Сожженные мосты

Во второй телеграмме Никса пенял за посла, но очень осторожно, завуалированно.

Разумеется, восторгался Кованько. Его послание было аж на целый лист. Ему я первым и ответил – мол, готовь место, к тебе едет сам Вуазен. Завод Сегена я решил разместить под Москвой – дабы не складывать все яйца в одну корзину. Да и вообще конкуренция авиашкол – вещь полезная и бодрящая инженеров.

Царю ответил, что самолет уже разбирают на части и грузят на платформу – встречайте в Питере. Про свой же приезд отписался туманно – я по дороге обратно еще хотел заглянуть в Вену, посмотреть на наших главных недругов. Если с Германией нас больше сталкивали лбами англичане и прочие «антантовцы», то с Австро-Венгрией у нас были непримиримые противоречия, которые можно было разрешить только войной.

Были телеграммы и от европейских властителей – поздравлял кайзер и даже сам король Англии, Эдуард VII. Встретиться не соизволил, зато устами своего секретаря восхвалял «покорителя неба». Приглашал еще раз приехать на острова в ноябре на день рождения.

– Поедешь? – Елена заглянул мне через плечо.

– Выборы в Думу… – покачал я головой. – Не можно бросать такое дело. Не поеду.

– Обидится.

– На обиженных воду возят, – вздохнул я. – В политике нет места огорчениям. Вот увидишь, англичане нас еще раз позовут. Надо только силы подкопить, дабы не выглядеть «бедными родственниками».

* * *

На президентском приеме меня почти сразу поймал под руку сухопарый дедок с длинным лицом, украшенным таким неимоверным шнобелем, что для баланса ему пришлось носить усы с острыми кончиками вразлет.

Дед начал втирать мне на французском и был изрядно обескуражен тем, что я ни слова не понимал. Точнее, не понимал смысла – слова знакомые проскальзывали. Хорошо хоть Елену со мной пропустили, тут нравы жесткие, на официальное мероприятие – только с официальной женой. Ну так я и выдал, что она мой партийный секретарь и вообще лидер женской фракции, и если замшелые французские ретрограды отрицают женское равноправие, то плевал я на президентский прием с Эйфелевой башни.

Вот так вот под ручку с ней мы и вошли в зал. А через минуту уже общались втроем, и Лена представила мне наконец-то собеседника – Анатоль Франс. Вроде писатель, довольно известный, даже классик, но его творения в прошлой жизни прошли мимо меня, и потому я не мог разделить пиетета Лены, смотревшей на него с придыханием.

Мэтра очень интересовали ощущения человека от полета, страхи, волнения на высоте, и я понемногу втянулся в разговор. Описывая подробности, я даже, как совсем-совсем настоящий летчик, стал ладонями показывать эволюции аэроплана от ветра, чем привел в восторг Франса, а Ленку, наоборот, напугал. Ну да, Анатолю-то что, если я разобьюсь? Так, эпизод в покорении воздуха, а всем нашим моя гибель – кранты и конец всех начинаний. Так что, Гриша, надо бы себя поберечь. Как там мой шелковый бронежилет, кстати? Дома оставил. А зря. И Лохтина что-то не пишет. Эта мысль внезапно больно меня резанула. Все отписались, ворох телеграмм прислали, поздравляют. Но не «генеральша».

– Ты чего мрачный такой стал? Надулся? – Елена дернула меня за локоть.

– А, ерунда, – махнул я рукой. – Вон президент идет, пойдем знакомиться.

Ну и началась говорильня. Прорыв французского гения, все такое. Вуазены и Сеген, в арендованных фраках, волосы набриолинены, не иначе все утро у куафера провели. И сияют, сияют. Хотя как же иначе – сидели стартаперы в своих сарайчиках, ковыряли свои железки, строили дичь, которую серьезные люди в лучшем случае считали за баловство, в худшем – быстрым способом угробиться. И вдруг – н-на! Перелет, триумф, приглашение в президентский дворец, которого при ином раскладе им как ушей своих не видать… Вон, вокруг них уже солидные господа вьются, наверняка банкиры и промышленники.

– Выстрелил прожект, да еще как! А все почему? А потому что я такой храбрый и гениальный, да, Лена?

– Ох, Гриша, не заговаривайся. Высоко залетел, сам знаешь, что дальше.

Тем временем нас подвели к президенту. Поскольку прием имел частный, а не государственный характер, на плотном дедке был простой фрак, без атрибутов главы государства – ленты, звезды Почетного Легиона, цепи на шее или что там президентам положено, вместо короны, скипетра и державы? Простой народ должен видеть, что это Власть! Ого-го, вся в золоте и сиянии! Склонись!

А так – хороший такой животик, наверняка любит господин президент поесть, крупный нос, набрякшие веки. Прическа и борода старомодные, с такими он бы отлично смотрелся в качестве командира бригады или дивизии на Гражданской войне в США, только кепи с лаковым козырьком и не хватает. И трубки.

Представили, пожали руки, Арманд Фальер не преминул рассказать о том, что сам из крестьянского сословия – дед пахал, отец в землемеры выбился, а уж он сам и университет закончил и карьеру политика сделал. Я же только кивал благосклонно, поскольку понимал с задержкой – пока там Лена переведет… Наверное, Нелидов, который был приглашен на прием, так сказать, по должности, мог бы перевести и получше, но он изо всех сил делает вид, будто я его не замечаю. Помнит, чем прошлая встреча закончилась, ну и бог с ним, обойдемся.

Президент же, заметив мою заминку с пониманием, с улыбкой сказал:

– Сожалею, что вы ударились о землю в Англии, а не во Франции…

– Почему же?

– Тогда бы вы заговорили на французском!

Посмеялись. Разговор мало-помалу перетек на политику, и я опять давал пророка – пучил глаза, хватался за крест и вещал, что грядет большая война. Французам это само собой понятно – пепел Эльзаса и Лотарингии стучит им в сердце, но они еще не понимают, что это будет не трехмесячная прогулка парадным шагом, а четырехлетняя бойня нон-стоп. Лунный пейзаж примерно так по всей Бельгии. И даже на фоне остальных армий, после англо-бурской войны срочно переодевающих солдат в зеленое, серое, хаки и фельдграу, французы продолжают цепляться за синие кители и красные шаровары. Вот я и потыкал, сколько мог, что драться придется несколько лет и ценой миллионов погибших.

Французы не оценили. Решили, что русский визионер завирается, и попробовали свернуть тему, упирая на то, что смерть за родину – смерть славная и почетная. Тут уж я мраку на себя нагнал и выдал, что нельзя людей на такое посылать вообще. Дескать, жизнь свыше дадена и не человеческим разумением ее отнимать, неча в божественное соваться. Попал в точку – Фальер, оказывается, большой противник смертной казни, и мы с ним и Франсом еще добрых полчаса эту тему обсуждали. Франс все норовил вывести на социальные причины преступности – на бедность и необразованность, а я ему поддакивал. А вот идея о том, что отсутствие перспектив в жизни у людей тоже на это влияет, похоже, писателя проняла.

Небольшой банкет прошел в восхвалениях покорителей воздуха, но почти в каждом тосте, а они тут длинные, обстоятельные, почти речи, звучало эдакое недоумение и даже разочарование. Как это простой мужик? Почему лавры достались не утонченным галлам или, на худой конец, не просвещенным мореплавателям? Н-да, не может Европа никак воспринимать Россию на равных. Дикари, на медведях ездят, водку жрут и реакторы топят… а, нет, реакторы это позже.

Пустое времяпрепровождение в целом. Кое-какие мыслишки Фальеру и Франсу закинул, с рядом денежных мешков пообщался, может, какую скидочку и выбью, когда еще заводы торговать буду.

После приема решили слегонца выветрить алкогольные пары прогулкой. Тем более возле Эйфелевой башни нас ждал Эренбург. И не с пустыми руками. Мой новый художественный агент успел приобрести две картины Модильяни и «Мальчика, ведущего лошадь» Пикассо. Из «розового периода», последнего.

– Можно еще недорого купить «Радости жизни» Матисса и еще Модильяни, – Илья тоже был подшофе, разматывая рулоны, чуть не уронил картины.

– Бери все! – покивал я, разглядывая Пикассо. Нет, все-таки гений – он и есть гений. Модернисты тоже хороши, но Пабло жжет напалмом по всей мировой живописи. Сколько ему будут подражать, но все без толку… Второго такого не будет.