"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Лейла, мне нужна твоя помощь.

— Пожалуйста, — сказала она, выпрямилась в кресле и застыла с чашкой в руке, ожидая продолжения.

— Я хочу сделать аборт.

— Что-о?

Чашка качнулась, кофе чуть не выплеснулся ей на юбку. Я взяла несчастную чашку и поставила на каминную полку.

— Но зачем? Неужели Фил недоволен?

— Я еще ничего ему не сказала.

— Ничего не сказала? — Она встала и заглянула мне в глаза. — Ради всего святого, Лив, почему?

— Прошу тебя, сядь. И выслушай меня.

Лейла разочарованно посмотрела на меня и снова села.

— Нельзя же такое от него скрывать, — пробормотала она. — На зависть дружная пара, таких, как вы, на свете не сыщешь.

Она говорила правду, мы с Филом были очень близки. Фил за последний год уже дважды предлагал пожениться, но оба раза я отказывала. Не потому, что не любила его или не чувствовала, что надо. Я хотела стать хирургом, мне надо было во что бы то ни стало устроиться на работу в хорошее место, а вся эта свадебная суета могла только помешать. А с ребенком было бы еще хуже! Ведь все наши планы на будущее, особенно мои, коту под хвост!

И вот я принялась все это растолковывать Лейле, понимая, что она станет допытываться, насколько мое решение серьезно, и приводить доводы против аборта.

— Я еще слишком молода, чтобы заводить детей, — сказала я.

— Как молода? Когда ребенок родится, тебе уже будет двадцать четыре года.

— Я еще не готова.

— Потому природа и дает тебе девять месяцев, чтобы ты подготовилась, привыкла к этой мысли.

— Я совсем не гожусь в матери, Лейла. — Я постучала кулаком в грудь. — Клянусь, у меня организм не приспособлен к материнству. Я терпеть не могу гинекологов, с ужасом думаю, что придется тратить драгоценное время на все эти анализы, часами сидеть с такими же, как я, будущими мамашами со вздутыми животами и распухшими ногами, без конца обсуждать, какие коляски лучше, какие кроватки удобней, черт бы их всех подрал! Я умом тронусь, если попаду в этот клуб.

— А ты не попадешь! — сказала она весело. — И из тебя получится потрясающая мамаша.

— Ты так думаешь? И я стану во всем подражать собственной мамаше? И закончу так, как закончила она?

— Конечно нет! Она была несчастной только потому, что не смогла проявить себя в полную силу. Как и многие женщины ее поколения. Ей приходилось все время сидеть дома, отсюда депрессия и озлобленность. А ты ведь у нас будешь хирургом.

— Каким хирургом? — горько рассмеялась я. — Ты что, думаешь, профессор Фиггис возьмет к себе, если у меня будет ребенок?

— Это гендерная дискриминация, Лив. Он не имеет права тебе отказать только потому, что у тебя ребенок.

— Но ты сама подумай, Лейла. С чего это он возьмет на работу мамашу с грудничком, если у него под рукой другой кандидат, не менее опытный и умелый? Какая здесь дискриминация? Здесь здравый смысл, больше ничего. Где найти сил, чтобы одновременно управляться с ребенком и повышать квалификацию? Представь, сколько времени надо проводить в больнице и в анатомическом театре. Прощайте все мои мечты.

— Почему прощайте? До скорого свидания. — Она стала убеждать меня взглянуть на дело пошире. — Реальная жизнь не бывает без сучка без задоринки, — говорила она. — А ты что, хотела, чтобы все у тебя всегда шло как по маслу? Всякое случается, и радость и горе, судьба может подсунуть и не такое.

— Да, но ребенок! Надо будет все бросить и заниматься только им.

— Так уж и все? И это совершенно не значит, что надо от него отказываться. Можно все прекрасно организовать, нанять хорошую няньку, в конце концов. Ты здорова. У тебя есть мужчина, который тебя любит. Фил, конечно, сначала слегка обалдеет, но мы-то с тобой знаем, потом он будет только рад. — Она встала и крепко меня обняла. О да, она из кожи вон лезла, лишь бы переубедить меня. — Подумай, это же будет твой ребенок, Лив. В мире появится новое существо, новый человечек! Ведь это удивительно, это просто чудо!

Но я в эти романтические бредни не верила. Более того, мне не давала покоя мысль, что скажет Фил, как сложатся наши с ним отношения, ведь мы оба считали, что на первом месте должна быть карьера. А Лейла выкладывала все новые аргументы, ей во что бы то ни стало надо было заставить меня переменить решение. Она напомнила, что, в конце концов, я католичка. Но я отпарировала, что в Бога я, конечно, верю, но ни к какой церкви больше не принадлежу.

— Уж если кто родился католиком, останется им на всю жизнь, — сказала она.

— Неправда. Я совсем не чувствую себя католичкой.

Тогда она принялась рассказывать про аборты, которые ей довелось видеть: процедура сама по себе ужасная, да еще грозит осложнениями. А недавно она наблюдала, как недоношенный плод даже пытался дышать.

— У меня от силы недель восемь, — защищалась я. — Как тут можно говорить о человеке, зародыш какой-то.

Она попыталась надавить на чувство вины: почему, мол, не сказала Филу. Неизвестно, как мое решение отразится на нашем с ним будущем.

— А мы еще не женаты, — отбивалась я. — Мой организм, что хочу, то и делаю.

— Ну, ты прямо железная леди, на все у тебя есть ответ, — заявила она. — А самой, небось, подсознательно хочется ребенка!

— Нет, Лейла, ошибаешься, не хочется, и хватит об этом! — чуть ли не прокричала я, она даже отпрянула. — Когда полно работы, я поесть забываю, и я не сунула вовремя колпачок, куда надо, вовсе не потому, что втайне хотела забеременеть, а потому, что дура круглая.

Тут она сдалась, взяла свою чашку кофе с каминной полки, снова уселась в кресло и залпом выпила. В черных ее глазах стояли слезы.

— Лейла, ты моя лучшая подруга, — сказала я, опускаясь перед ней на колени. — Я понимаю, ты со мной не согласна, но, прошу тебя, помоги.

— Да, не согласна, — сказала она. — И не хочу, чтобы ты совершила роковую ошибку.

Я ждала. Видно было, что в груди ее идет борьба, она пытается заглушить голос совести. У нее три брата, все старшие, восемь племянников и племянниц, она росла в атмосфере, где каждый ребенок считался Божьим даром. Я чувствовала себя полной мерзавкой, склоняя ее к соучастию в преступлении, но что мне оставалось делать, без ее поддержки было не обойтись, не говорить же Филу. Тут рисковать нельзя, вдруг он не согласится, тогда от аборта придется отказаться. А если так, что со мной будет?

Следующие пару дней все свои действия я совершала втайне. Удалось выдержать, потому что решение я приняла твердо и самостоятельно и менять его не собиралась. Сходила к терапевту, записалась на операцию в клинике в другом конце города, где меня никто не знал. Пробуду там совсем недолго, говорила я себе, Фил ничего не заподозрит.

Приехала в клинику в восемь утра (Фил думал, что я, как всегда, отправилась на работу), а Лейла на вторую половину дня отпросилась, чтобы забрать меня. Пока ждала своей очереди, наблюдала за стайкой студентов-первокурсников. Они бродили по коридору в белоснежных, немного мятых халатах. Несколько лет назад я сама была такой, лица светлые, горят энтузиазмом и желанием учиться. Я бросила мать, уехала из Ирландии, чтобы пойти по стопам великих людей. Свято верила в то, что благородней профессии врача нет ничего на свете, что врачом стать под силу не каждому, что это профессия избранных, что врач — это воин, объявивший священную войну на стороне здоровья против болезни, на стороне жизни против смерти. Хотя я была уже далеко не религиозна, сильное ощущение присутствия Духа Святого в каждом из нас не покидало меня.