Союз хищников

– Например, каким образом? – спросила слегка задетая Людивина.

– Вы проходите мимо этого символа, считая его всего лишь точкой соприкосновения между всеми преступниками, но это, безусловно, нечто гораздо большее. Для них этот символ имеет значение. Возможно, что-то обозначает. И пока мы точно не узнаем, что именно, он будет для нас просто воплощением худшего в этих людях. Символом их перехода к действию.

Микелис взял маркер и дополнил рисунок. Под *e появились буквы.

– Эмблема Зла, – тихо прочел Микелис.

11

Дождь хлынул внезапно. За несколько минут пелена серых туч укрыла небо, и на Париж полило. Сквозь потоки тускло пробивался предвечерний свет, и этот ливень стал преддверием ночи, за которым никто не заметил сумерек. Город замигал огнями, люди на улицах спешили вернуться под кров, закутаться в пледы, сделать себе горячего шоколада или чаю, чтобы это октябрьское воскресенье пролетело побыстрее.

В отделе расследований Ришар Микелис долго беседовал наедине с полковником Априканом, а затем направился в другое крыло здания и постучал в дверь офиса, который Алексис делил со своими коллегами.

– Я пообещал жене, что задержусь тут всего на несколько дней, – сказал он.

Молодой жандарм кивнул:

– Я рад, что вы передумали.

– Я не передумал.

Ответ вылетел резко, как пощечина. Людивина и Сеньон переглянулись.

– Что же заставило вас приехать? – поинтересовался Алексис. – Необычность случая?

– Жертвы. Я всегда делаю исключение ради жертв. В пятницу вечером, узнав про парня, который столкнул четырех человек под поезд и потом покончил с собой, я понял, что за этим убийством последуют другие, и много.

– Надеемся, что нет, – не удержалась Людивина.

Окаймленные серебром, темные, как бездна, зрачки резко скользнули в ее сторону.

– Эти нелюди нас опережают. Идут с огромным отрывом. И они жаждут крови. Будут новые жертвы. Нам надо к этому подготовиться.

– Нам? – переспросил Алексис.

– Пока мы вместе. Я высказываю вам свое мнение, а дальше вы делаете свою работу.

Алексис развел руками, как бы раскрывая объятья:

– Будьте у нас как дома. Мы примем все ваши идеи.

– У меня своя манера работы. Я буду читать все, что приходит в ваши службы, без ограничений, делать выводы, высказывать предложения, а дальше решать вам, принимаете вы их или нет. Полковник согласен.

– Меня все устраивает. У вас есть где ночевать?

– Обо мне не беспокойтесь, я нашел гостиницу в двух шагах отсюда, на улице Пи.

Микелис развернулся, собираясь уйти, но с порога добавил:

– Я задействовал свои связи и получил файлы касательно ваших пяти убийств по состоянию на вечер пятницы, а также попросил составить для меня список всех подозрительных смертей между 22 августа и 14 сентября, чтобы посмотреть, не предпринял ли Фантом каких-то действий, которые прошли мимо вас. Ничего не нашел.

– Вы думаете, где-то лежит и разлагается еще одна жертва?

Криминолог помедлил, потом краем глаза в последний раз покосился на молодого жандарма:

– Этот, в отличие от второго убийцы, не прячет своих жертв. Так что нет, вряд ли. Я думаю, что Зверь хотел вырваться вперед. Показать, что он теперь настроен решительно. Надо ожидать, что Фантом нанесет ответный удар. Очень скоро. Полковник разошлет срочный циркуляр во все жандармерии и полицейские участки страны, чтобы в случае насильственной смерти, соответствующей почерку Фантома, нас уведомляли в первую очередь. Следим, держим руку на пульсе.

С этими словами он вышел из комнаты.

Едва он скрылся, Сеньон пинком захлопнул дверь.

– Что за мужик? – спросил он. – Вам не кажется, что он немного переигрывает?

– Немного? Скажешь тоже! Да он полностью вошел в роль! – засмеялась Людивина.

Алексис был осторожен в оценках. И уважительно относился к авторитетам.

– Микелис лучший в своей области, – сказал он наконец. – А все потому, что носом чует каждую молекулу насилия. Он видит мир не так, как мы.

– Вот уж точно! – подтвердила Людивина. – Он не такой, как мы! Все равно сегодня мы вряд ли продвинемся дальше, так что я бы передохнула. Хотите, угощу вас всех пиццей?

– Я пас, – отказался Сеньон, – жена мне яйца отрежет, если я не приду домой к ужину.

Людивина и Алексис остались вдвоем.

– Когда мне кажется, что у меня дерьмовая жизнь, – сказала она, – что я одна и могу со временем превратиться в злобную каргу, я думаю о тебе! Приятно знать, что есть такие парни, как ты. И что ты пригласишь меня в ресторан, а потом не будешь тащить в постель.

И очаровательно сморщила носик.

Людивина иногда была обезоруживающе откровенна.

* * *

Их усадили в отдельную нишу со скамьями, покрытыми дерматином. В ресторане пахло фритюром, где-то играло кантри.

– Почему ты стала жандармом? – спросил Алексис. – Ты никогда не рассказывала.

Людивина чуть не поперхнулась, потягивая газировку через соломинку.

– Прямо здесь? Сейчас? Ты правда хочешь знать?

Он пожал плечами.

– Потому что в детстве у меня на глазах убили отца, и я поклялась восстановить справедливость в этом мире, – ответила она вдруг.

Алексис судорожно сглотнул. Он не был готов к такой откровенности между двумя кусками гамбургера; он ожидал какой-нибудь банальной истории, а вопрос задал из вежливости, из праздного любопытства.

Людивина уставилась на него так, словно злилась на то, что он затронул эту тему. Потом ее лицо разгладилось, и она захохотала:

– Видел бы ты свое лицо! Да нет же! Не у всех девушек-жандармов или полицейских есть личные счеты с миром! Я всегда была спортивной, хотела «полевой» работы, мне нравится, когда все четко и ясно, я люблю криминальные расследования, вот и все! Когда мне было двадцать, дядя рассказал о работе в жандармерии, и я пошла по этому пути. Все очень просто.

– И не жалеешь?