Совсем другая тень
Шрифт:
Во главе всей операции с бритвенными лезвиями, без всякого сомнения, стоял Азизов. Тем не менее всю вину, явно по предварительному сговору, брал на себя самый молодой из пятерки, экспедитор оптово-галантерейной базы Дереник Аракелян. В сговор наверняка были вовлечены и продавцы — по их словам, весь «левый» товар они получили от Аракеляна. Любую связь Азизова с лезвиями «Шик» продавцы отрицали. Наличие же в доме Азизова пакетов с деньгами с их подписями продавцы объяснили просто: они всего лишь вернули Азизову долг. Сам же Аракелян утверждал: столь крупную партию лезвий «Шик» он приобрел по случаю, у водителей трейлера. Ранее этих водителей он не знал.
Показания Аракеляна явно больше чем наполовину были выдуманы, и все же в них было много ценного. И прежде всего упоминание о трейлере и двух водителях. Внешность водителей Аракелян, конечно же не без умысла, описал расплывчато; все приметы, которые он указал, были далеки от примет Клюева и Шитикова. И все же Аракелян явно не учел одну тонкость: по путевому листу трейлер должен был вести, как это и принято при внутрисоюзных перевозках, один водитель. Поскольку же, по словам Аракеляна, переговоры о продаже лезвий он вел с двумя людьми, этими людьми, по логике, могли быть только преступники, убившие Дегтярева и перегнавшие трейлер в Сухуми. То есть косвенно Аракелян подтвердил свой контакт с конкретными преступниками, которыми были — Рахманов теперь окончательно в этом уверился — Клюев и Шитиков.
Впрочем, за эти три дня Рахманов понял: Аракелян в самом деле может не знать об убийстве Дегтярева и угоне трейлера. Именно этим объясняется упорство, с которым он берет на себя вину за хранение похищенных лезвий. И их незаконную продажу.
И вот теперь Рахманов подумал: сейчас самое время проверить — знает ли Аракелян о случившемся на шоссе Ольша — Велиж. Если не знает, он, Рахманов, просто обязан обратить внимание подследственного на легкомысленность его позиции. Сделав вид, что занят оформлением протокола, не поднимая глаз, сказал:
— Дереник Абелевич, насколько я понял, принимая на себя вину и выгораживая Азизова, вы рассчитываете, что на суде вам будет вменена статья за спекуляцию? Так?
— Гражданин следователь, о чем вы? Я никого не выгораживаю. Сам виноват, сам и отвечаю.
— Допустим. И все же, вы считаете, что подпадете под действие статьи «Спекуляция»? С наказанием от двух до семи? Так ведь?
— Ну… вам лучше знать. Сколько за это дают. Вы же специалист.
— Точно, специалист. Поэтому объясняю: деяние, вину за которое вы так настойчиво берете на себя, вовсе не спекуляция.
— Вам лучше знать.
— Лучше. Да и подлежит это деяние рассмотрению совсем по другим статьям.
— Даже «статьям»?
— Статьям. Потому что это две разные статьи. Объяснить, какие?
Аракелян посмотрел в окно за спиной Рахманова. Сказал бесстрастно:
— Ну, объясните.
— Первая — умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Вторая разбойное нападение, совершенное по предварительному сговору группой лиц. Наказание по первой — от восьми до пятнадцати. В сочетании же со второй возможна исключительная мера.
Увы.Аракелян усмехнулся:
— Гражданин следователь… По-моему, вы решили меня запугать. А?
— Ничуть. Наоборот, пытаюсь предостеречь от опрометчивых действий.
— Предостеречь от чего? Я ведь честно все рассказал.
— Что именно?
— Что было. Мне предложили лезвия, я их купил. При чем здесь убийство? И разбойное нападение?
— При том, что они были совершены при угоне этого трейлера. Сообщаю об этом вполне официально.
— Мало ли где что было. Я к этому отношения не имею.
— Как сказать… С этим трейлером, КамАЗ с прицепом № 66–15 МШ, вы прочно связали себя собственными показаниями. Кроме того, теми же показаниями вы связали себя и с двумя водителями. Именно с двумя, а не с одним. Улавливаете разницу?
— По мне, сколько их не будь. Хоть два, хоть один. Разницы нет.
— Есть. Она в том, что трейлер, о котором вы сообщили на допросах, сначала вел один водитель. Потом водителя убили. И в трейлер сели двое, перегнавшие машину сюда, в Сухуми. Как видите, это отнюдь не одно и то же.
— Может быть. Но не я же его перегонял?
— Не вы. Но лезвия у этих водителей купили вы. По вашим же показаниям.
— Ну и что? Я же сказал: это вышло случайно.
— Якобы случайно. Дереник Абелевич, боюсь, в эту версию не поверит ни один здравомыслящий человек. К сожалению.
— Почему это «не поверит»?
— Потому что есть неоспоримые доказательства: совершенное преступление было тщательно продумано. По деталям. Случайностей здесь быть не могло. Факты вещь упрямая.
— Какие еще факты?
— Простые. Говорящие о том, что вы соучастник убийства. И разбойного нападения на трейлер.
— Гражданин следователь… О чем таком вы говорите?
— О фактах. Все, Дереник Абелевич, допрос окончен.
— Почему? Давайте все выясним!
— Выясним, но не сегодня. Подумайте. У вас есть время подумать. И рассказать следствию правду, пока не поздно.
Не дав Аракеляну ответить, Рахманов нажал кнопку. Дождался, пока конвоир уведет подследственного, и попросил пригласить на допрос Азизова.
Азизов
Конечно, этот подследственный был совсем другим, чем Аракелян. Более умным, более расчетливым, более тонким в уловках. Рахманов не сомневался: инициатором и мозговым центром всей операции здесь, в Сухуми, был именно Азизов. Но, кажется, только здесь, в Сухуми. Сейчас, при третьем допросе, Рахманов все больше и больше склонялся к выводу: Азизову не было никакого смысла связываться с убийцами Дегтярева. «Амплуа» людей типа Азизова, как правило, совсем другое. Азизов может быть связан со спекуляцией в крупных размерах. С присвоением материальных ценностей. Наконец, с организацией подпольного производства. Но только не с убийцами. Тем не менее вину на себя Азизов брать не хочет…
Но если этот пожилой, больной сахарным диабетом человек не хочет брать на себя собственную вину, вряд ли, узнав о том, что стоит за похищением лезвий «Шик», он захочет брать чужую… Что ж, в любом случае пора словесных дуэлей с Азизовым прошла. Подумав об этом, Рахманов сказал:
— Роберт Арутюнович, у меня есть предложение. Давайте раскроем наконец карты. И покажем друг другу козыри. Вы свои, я свои.
Азизов поднял глаза. В те редкие мгновения, когда Рахманов видел эти большие темные глаза, ему казалось: он видит всю скорбь мира. Голос Азизова был под стать глазам: тихим, скрипучим, глубоко несчастным: