"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Почему не позвонила сразу? — раздраженно спрашивает он.

— Было уже поздно. Больше двенадцати. С детьми все в порядке. Я думала…

— А вдруг этот тип вернется?

— Мы сейчас в гостинице…

— А что Робби говорит по поводу этой надписи? Как объясняет?

— Да никак! При чем здесь Робби? Он в жизни никому не делал вреда, ты по…

— А полиция? Какая у них версия?

— Приезжали криминалисты, сняли отпечатки пальцев, я договорилась встретиться у нас с инспектором О’Рейли до…

— Где-где?..

— Может, хватит перебивать? — взрываюсь я. — Я и так пытаюсь все объяснить!

— Надо было сразу сообщить, я бы тогда не злился! — кричит он в ответ.

— Вот именно, — стараюсь говорить ему в тон. — Если не перестанешь задавать дурацкие вопросы, будто я на скамье подсудимых, толку будет мало.

Он молчит. Сижу на краю ванны и упорно жду, не собираясь открывать рот первой. После развода два взрослых человека превращаются в злобных подростков, которым позарез нужно взять над противником верх. В этой игре победителей нет, а я все равно играю, как последняя дура.

— Ну, прости, не буду больше, — слышен наконец его голос, на этот раз гораздо более спокойный. — Просто меня все это возмущает. Честно говоря, не знаю, что делать.

— Мы все не знаем, что делать.

— И за детей беспокоюсь… Волнуюсь, как бы вы там дров не наломали.

У Фила есть одна удивительная способность: он умеет ловко ввернуть несколько нужных слов о своих чувствах. Я только через несколько лет после свадьбы догадалась, что на самом деле все это показное. Нет, он, конечно, и беспокоится, и волнуется, но за этим кроется нечто другое, в чем он ни за что не признается. Он прекрасно понимает, как убедить собеседника в своей искренности, мастерски это делает, собеседник тает, а он этим пользуется, чтобы получить свое. Фил будет это отрицать, но я-то наблюдала за ним не один год и теперь подозреваю, что он симулирует искренность, чтобы умаслить меня. Сейчас он наверняка о чем-то попросит.

— Послушай… Дети должны быть у меня только завтра, но, может, ты позволишь, я заберу их прямо сейчас? — говорит он. — Свожу куда-нибудь, выпьем чайку. Подышим воздухом в парке. Сегодня, кажется, будет хороший денек.

Ну вот, я так и думала. Просьба. Как на ладони еще один побочный продукт развода: использование детей в качестве поощрения или наказания. Я много раз наблюдала, как этот трюк проделывают мои знакомые или пациенты — запрещают, например, своим бывшим встречаться с детьми, если те в чем-то провинились.

Но я в такие игры не играю.

— Сейчас спрошу у них, — говорю. — Подожди минутку.

Оставляю мобильник в ванной, возвращаюсь в спальню. Фильм заканчивается, подносы с едой похожи на поле битвы. Бенсон лежит, уткнувшись носом в край подноса, и ждет разрешения расправиться с последней корочкой жареного хлебца.

— Папа предлагает сводить вас куда-нибудь выпить чаю и развеяться, покормить уток, выгулять Бенсона.

— Ура! — кричит Робби. — Я так и хотел провести субботу.

— Но мы ведь только что поели, — мрачно отзывается Лорен.

— Сначала погуляйте, — говорю я. — А поедите потом.

— А завтра что, тоже идти к нему? — спрашивает дочь, внимательно разглядывая ногти.

— Не знаю, — отвечаю я, садясь на кровать. — Но он очень хочет вас видеть. Беспокоится о случившемся.

— И Эрика будет с нами? — Лорен находит заусенец и впивается в него зубами.

— Думаю, да, — отвечаю я, беря ее за руку. — А что в этом плохого?

— Когда она рядом, папа всегда какой-то другой. — Лорен выдергивает руку и бросается на подушку. — Становится какой-то странный, сам на себя не похожий, порхает вокруг нее, суетится, будто она ничего сама не может сделать… С тобой он таким не был.

«Это потому, что он любит ее. Хочет все время быть рядом, не может с собой сладить».

Я глубоко вздыхаю:

— Поговорить с ним об этом?

— Он подумает, ты от себя говоришь, ревнуешь, — мотает она головой.

Тут Лорен права, и мне очень не нравится, что по нашей вине ей приходится видеть разлад между родителями.

— Он как-никак твой папа, Лорен, — говорю я и щекочу ей пятку. — Эрика в его сердце, возможно, останется не навсегда, а ты там будешь всегда.

Она отдергивает ногу и недоверчиво улыбается:

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. Любовь к детям никогда не проходит, что бы ни случилось.

Она оглядывается на Робби, словно хочет увидеть, что он думает по этому поводу. Он, уставившись на экран, кажется, не слушает, но я вижу, что он сжимает зубы.

— Ну, что сказать папе? Вы согласны? — Я делаю веселое лицо. — Попросите, чтоб повел вас в ресторан, который вам понравился, возле школы.

— Робби! — Лорен трясет его за коленку. — Пойдем?

— Только если вместо завтра, — бесстрастно произносит он. — И только если не будет читать нам нотаций. — Бросает на меня язвительный взгляд. — Особенно теперь, когда сам убедился, что я не врал насчет наркотиков.

— Вполне здравая мысль, — отзываюсь я. — Но я почему-то уверена, что теперь он уж точно перестанет читать нотации.

Возвращаюсь в ванную, сообщаю Филу, что дети согласны, но с условием.

— Завтра они остаются дома. И еще… — Я делаю паузу. — Робби надеется, что теперь ты забудешь свои нравоучения.

— Это с твоей, небось, подачи?

— Ты про нравоучения? Нет, конечно.

— Но ты их не отговаривала?

— В общем-то, нет, потому что… Фил, Робби не хочет идти. А поскольку теперь очевидно, что он не врал насчет оксибутирата, может, действительно хватит пилить его? — (Молчание.) — Пойми меня правильно, эта надпись на стене… конечно, ужасна, зато теперь понятно, что Робби не виноват.

— Я все-таки считаю, что для Робби, да и для Лорен, было бы полезно поговорить о нашем с тобой разводе со специалистом.

— А им эта идея не по душе.

— Значит, надо их как-то убедить. Некоторые вещи самому надо попробовать, чтобы увидеть пользу.

— Я с этим не спорю, но…

— Оливия, родители не должны перетягивать канат, доказывать друг другу, кто больше любит детей.

— А я и не перетягиваю!

— Тебе надо больше думать об их воспитании.

Как обычно, мы переливаем из пустого в порожнее, а я слишком устала, чтобы спорить, и пропускаю это мимо ушей, дав себе слово поговорить с детьми потом. Сообщаю Филу, в какой гостинице мы остановились, он говорит, что будет через полчаса. Собираем вещи, спускаемся вниз как раз вовремя. День опять погожий, сквозь листья каштанов, выстроившихся вдоль тротуара, струятся солнечные лучи. Бенсон быстренько обнюхивает стволы, потом садится рядом с нами и тоже ждет.

— А с тобой ничего не случится, когда ты вернешься домой одна? — спрашивает Робби.

— Все будет в порядке. Спасибо, сынок. Приедет инспектор О’Рейли. А потом я, может быть, выскочу ненадолго.

Навестить Тревора Стюарта. Хочется увидеть его как можно скорее, чтобы вычеркнуть из списка подозреваемых.

«Послушай, ты что выдумала? — нашептывает в голове голос. — Ты явишься на порог этого человека восемнадцать лет спустя… И что ты скажешь?»

«Что скажу, не знаю, — возражает другой голос, — но уж точно знаю, что сделать это надо. Я должна успокоиться, убедиться в том, что надпись „Убийца“ не про меня».