Создатель ангелов

— Им нужно к вам привыкнуть, — сказал доктор Хоппе. — Я заметил, что они сложно привыкают к новым ситуациям.

Ответ ее успокоил, и доктор, словно прочитав ее мысли, заметил:

— Но они уже умеют говорить. Иногда они произносят слово, которое где-то слышали. От меня, или по радио, или еще где-то. Оно может быть на французском или на немецком. Они очень умные.

— Да, это очень необычно.

Фрау Манхаут не знала, как этому верить. За время своей работы ей часто приходилось говорить с родителями, которые видели в своих детях то, чего на самом деле не было. «Es meint jede Frau, ihr Kind sei ein Pfau (каждой матери ее дитя милее всех)», — думала она в таких случаях.

— Я хочу развивать в них знание языков, — продолжал доктор. — Я говорил с ними на немецком и французском попеременно, но если теперь вы будете говорить с ними по-французски, а я — по-немецки, то они быстрее поймут разницу, не так ли?

С этим она должна была согласиться, в просьбе не было ничего особенного. В местности, которая находилась на пересечении границ трех стран, многие дети воспитывались на нескольких языках. Почти все здесь говорили по-немецки, а к нему добавлялся французский или голландский. Некоторые дети учили одновременно три языка, в зависимости от школы, в которую ходили, и от того, с кем играли на улице.

И у самой фрау Манхаут все было именно так. Она родилась в Гемменихе, и родители говорили с ней на немецком. На улице она выучила французский, а позже, в средней школе, изучала на уроках голландский. Вдруг она поняла, почему накануне доктор так интересовался ее знанием языков. Из того, что он сказал потом, она сделала вывод, что он хорошо все запомнил, потому что сейчас снова спросил про ту голландскую колыбельную.

— Та, что про цветы, — напомнил он. — Не могли бы вы петь ее время от времени?

— Если вы так хотите, — сказала фрау Манхаут, хотя это желание показалось ей немного странным.

Доктор посмотрел на часы:

— Пойдемте, я быстро покажу вам дом. Скоро придут первые пациенты.

Она не успела ничего ответить, а он уже развернулся и исчез за дверью в коридоре. Фрау Манхаут, растерявшись, осталась на месте. Она покачала головой и осторожно усадила Рафаила в качалку.

— Я сейчас вернусь, — сказала Шарлотта по-французски, все больше и больше задаваясь вопросом, во что же она ввязалась.

Доктор ждал ее в коридоре напротив двери приемной.

— Дети и я пока спим на первом этаже, — сказал он и вошел в комнату.

Фрау Манхаут нерешительно шагнула за ним и остановилась в дверях. Комната была аккуратно прибрана. Посередине у дальней стены стояла односпальная кровать с безукоризненно расправленным покрывалом. На стульях по обе стороны от изголовья не было ни книг, ни одежды, нигде на полу не валялись детские игрушки или другие вещи. У противоположной стены в ряд стояли три металлические кроватки на колесиках, на расстоянии приблизительно метра друг от друга. Кроватки тоже были тщательно заправлены, на кипенно-белых простынях и наволочках не было ни единой складки. В ногах каждой кроватки висела табличка с именем. Михаил спал на кроватке справа, слева от него спал Рафаил, а рядом с ним — Гавриил. Обои на стенах казались совершенно новыми, но сами стены были голыми. Нигде не висело ни единой фотографии, хотя фрау Манхаут ожидала их увидеть: портрет жены доктора, возможно, их свадебный снимок и уж наверняка фотографии детей, которых он, по словам Марты Боллен, постоянно фотографировал. Во всей комнате ощущалось что-то казенное. Она не была чьим-то личным пространством, а из-за ослепительно белых простыней и покрывала даже напоминала больничную палату.

— Ванная наверху, — сказал доктор. — Но поскольку каждый раз носить детей наверх весьма утомительно, я пока мою их в тазу на кухне.

— Как в наше время, — улыбнулась она.

Доктор снова не отреагировал. Никакого чувства юмора, подумала Шарлотта и тут же понадеялась, что дети унаследовали не слишком много черт его характера.

— Фрау Манхаут…

Пауза была многозначительной, и она сосредоточилась.

— Еще кое-что. Это касается их здоровья, — быстро сказал доктор.

Если бы он сказал, что что-то не так с ее собственным здоровьем, фрау Манхаут растерялась бы не так сильно. Она уже задавалась вопросами об этих детях, но все равно новость оказалась шоком. И неприятной была не только сама новость, но и тот факт, что доктор так долго ждал, чтобы рассказать об этом.

— Ничего серьезного, — добавил он. — Я сейчас занимаюсь этим. Но я считаю, вы должны быть в курсе. Поэтому им пока нельзя на улицу.

— Но вы ведь могли и раньше мне… — начала она, но ее прервал звонок в дверь.

— Вот и первые пациенты, — быстро сказал доктор. — Мне нужно начинать. И вы тоже можете начать.

Он развернулся и, обойдя ее, вышел из комнаты. Как будто сбежал, а она снова осталась совершенно растерянной.

— Вы идете, фрау Манхаут? — услышала она голос доктора.

«Я не возьмусь за это, — подумала она, — мне не надо этого делать».

Расстроенная, женщина вышла из комнаты.

— Добрый день, фрау Манхаут, — раздалось из коридора.

У двери стояла Ирма Нюссбаум, Шарлотта Манхаут кивнула ей. Незадолго до этого она видела, как Ирма наблюдала за домом доктора из своего окна на другой стороне улицы.

— Будете присматривать за детишками герра доктора, фрау Манхаут? — спросила Ирма.

В том, как она произнесла ее имя, сквозила фальшь. Доктор умерил шаг и оказался между двумя женщинами — как секундант, обязанный следить, чтобы дуэль прошла правильно.

— Да, фрау Нюссбаум, — ответила Шарлотта Манхаут, и ни один мускул не дрогнул у нее на лице. — Ко мне обратились с этой просьбой, и я намерена этим заниматься.

С этими словами она развернулась и направилась в сторону кухни.

За первые несколько недель Шарлотта Манхаут не заметила у детей никаких исключительных умственных способностей, напротив, они продолжали вести себя отстраненно и не произнесли ни слова. Из-за этого она чем дальше, тем больше убеждалась, что у ее воспитанников умственное отставание и доктор имел в виду именно это, когда говорил о проблемах со здоровьем. Конечно, он стыдился этого.

Но постепенно Михаил, Гавриил и Рафаил оттаяли. Казалось, что им и в самом деле надо привыкнуть, и сначала фрау Манхаут должна была завоевать их доверие. Для этого она не делала ничего особенного, только всегда была доброй и терпеливой, хотя последнее было особенно трудно. Время от времени ей хотелось по очереди хорошенько встряхнуть их, чтобы они наконец-то проявили хоть какие-то эмоции. К счастью, Шарлотта смогла сдержаться, и однажды, когда на Наполеонштрассе снова образовалась длинная пробка из машин и автобусов, едущих к границе трех стран, в поведении детей наступила перемена. Фрау Манхаут взяла Михаила на руки, чтобы показать ему в окне стоящие машины, и вдруг мальчик закричал: «А-и!» И в следующий момент за спиной двое его братьев тоже крикнули: «А-и!» Потом доктор сказал, что его сын, вероятно, хотел произнести «так-си», потому что на нем они приехали из Бонна в Вольфхайм много месяцев назад. Фрау Манхаут была поражена.

Потом все пошло быстрее. Их словарный запас или уже был достаточно большим, или очень быстро рос, потому что в последующие дни мальчики продолжали произносить слова, причем все время дополняли или повторяли друг за другом. Иногда даже казалось, что дети играют в игру. Когда фрау Манхаут делала им фруктовое пюре, мальчики перечисляли фрукты по-французски, так как уже поняли, что она говорит на этом языке. Всех троих было достаточно сложно понимать, и не только потому, что они были еще совсем крохи, но и из-за того, что заячья губа мешала им, как и их отцу, произносить некоторые звуки. Но она понимала, что они говорили, и это вначале было самым главным.