ведь он был одним из главных отводных каналов для сточных вод города.

Не читая, я сунул бумажку в карман, а Парандзрэт проделал то же с моей ручкой.

— Дай мне хоть одну надежную нить! — попросил я.

Он посмотрел на меня тем туповатым взглядом, который появлялся у него в минуты искренности.

— Разве ты не должен быть мне благодарен за тот клубок, который я тебе дал?

— Разумеется, если только он не приведет на зеленую полянку, где нет ни боли, ни страданий.

Он выбрал самый красивый банан и очистил его с такой осторожностью, словно тот начинен взрывчаткой.

— Конечно, и кладбище — спокойное местечко. Однако не стоит спешить. Чутье мне подсказывает, что игра, в которую ты вступил, для тебя новая и ты пока не в состоянии понять ее правил. Я не взял бы тебя арбитром, даже в резерв… Нет у меня ни одной надежной нити. Попытайся узнать у тех, чьи имена я тебе дал. Не исключено, что в твоем деле замешаны дилетанты, но из профессионалов — только те, кто есть в списке.

Я поверил. Мне оставалось самому искать свою Ариадну.

— Ты на машине? — спросил я, скосив глаза на белобрысого легавого, который что-то слишком быстро сумел завоевать благосклонность своей дамы. Этот трюк понял бы даже ребенок.

Парандэрэт сделал вид, что не слышал вопроса. Мне пришлось в доходчивой форме объяснить ему, что он должен отказаться от театральных эффектов и скромно, незаметно исчезнуть, поставив машину с ключами за Белой церковью, а сам добираться домой на такси: ведь, в конце концов, он многовато выпил.

И все же оставалась небольшая неясность, которую он тут же вынес на обсуждение:

— А гонорар?

Я злобно глянул на него, и он понял, что, желая угодить, переборщил. Ему хотелось дать мне понять, что мы снова друзья, все забыто и, следовательно, за услуги ему причитается.

Из хлебного мякиша я скатал шарик и швырнул ему в лицо с ловкостью бывшего чемпиона по плевкам сквозь зубы. Слепой шмель попал ему точно промеж глаз. И тогда я произнес заключительный монолог:

— Советую не ставить мне палки в колеса. Если потребуется, я тебя найду. А теперь — убирайся!