"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Историю о мальчике Коломба уже знала. Это была самая противоречивая часть показаний, которые дал Данте сразу после освобождения. На бумаге они казались неправдоподобными, но теперь, когда она услышала их своими ушами со слов Данте, у нее сложилось иное впечатление.

– Тогда ты и увидел его лицо.

– Ему было между тридцатью и сорока. Короткие волосы, очень светлые голубые глаза. Впалые щеки. Я даже попытался нарисовать его портрет, но он вышел слишком неопределенным. Было темно. Я был взволнован.

Коломба взглянула на портрет: черты лица человека, которого видел Данте, были едва намечены. За исключением суровых глаз.

– Лик Господень… по твоим собственным словам.

– До того момента он всегда носил вязаную лыжную маску, пришитую к полувоенному кепи, и темные очки. – По словам Данте Торре, за время его заточения похититель сменил пять пар очков. Все одной и той же модели. – Ну а мальчик… Его я видел только мельком… Невозможно различить планету за блеском звезды… Мне он показался высоким и худым, худее Отца – тот был среднего телосложения. Мальчик был моего возраста. И волосы у него длинные, до плеч, как у меня. Но в одном я уверен. Он то ли смеялся, то ли плакал. Или и то и другое, потому что он как-то странно резко всхлипывал.

Коломба бросила взгляд и на портрет мальчика, который показался ей не менее расплывчатым. Это мог быть любой мальчишка того же возраста, что и Данте в то время.

– Возможно, это были туристы? Какой-нибудь мужчина мог приехать с сыном на пикник.

– О нет, – покачал головой Данте.

– И что случилось потом?

– Отец повел мальчика по полю. Они прошли мимо моей башни. Как я ни вглядывался в трещину, мне было мало что видно. Черт, щель была не шире сантиметра… И за секунду до того, как они исчезли из поля моего зрения, я увидел другую руку Отца – ту, что он прятал за спиной. В ней был зажат нож. Сейчас, когда я в этом кое-что смыслю, я думаю, что это был резак.

– Ты сказал, что уверен, что мальчика убили. Был ли ты тем или иным образом свидетелем убийства? Может, слышал крики?

– Нет. Знаю, не нашли ни трупа, ни следов крови, но я не сомневаюсь в том, что сделал с ним Отец.

– Должно быть, это стало для тебя шоком.

– Шок – слабо сказано. Впервые за одиннадцать лет я увидел Отца в лицо, увидел еще одно человеческое существо. Через несколько минут я снова увидел Отца. Он был один и направлялся к моей башне.

– И у него все еще был нож? – спросила Коломба.

– Да. Я услышал, как он открывает дверь. Он не ожидал, что я дам отпор. В последние годы я никогда не сопротивлялся. Но я ударил его отхожим ведром и сбежал. Я не слишком-то понимал, что делать.

– Что заставило тебя так поступить? Ты испугался?

Грустная улыбка Данте нисколько не походила на его обычную усмешку.

– Нет, – тихо сказал он. – Я сбежал, потому что он меня предал. Я думал, что был его единственным сыном.

2

Данте снова вышел покурить, и Коломбе захотелось к нему присоединиться, хотя в последний раз она курила еще на первом курсе. Она чувствовала себя так, будто в тяжелых сапогах прошлась по самым ранимым и сокровенным тайникам души Данте, которые он за много лет научился прятать от мира. За годы службы ей случалось допрашивать и выслушивать сотни жертв, подозреваемых и преступников, но редко когда их слова так брали ее за сердце. Возможно, дело было в том, что история Данте оказалась настолько необыкновенной, а может, он просто начал ей нравиться.

Вернувшись, Данте с наигранным безразличием продолжил рассказ:

– Я даже не обернулся, чтобы посмотреть, что с ним, просто кинулся бежать со всех ног и едва не сломал шею, пока спускался по лестнице. Я не знал, как это делается, – представлял себе только в теории. Как и многие вещи, которыми нельзя заняться в силосной башне.

– Например, покататься на велосипеде, – сказала Коломба, пытаясь разрядить обстановку.

– Например, покататься на велосипеде, – улыбнулся он. – Или даже просто побегать.

И все-таки каким-то образом ему это удалось, причем босиком: он успел добежать до дороги, где угодил под машину. К счастью, водитель поднял мальчика с земли и, не дожидаясь прибытия «скорой», отвез в больницу. Там Данте сумел рассказать, кто он, и добиться, чтобы ему поверили.

Когда полиция добралась до силосной башни, Бодини уже поджег ферму и обе башни, облив их керосином, и выстрелил себе в рот из военного пистолета. Каменные стены башен выстояли, хотя криминалистам пришлось немало потрудиться, чтобы добыть хоть какие-то оставшиеся после пожара улики, но ферма сгорела дотла. Ни следа другого человека, описанного Данте, и уж тем более мальчика, не нашли. Ни крови, ни трупа, ни одежды и личных вещей. Согласно рабочей гипотезе следствия, Данте все это попросту приснилось – нечто вроде проекции самого себя, – и его возражения не произвели на следователей ни малейшего впечатления.

– Если даже мальчик существовал, с чего ты взял, что он сидел в другой башне? – спросила Коломба. – Может, его на ферме держали.

– По двум причинам. Во-первых, он поджег и второй силос. Если он не превратил его в тюрьму, зачем бы ему это делать?

– Может, он использовал его в каких-то других целях. Не знаю, хранил там что-то. Или просто слетел с катушек.

– Возможно, но я не верю, что это сделал Бодини. Это дело рук Отца. Он убил сообщника, избавился от улик и испарился.

– А почему он не бросил труп второго мальчика?

– Наверное, это могло как-то вывести следствие на него… Я не помню лица мальчика, но помню походку. Он шел маленькими шажками, словно все вокруг его удивляло и пугало. Как будто он отвык находиться под открытым небом. После освобождения я и сам первое время ходил так же.

– Но не когда сбежал.

– Я помню только фары сбившей меня машины.

Коломба на несколько мгновений задумалась.

– Значит, мальчика держали в заточении приблизительно столько же, сколько и тебя.

– Мне показывали десятки фотографий, но опознать его мне так и не удалось. Тогда еще не было интернета, где можно было бы публиковать объявления о пропавших, а у прокуратуры не было единой базы данных. Вполне вероятно, многие заявления о пропаже затерялись. Какое-то время я пытался установить его личность, но потом сдался.

– Ну, это скорее наша вина, чем твоя, – признала Коломба, поглядывая на часы. Десять. Она уже изрядно проголодалась.

– Теперь ты знаешь все, что только можно знать, – сказал Данте.

– Ошибаешься. Я знаю только твою версию. Есть еще расследования и допросы, проведенные моими сослуживцами и судьями. Я их проглядела, но надо будет почитать внимательней.

– Я уже все прочел. Знаешь, что бросилось мне в глаза? – Данте встал и подошел к пластиковой доске, которую они повесили на стену. Доска уже была сплошь покрыта стикерами. Сняв один из них, он написал на нем борд-маркером: «НОЛЬ». – Все найденные ими улики указывали в одном направлении. Единственный похититель, а именно Бодини, никаких незнакомцев, никаких других мальчиков.