Совсем другая тень

— И вы уехали?

— Конечно. Я там ничего не оставил, в тот день.

— Он вам что-нибудь сказал напоследок?

— Ничего не сказал. А что он должен был мне говорить?

— Например, чтобы вы никому не сообщали о разговоре?

— Да нет. Сказал: «Пока, Люка. Смотри, будь умником». И все.

— У Вадима Павловича был какой-нибудь багаж? Чемодан, сумка? Что-нибудь еще?

— Когда он садился в тачку, нет.

— Больше он к вам не обращался? После этого случая?

— Нет.

— Сами вы пытались выяснить, кто это был?

— У кого?

— Скажем, у Алексидзе?

— Как я это выясню, если Додон в зоне? Сами понимаете, писать Додону об этом я не буду.

— А у других не интересовались?

Помедлив, Люка снова достал брелок с ключами:

— Да нет. Спрашивать у других — пустой номер.

— Вы сказали, это произошло в середине мая? После праздников? То есть после девятого?

— Да. После девятого. Кажется, это было одиннадцатого.

— Все же попробуйте вспомнить, когда это было точно? Может быть, не одиннадцатого, а десятого? Или двенадцатого?

— Десятого, нет. Двенадцатого может быть.

— А тринадцатого?

— Тринадцатого? Да нет, тринадцатое тоже исключено. Все же, скорее, одиннадцатого или двенадцатого.

— Какой это был день? Будний или выходной?

— По-моему, будний… Да, точно, будний. — Вздохнул: — Гражданин следователь, если нет больше вопросов, может, я пойду? Времени в обрез, честное слово.

Рахманов прикинул: мог ли Люка что-то утаить? Похоже, нет. Поэтому можно предположить, что, выяснив все об Азизове, Вадим Павлович в тот же день покинул Сухуми. Правда, поездка с Люкой в аэропорт могла быть отвлекающим моментом. Люди вроде Вадима Павловича стараются избегать услуг «Аэрофлота». Но что если Вадим Павлович все же рискнул сесть на самолет? Тогда в полетных ведомостях сухумского аэропорта вполне могут остаться его следы, которые стоит поискать. И еще очень важно, что Люка упомянул о Додоне — Алексидзе, который наверняка знает о Вадиме Павловиче больше, чем сам Люка. Прикинув все это, Рахманов сказал:

— Лично у меня вопросов больше нет. Может, у Заурбека Владимировича?

Габелая покачал головой:

— У меня тоже. Спасибо, Ларион.

— Не за что. Что, я могу идти?

— Можешь. Счастливо.

— Счастливо. — Люка подошел к двери, приоткрыл ее и исчез.

После разговора с Люкой Рахманов попросил Жильцова срочно вылететь в Алтайский край, чтобы узнать у отбывающего наказание в Кулундинской ИТК Алексидзе хоть что-то о Вадиме Павловиче. В аэропорт поехали все трое. Жильцов улетел. Рахманов же вместе с Саенко занялись изучением полетных списков сухумского аэропорта за одиннадцатое и двенадцатое мая. Увы, искали они тщетно. Выявленные в списках Вадимы Павловичи к человеку, разговаривавшему с Люкой, не имели никакого отношения, это было установлено с документальной точностью. С такой же точностью было установлено, что одиннадцатого и двенадцатого мая никто не вылетал из сухумского аэропорта по фальшивым или чужим документам. Значит, паспорт у Вадима Павловича оформлен по всем правилам, но имя-отчество, вписанное в паспорт, другое. Либо одиннадцатого или двенадцатого мая человек, интересовавшийся Азизовым, выехал из Сухуми каким-то другим транспортом.

Вечером Рахманов позвонил Инчутину, подтвердив, что завтра они вылетают в Москву вместе с арестованными Азизовым и Аракеляном. Инчутин, в свою очередь, сообщил: личность Веры Николаевны Новлянской им установлена. Все предварительные данные, сообщенные Рахмановым о Новлянской, в основном подтвердились. Сама Новлянская находится сейчас в Москве и, насколько известно Инчутину, уезжать никуда не собирается.

Московские новости

Из Сухуми самолет вылетел в восемь тридцать утра. Поскольку Азизова и Аракеляна сопровождали милиционеры в штатском, Рахманов и Саенко поднялись вместе с ними в самолет заранее, минут за двадцать до посадки. В салоне арестованные и конвоиры заняли места у иллюминаторов, Рахманов и Саенко сели с краю, и Рахманов тут же перевел часы с десяти местного на восемь московского. Глядя, как постепенно заполняется салон, подумал: кажется, в Сухуми он уже не вернется. Если полет пройдет нормально, в четырнадцать ноль-ноль они проведут опознание Клюева, в шестнадцать — Шитикова. В том, что Азизов и Аракелян опознают и того, и другого, Рахманов не сомневался, поэтому сейчас мечтал совсем о другом: добыть хоть какие-то сведения о главном преступнике — Вадиме Павловиче. Судя по всему, это опытный рецидивист, так называемый вор в законе, скрывающийся под безобидной внешностью. Вероятно, выйдя на свободу, Вадиму Павловичу удалось обзавестись безукоризненно оформленными документами, Алексидзе почти наверняка из-за вполне естественного страха за свою жизнь будет молчать. Более реальна надежда, что о Вадиме Павловиче что-то расскажет Новлянская. Впрочем, судить об этом рано. Надо хотя бы увидеть эту Новлянскую, для начала. И понять, что же это все-таки за человек.

В Домодедово им пришлось выходить из самолета последними. Небо было затянуто сплошной серой пеленой, моросил мелкий дождь. Группу встретили две подъехавшие прямо к трапу машины, зеленый «уазик» ГУВД и черная «Волга» прокуратуры. Подождав, пока Азизов, Аракелян и конвоиры сядут в «уазик», Рахманов подошел к «Волге».

Инчутин приоткрыл дверцу:

— Здравствуйте, Андрей Викторович. Слава, привет. — Обменялся с прилетевшими рукопожатиями. — К сожалению, Клюев и Шитиков уже вызваны.

— Почему к сожалению? — спросил Саенко.

— Потому что так бы я сразу отвез вас по домам. Как там южное солнце?

— Ничего южное солнце. — Усевшись, Саенко шутливо обнял Инчутина за плечо: — Леха, о чем ты? Зачем нам домой? Наш родной дом прокуратура. Пообедать хоть успеем?

— Пообедать успеем. Но не больше.

После того как «Волга» выехала на Каширское шоссе, сидевший рядом с водителем Рахманов обернулся:

— Леша, давай новости. Пока есть время.

— Самая последняя новость: сегодня утром звонил Жильцов, из Барнаула.

— Интересно. Что Жильцов?

— Сказал, сегодня вылетает в Москву. Билет у него уже есть.

— Не объяснил, как слетал?

— Он звонил из аэропорта. Ну и… разговаривали без подробностей. Сами понимаете.

— Ясно. Что еще?

— Помните историю с контрамаркой?

— С контрамаркой?

— Да. В Ленком. Выписанной на имя некоего Лотарева?

— А, в театр-то. Помню-помню. Выяснил, кто этот Лотарев?

— Выяснил. Лотарев Сергей Леонидович. Москвич, двадцати семи лет. Художник, окончил Суриковский институт. Член групкома художников. Холост, живет один в однокомнатной квартире.

— То есть лицо свободной профессии?

— Совершенно верно. И знаете, что самое любопытное?

— Что?

— У этого Лотарева есть машина. Светло-серые «Жигули» шестой модели.

— Ого!

— Причем у машины, которую остановил Козлов, с этой машиной явно не совпадает только номер. Все остальное — тютелька в тютельку.

— Как же тебе удалось вычислить этого Лотарева?

— Это оказалось не сложным. Как только театр собрался, администратор по моей просьбе опросил труппу. И выяснил: контрамарку на восемнадцатое мая по просьбе Лотарева заказывал его знакомый, некто Ширяев. Художник-исполнитель театра.

— Как у Лотарева отношения с законом?

— Внешне все в порядке. Судим не был, в поле зрения милиции не попадал. А там не знаю.

— Вызывал его?

— Нет. Я вообще пока ничего не предпринимал, до вашего приезда. Правильно?

— Правильно. Но путь здесь только один: надо срочно вызвать этого Лотарева к нам. Обычной повесткой. И все.

— Значит, вызовем. Ну а Иовлянская? Кого вызываем раньше на завтра? Ее или Лотарева?

— Не имеет значения. Мы же не знаем, знакомы они или нет. Вызывай Новлянскую на первую половину дня. А Лотарева — на вторую.

К прокуратуре машина подъехала в половине двенадцатого. Инчутин оказался прав: до двух они едва успели подготовиться к опознанию. Так что обед в самом деле получился скомканным.

Очная ставка

Без пяти два Рахманов занял место в своем кабинете. В пять минут третьего в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рахманов.

В дверь заглянул Клюев:

— Простите, я правильно явился? — Судя по взгляду вошедшего, вызов в прокуратуру его не беспокоил. — Мне тут повестка пришла. Можно?