Современный югославский детектив

Должен признаться, я никак не могу понять, откуда у женщин это особое, шестое, чувство. Но сейчас, не получив доказательств, я не хотел сдаваться и потому заявил:

— Семь раз проверь, прежде чем высказывать о ком–либо суждение!

— Вы заметили, как девушки похожи друг на друга? — спросил Джордже.

— На первый взгляд — да, — согласился я и обратился к Чедне: — Не хочешь ли ты сказать, что Юлия — наша Розмари?

— Глупо! — поморщилась Чедна.

До самого Шидского мотеля мы не произнесли ни слова.

А в Шидском мотеле я ликовал!

V

Расплачиваясь за кофе, я увидел в дверях румяную физиономию Адольфа Штрауса.

— Откуда он здесь взялся? — подумал я вслух.

Штраус придерживал раскрытую настежь дверь, пропуская девушку из «мерседеса». Все, о чем я мог лишь догадываться, поглядывая на нее украдкой, пока она сидела в машине, теперь предстало во всем своем великолепии.

На девушке была блузка, украшенная сербской народной вышивкой, скорее всего приобретенная в лавочке кустарного промысла, и черные бархатные брюки, которые подчеркивали красоту ее длинных ног и всего прочего, что имело непосредственное отношение к этим ногам. Надо признать — девушке было чем покрасоваться!

— Какое удовольствие видеть вас снова! — Штраус развел руки, словно собирался всех нас обнять.

— Как вам удалось так быстро добраться? — спросил Джордже, вставая.

— Ваш Ромео дотащил нас, — ответил немец и, подталкивая девушку вперед, сказал: — Позвольте вам представить мою дочь!

Я бросил на Чедну торжествующий взгляд. Она же — дьявол, а не женщина! — с ангельской улыбкой протянула руку прелестному созданию и приветливо произнесла:

— Чедна!

С ответной улыбкой, которая сделала ее еще красивей, девушка пожала протянутую руку и в свою очередь представилась:

— Розмари!

Теперь я ожидал торжествующего взгляда Чедны, но она словно забыла о нашей перепалке в машине. Она подала руку Штраусу, который галантно ее поцеловал.

Что мне оставалось? Как истинный джентльмен, невзирая на юный возраст Розмари, я приложился к ее ручке.

— Равник, Предраг Равник, — назвался я.

— Представитель прессы, — добавил Джордже.

Девушка ласково взглянула на меня, и мне почудилось, будто зрачки ее расширились.

— Моя дочь, к сожалению, не знает сербского — ни бе ни ме, как говорится!

— Разве она родилась не в наших краях? — спросила Чедна.

— О нет! — ответил Штраус. — Мы уроженцы Баварии. Она родилась неподалеку от Штутгарта в канун знаменитого покушения на Гитлера в Мюнхене. Ей уже семнадцать, — добавил он гордо.

— У вас очень красивая дочь! — не сдержался я, высказав вслух то, что думал.

— Совершенно с вами согласен! — отозвался не без удовольствия Штраус. — Разрешите мне угостить вас по случаю нашего приятного знакомства… Куда же вы? — обратился он к вставшему из–за стола Джордже.

— Мне нужно заправить машину, — ответил тот.

— Мы могли бы немного посидеть, — угадала мои мысли Чедна.

— Не возражаю, — согласился Джордже. — Для меня закажите еще кофе. — И он направился к выходу.

— А что вы будете пить? — обратился я к Розмари.

Она смотрела на меня непонимающим взглядом. Штраус расхохотался.

— Лимонад, конечно, — сказал он, когда приступ смеха прошел. — А вы? Что угодно вам, прекрасная госпожа? — спросил он у Чедны.

— И я лимонад, да, Розмари? — повернулась она к девушке, которая вдруг тоже стала смеяться — вероятно, для того, чтобы продемонстрировать свои зубы, словно позаимствованные с рекламы «Колинос».

— А мне двойной коньяк, — сказал я терпеливо ожидавшему официанту.

Это был средних лет человек в черном, старом, но еще приличном костюме. Несомненно, плут и отличный знаток клиентуры — пьяниц и бродяжек, задир и весельчаков, добряков и наивных простаков…

— У нас есть настоящая препеченица.[7]

— Мне коньяк, препеченица — вам.

И тут к нам присоединились наши старые знакомые. Теперь мы опять были все вместе: Джордже вернулся в ресторан с Ромео и его пассажирами.

— Это моя Джульетта,[8] — сорокой трещал Ромео, держа за руку девушку, щеки которой слегка порозовели.

Наш храбрый партизанский повар, гроза кошек и лягушек, явно был в ударе. Вокруг шеи он обмотал шелковый шарф. При виде Розмари в его зрачках вновь вспыхнули зеленые огоньки. Он воскликнул:

— О мама миа, еще одна Джульетта! — И, поклонившись Чедне, добавил: — Глаза несчастного Ромео видят три Джульетты.

— Двух — с голубыми глазами и одну — черноглазую, — уточнил я.

Все засмеялись.

— Позвольте представить наших друзей, — сказал Джордже. — Ромео вы знаете. А это наши симпатичные студенты: Юлия…

— Юлиана, — поправила его девушка. — Юлиана Катич.

— Нет! Нет! — воскликнул Ромео. — Не Юлиана! Юлия, Джульетта! Так лучше…

— Нино Веселица, — назвал себя юноша.

Должен признаться, Нино мне понравился с первого взгляда, еще когда остановил нашу машину и, заботясь о Юлиане, попросил нас подвезти девушку. Его длинное некрасивое лицо чем–то напоминало физиономию знаменитого Фернанделя. Он смущенно улыбался и тщетно подыскивал слова, чтобы вступить в общий разговор.

— Вы так бледны, — обратился Штраус к Юлиане, — вам надо выпить рюмочку чего–нибудь крепкого. Красное вино или коньяк?

— Коньяк, — ответила девушка, и на ее измученном лице появилась улыбка.

— Вам тоже? — спросил я Нино.

— Нет… я… — забормотал юноша.

— Значит, два коньяка и кофе для Ромео, — заказал я, не отводя глаз от свежих губ Розмари, потягивающей через соломинку лимонад.

— Что с вашей машиной? — спросил Джордже у немца.