Создатель ангелов

— Плохо спят уже несколько ночей, фрау Байер. Думаю, им досаждают комары, — ответил он и больше не возвращался к этой теме.

— Ему просто страшно посмотреть правде в глаза, — объяснила Розетте Ирма Нюссбаум. — Сначала судьба отняла у него жену, а теперь выясняется, что его дети страдают от какой-то странной болезни. Мужчины не умеют справляться с горем. Они обходят его за километр. Гораздо проще делать вид, что ничего не случилось.

Юлиус Розенбоом тоже встретился с детьми в доме, более того, они даже обменялись парой слов.

— Я с ними говорил! Я с ними говорил! — уже издалека кричал он на следующее утро своим друзьям.

Они стояли на деревенской площади и ждали школьного автобуса до Хергенрата.

— С кем? — спросил Длинный Мейкерс, он как раз толкал Роберта Шевалье, а тот подмигивал Грейт Прик из пятого класса.

— С детьми доктора, конечно!

— Что ты сказал? — переспросил Сеппе, сын булочника, который только подошел к ним.

— Я говорил с братьями Хоппе! Вчера вечером!

— Рассказывай! Рассказывай! — поторопил его Сеппе.

— Я сидел один в приемной, и тут открылась дверь, — начал Юлиус, предварительно бросив взгляд на дом доктора. — Я решил, что это нудная фрау Нюссбаум, и поэтому стал смотреть в книжку. Сначала было тихо, а потом кто-то заговорил шепотом. Я поднял голову, а это они. Прямо перед моим носом! Все трое! Это точно были сыновья доктора, больше некому. У всех троих лысая голова, а череп прямо размером с футбольный мяч, и шрамы на лице, вот тут, — и он провел указательным пальцем от уголка рта до носа.

— А какого они роста? — спросил Длинный Мейкерс.

— Да на голову ниже вон тех двоих, — Юлиус показал на малышей Мишеля и Марселя Морне, которые ждали чуть поодаль, стоя с мамой за руку.

И добавил шепотом:

— Только вовсе не такие толстые. Даже очень худенькие.

— А потом? Что было потом? — спросил Сеппе.

— Один из них спросил, как меня зовут.

— Ты же себя не выдал?

— Конечно, я сказал. Я вообще обалдел. А ты сам бы что сделал?

— Они говорили на немецком? — спросил Роберт Шевалье.

— На чистом немецком.

— А какие у них голоса?

— Трудно было их понимать. Как будто рты у них не совсем открываются.

— А они и не открываются, — добавил Длинный Мейкерс. — Это из-за шрама. Сплошные рубцы.

— Выглядит это точно не слишком приятно, тут ты прав.

— А потом?

— Тот же самый спросил, что я делаю, и я сказал, что учу уроки к школе. Тогда он спросил, а где эта школа. Я сказал, что в Хергенрате. Он спросил, а где находится Хергенрат. Где-то там, сказал я и показал рукой наугад. Тут его брат спросил, а далеко это где-то там. Я сказал, минут двадцать на автобусе. Да, далеко, сказал он тогда.

— Непохоже, что они очень умные, — заметил Длинный Мейкерс.

— Нет, да они на умных и не похожи.

— А что потом, Юлиус? — снова спросил Сеппе, сын булочника.

— Больше ничего, потому что в дверях вдруг появилась фрау Манхаут. Она очень рассердилась и сказала, что им нельзя заходить в приемную. И они все трое тут же умчались, но сперва…

— Сперва что? — спросил Роберт Шевалье.

— Прямо перед тем как уйти, один из них протянул руку и потрогал мою верхнюю губу. Честно! Как будто хотел проверить, настоящая она или нет. Я так и замер!

— Как же это он не испугался? — возмутился Роберт.

Он сердито глянул в сторону докторского дома и тут же крикнул:

— Ух ты!

Не отводя взгляд, он дернул за рукав Длинного Мейкерса и показал на дом:

— Они там! За окном на втором этаже!

Все остальные повернулись в ту же сторону и увидели за стеклом три лысые головы. Малыши, похоже, следили за ними и тут же исчезли, как только Сеппе погрозил в воздухе кулаком. Через пару минут, правда, головы снова одновременно появились в окне, будто все они росли на одном туловище.

Глава 8

Возможно, это был чересчур смелый шаг, но все же фрау Манхаут настоятельно пыталась уговорить доктора Хоппе отдать сыновей после летних каникул 1987 года в школу — в сентябре им исполнялось три. Доктор оборонялся аргументами, которые ей, один за другим, удалось опровергнуть.

— Они еще маленькие, — заявил он.

Она ответила, что в Бельгии минимальным возрастом для подготовительного класса считается два с половиной года. То есть ничего страшного в этом не было.

Тогда он сказал, что они еще не готовы к школе. На это она заметила, что его сыновья уже давно к ней готовы и что она никогда не видела настолько развитых детей в таком возрасте.

— Их здоровье не позволяет. Они быстро устают.

Она парировала тем, что мальчики вначале могут ходить и на неполный день. Это было совершенно нормально. Тогда доктор добавил, что в школе его дети будут подвержены инфекциям, а она смело возразила, что в доме этот риск так же велик. Ему нечего было ответить. Но разрешения он не дал.

Когда на следующий день она снова завела этот разговор, то подчеркнула необходимость контакта с ровесниками, что было необходимо для развития их социальных навыков.

— Они сами есть друг у друга, — ответил он и продолжил: — Когда мне было столько же лет, у меня тоже не было контактов с детьми моего возраста.

Получалось, он снова сравнивал своих сыновей с собой. Ему, судя по всему, хотелось, чтобы все трое стали похожими на него. Шарлотта так и спросила:

— А собственно, кем вы хотите, чтобы они стали?

Он ответил честно, и это удивило ее еще больше, чем сам ответ.

— Они должны продолжить мой труд. Расширить его.

Как она и ожидала. В этом смысле он не был исключением. Многие родители требуют от детей того, чего не смогли добиться они сами.

— Тогда вы тем более должны как можно раньше отдать их в школу, — попыталась она спровоцировать доктора.

Но он оставался твердым.

— Когда им будет шесть, фрау Манхаут. Когда будет пора идти в начальную школу. Не раньше.