Союз трёх императоров

Экзамены Казанцев сдавал вместе с подвижным чернявым юношей, обладателем очень звучного имени и не менее вычурной фамилии – Гремислав Мунивердич. Он происходил из знатного далматинского рода, перешедшего на службу России ещё во времена Екатерины Великой. Все его дальние предки были моряками, но последние три поколения, начиная с прадеда, сменили профессию на сухопутную, став военными медиками. Отец Гремислава Светозар Мунивердич был известным хирургом, доктором медицины и директором Морского госпиталя в Санкт-Петербурге. Как и в случае с Казанцевым, в семье Мунивердичей желание юного Гремислава стать морским офицером поначалу не одобрили. Оба его старших брата к тому времени уже были студентами Военно-медицинской академии, и, казалось бы, сам Бог велел ему идти учиться туда же. Но младший заупрямился, и его родители скрепя сердце согласились. Вероятно, вспомнив, что их предок Любомир, чей парадный портрет висел в гостиной их дома, во время Первой Архипелагской экспедиции был отважным корсаром на русской службе. Он совершал лихие набеги на турецкие города, захватывал купеческие суда и участвовал в знаменитом Чесменском сражении. От адмирала Спиридова он получил наградную саблю, а от матушки-императрицы Екатерины – медаль с изображением горящих турецких кораблей и лаконичной надписью «Былъ». В 1774 году, после окончания той знаменательной войны, Любомир Мунивердич вместе с семьёй переехал в Россию. Он остался служить в Балтийском флоте и вышел в отставку при Павле Первом, дослужившись до звания капитана бригадирского ранга. Сабля и Чесменская медаль с тех пор хранятся как семейные реликвии. На юного Гремислава они произвели столь сильное впечатление, что он твёрдо решил пойти по стопам своего пращура.

В Морском корпусе к обладателю столь экзотических имени и фамилии сразу же приклеилось множество прозвищ: Мундель, Гремислон, Гремизвон, Грехослав, Грехомундич, Му-Неверный и несколько других, совсем неприличных. Но он в силу своего характера не обижался, а наиболее языкастым сотоварищам отвечал тем же – придумывал им прозвища и сочинял язвительные эпиграммы. Мунивердич обладал чувством юмора и был не лишён поэтического дара, хотя сам скромно называл своё сочинительство «стихоплётством».

Помнится, как-то перед входом своего приятеля в класс Казанцев громко объявил с трагическими интонациями в голосе:

– Так приходит Слава Мунди!

Разумеется, появление через пару секунд Мунивердича вызвало взрыв хохота, и у него появились ещё два прозвища – Слава Мунди и Глорий Мунди. Тогдашние кадеты (если быть точным, воспитанники) Морского корпуса изучали латынь, и поговорка «Sic transit gloria mundi» (Так проходит мирская слава) им была хорошо знакома.

Впрочем, Казанцеву Гремислав отплатил тем же: прозвища Коза, Казан-Байрам и Вова-Казанова – его рук (вернее, языка) дело.

Правда, озорство и ехидство – это едва ли не единственные общие черты характера двух однокашников. Мунивердич гораздо лучше преуспевал в учении, любил во всём порядок… И вообще, его внешняя легкомысленность была лишь маской, под которой скрывалось серьёзное отношение к жизни. Грубо говоря, Казанцев – это энергичный разгильдяй, а Мунивердич – весёлый аккуратист.

Третьим в их компании был курляндский барон Роман Аренс. Он происходил из родовитой, но очень бедной семьи. На какую-либо помощь от родственников Аренсу рассчитывать не приходилось, он экономил на всём и не упускал возможности подзаработать, если появлялась хоть малейшая возможность это сделать.

– Подозреваю, что ты на самом деле цыганский барон, – говорил Казанцев, намекая на его предпринимательские способности. А Мунивердич посвятил другу шутливую эпиграмму, в которой обыграл ещё одну черту его характера – присущий ему, хотя и слегка завуалированный антисемитизм:

Рома Аренс – не Арон-с,Он не барин-с, он барон-с.Внешне облик РоминКроток, мил и скромен.Но выпьет Рома рому –Берегись погрома!

Аренс был трудолюбив, усидчив и учился на «отлично». Его часто принимали за родственника известного историка и профессора Николаевской военно-морской академии Евгения Ивановича Аренса. Вообще, в Российском флоте существовала целая династия Аренсов, и многие её представители дослужились до весьма высоких постов. Однако Роман был всего-навсего их однофамильцем.

За шесть лет, проведённых в стенах корпуса, друзья неоднократно ссорились, мирились, вместе участвовали в разного рода «шкодах» – разыгрывали преподавателей (иногда совсем не безобидно), зашивали простыни одноклассникам, бегали в самоволки, нелегально проносили вино, после сдачи экзамена устраивали ритуальное сожжение астрономического альманаха…

Первую морскую практику друзья проходили в Финском заливе на учебном корвете «Верный». Им пришлось нелегко: во-первых, они угодили в порядочный шторм и однажды убирали паруса при сильнейшем ветре с дождём, после чего простудились, а Аренс вообще слёг с воспалением лёгких. Во-вторых, руководитель практики капитан 2-го ранга Дерибас оказался сущим зверем… Скорее даже не зверем, а редкостной скотиной! Кадеты меж собой именовали его Дерижопом, а корвет – «Скверным». Между прочим, все почему-то считали, что «Верный-Скверный» когда-то был парусно-паровым крейсером, на котором якобы даже служил мичманом будущий писатель Константин Станюкович. В действительности это судно было не таким уж старым и изначально строилось как учебное. Но легенда жила и исправно передавалась от старших воспитанников корпуса младшим.

Больше всех Дерижоп невзлюбил Мунивердича – вероятно, потому, что он никак не мог запомнить его фамилию. Каждый раз он обращался к нему одинаково:

– Кадет Муди… Как?

– Му-ни-вер-дич!

– Мунивердич… Ни хрена себе фамилия!

– А что вам не нравится? Знатная славянская фамилия с итальянскими корнями, известна с тринадцатого века… Со мной в гимназии учился Мося Прошман-Дыркин. Вот уж действительно фамилия! И ничего, живёт и в ус не дует. В люди, говорят, выбился.

В принципе, Гремислав не сказал ничего обидного – по крайней мере, так ему казалось. И он был очень удивлён, когда получил за свой ответ-комментарий трое суток карцера.

После летней практики кадетам присвоили звание гардемарин. Им вручили погоны с увесистыми латунными якорями и личное оружие – палаши в чёрных ножнах. Последние два года обучения в среднем и старшем специальных классах воспитанники могли считать себя «почти офицерами».

Из 119 выпускников Морского корпуса отличник Аренс стал вторым по успеваемости. Двоечник Казанцев оказался тоже вторым, только с конца. Ну, а Мунивердич, как и следовало ожидать, попал в середину списка. В учёбе он всегда был крепким середнячком.

Роман Аренс использовал своё право выбора места службы и отправился в Германию, где проходил испытания построенный для России лёгкий крейсер «Муравьёв-Амурский». На этом же корабле он гардемарином отправился в пункт своего предписания – во Владивосток. Сибирская флотилия, несмотря на свою малочисленность, считалась перспективным местом службы: там можно было быстро сделать карьеру. Не секрет, что морское министерство планировало в течение ближайших пяти лет превратить флотилию в могучий Тихоокеанский флот, способный бросить вызов нынешнему господству Японии в дальневосточных морях.

Недели три назад Казанцев получил от Аренса письмо, отправленное из Шанхая. Рома писал, что в очередное практическое плавание к берегам Китая и Кореи он ушёл в новой должности помощника вахтенного начальника. Свой крейсер «Муравьёв-Амурский» он трогательно называл: «наш «Мур-Мур»…

Мунивердич неожиданно для многих, в том числе и для своих друзей, вызвался служить в морскую авиацию и отправился на шестимесячные курсы летунов в Нижний Новгород. По их окончании получил назначение на Черноморский флот и прибыл в Севастополь. Казанцев искренне обрадовался встрече с другом. Он уже освоился в городе и теперь водил Мунивердича по кабакам и бульварам с видом знатока-краеведа.

Черноморский авиаотряд был укомплектован преимущественно «пятаками» – новейшими отечественными летающими лодками М-5 конструкции Д.П.Григоровича (последний к морскому министру Григоровичу никакого отношения не имеет). «Пятак» с его изящным фанерным корпусом, обводами похожим на скоростной катер, в то время был, пожалуй, самым совершенным гидросамолётом в мире. Ротативный мотор мощностью в сто лошадиных сил, оснащённый толкающим винтом, позволял развивать скорость порядка ста вёрст в час. Гидропланы – а их насчитывалось около двух десятков – базировались за городской чертой, в Круглой бухте.