Сожженные революцией

Перцов не совсем точен в своих воспоминаниях. Личное знакомство Блока с Мережковскими состоялось ещё в марте 1902 года; к сентябрю он уже был для Зинаиды Гиппиус вполне конкретным предметом литературного интереса, а не «каким-то там петербургским студентом». Она далеко не первый раз держала в руках листки с его стихами, написанными характерным аккуратным, красивым, чистым почерком. При нарочитой сдержанности в оценках (молодого автора лучше переругать, чем перехвалить) она уже отчётливо понимала, что тут – настоящая поэзия и настоящий поэт.

Стихи Блока были напечатаны в третьем номере журнала, вышедшем в конце марта 1903 года, как раз на Благовещенье (вполне мистическое совпадение в духе вожделений соловьёвцев). Десять стихотворений под общим заглавием «Из Посвящений». Первым шло «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…»; завершали подборку строки:

Верю в Солнце Завета,Вижу очи твои.

Следующие публикации последовали за первой стремительно. В апреле почти одновременно вышли университетский «Литературно-художественный сборник» Никольского с несколькими стихотворениями Блока и альманах «Северные цветы» (издательство «Скорпион»), в коем – большая подборка под названием «Стихи о прекрасной Даме». Название, говорят, придумал Брюсов. Так были найдены главные слова, которые скоро станут заглавием его первой книги стихов и именем целого этапа его жизни.

Но здесь мы ненадолго расстанемся с Блоком. Нам пора познакомиться с его двойником и антиподом, в жизни которого как раз в это самое время тоже хочет совершиться нечто главное, определяющее.

Итак, подальше от холёного Петербурга и экспансивной Москвы, в тихую милую Вологду.

VI «Радость, что я убил человека»

И так я, сетуя, в свой дом пришёл обратно.Уныние моё всем было непонятно.При детях и жене сначала я был тихИ мысли мрачные хотел таить от них;Но скорбь час от часу меня стесняла боле;И сердце наконец раскрыл я поневоле.А. С. Пушкин

Вологда. Вершина лета. Июльская жара.

Жандармский чиновник платочком утёр со лба пот (в канцелярии душно), обмакнул перо в чернильницу и принялся заполнять раскрытую страницу ведомости.

В запылённые окна бьёт летнее солнце. С улицы слышатся обывательские голоса и тележное бряканье. Ветерок колеблет стёкла в облупленных рамах. По серым стенам прыгают зайчики. Один такой зайчик озарил на мгновенье левую страницу развёрнутой конторской книги. Как будто желая приколоть его к бумаге наподобие бабочки, чиновник воткнул остриё пера в солнечный хвостик. Но зайчик исчез, а на бумаге в самой узкой левой графе «Номеръ по порядку» появилась чёткая косая черта: цифра 1. И затем последующие графы одна за другой стали наполняться беглыми чёткими чуть наклонными буквами, там и сям украшенными писарскими завитушками.

В графе «Званiе происхожденiя, имя, отчество и фамилiя, лта, вроисповеданiе и прозвище, если таковое имеется»: «Бывший студент С.-Петербургского университета, сын статского советника Борис Викторов Савинков, 24 лет, вероисповедания православного».

Подчеркнув одной чертой фамилию «Савинков», чиновник вновь обмакнул перо в чернильницу и погнал косые буковки дальше.

Графа «Приметы»: «Рост 183 сант[иметра], телосложение слабое, несколько сутуловат, цвет волос на голове тёмно-каштановый и усах – светло-каштановый, на темени проступает лысина, волосы коротко острижены, бороду бреет, глаза карие, несколько близорук, очков не носит, нос прямой с небольшой горбинкой, лицо овальное, худощавое, весноватое, на наружной стороне левого предплечья чёрного цвета родимое пятно величиною с двугривенный, покрытое чёрными волосами».

Последние строчки (про родимое пятно) не поместились в узком пространстве графы, и перо вынесло их вниз, приткнув к священному месту начальнической подписи. Подосадовав на это обстоятельство, чиновник посмотрел на листву за окном, потом на часы, вздохнул и вновь прильнул к бумаге.

Следующая графа. «Состоял ли под стражею или под надзором полиции. В 1901 г. привлечён к дознанию при С.-Петер[бургском] губ[ернском] жанд[армском] управ[лении] по обвинению по 250 ст. Улож[ения] о наказ[аниях] и отдан под особый надзор полиции; в 1902 г. привлечён вновь к дознанию при Московском губер[нском] жанд[армском] управ[лении] по обвинению по 2 ч. 250 ст. Улож[ения] о нак[азаниях] и также отдан под особый надзор полиции; кроме того, состоит под негласным надзором».

«Где проживал в последнее время. В Вологде состоит под особым надзором полиции, откуда около 10 текущего июля скрылся неизвестно куда».

«Имеет ли семейство и родных, и где проживают. Женат на Вере Глебовой Успенской, имеет детей Виктора 3 л. и Татьяну 4 лет [54] , <проживающих в С.-Петербурге – зачёркнуто>, выбывших из Вологды в начале июля сего года в Варшаву; отец Савинкова статский советник Виктор Савинков, мать и три сестры проживают в Варшаве, где отец служит мировым судьёй; братья: Александр – студент Горного института (ныне уволен за привл[ечение] к дозн[анию]) – и Виктор – обучается в Варшавской гимназии».

54

Ошибка жандармов: дочь Савинкова родилась в 1901 году; летом 1903 года ей не исполнилось ещё двух лет.

«Куда должен быть направлен по розыскании. В распоряжение вологодского губернатора для подчинения особому надзору полиции» [55] .

Окончив писать, господин в мундире придавил последние строчки пресс-папье, встал, взял бумаги в руки и по скрипучим половицам двинулся в сторону дубовой двери начальничьего кабинета. Через минуту исписанный разворот уже привольно раскинулся на зелёном сукне широкого письменного стола начальника Вологодского губернского жандармского управления. Внизу под чертой стремительно выросла подпись:

55

Из ведомости Вологодского губернского жандармского управления, 14 июля 1903 г. // Государственный архив Вологодской области. Ф. 108. Оп. 1. Д. 285. Л. 153–154. (цит. по: Старая Вологда. XII – начало XX века: сборник документов и материалов. Вологда, 2003. URL:vol/ogda/13.htm).

«Начальникъ Управленiя полковникъ Самаринъ».

Дата: 14 июля 1903 года.

Ключевая фраза во всём написанном угнездилась ровно посередине.

«Около 10 текущего июля скрылся неизвестно куда».

Из-за этого и пришлось заполнять разворот ведомости.

Ровный писарский почерк и залихватская подпись ясно говорят о том, что ни начальник управления, ни его подчинённые не были потрясены происшедшим. Неприятность, конечно, и хлопот прибавится, но ничего такого экстраординарного. Из ссылки в императорской России кто только не бегал, причём в особенности – из Вологды. Как не помнить: тридцать лет назад увезли отсюда крёстного отца тогдашних вольнодумцев ссыльного Петра Лаврова; спокойно увезли, как прихворнувшего театрала увозят из дома в оперу. И доставили в Петербург, а оттуда прямо в Париж. И автор этого деяния, некто Герман Лопатин, ещё десять лет разнообразно возмущал покой самодержавной России, покуда не угодил в Шлиссельбургскую крепость.

Ничего. Все они там будут, безобразники.

Если бы безымянный канцелярист и полковник Самарин знали, кого они выпустили из-под своего сонного надзора! Если бы они ведали, что натворит этот «сын статского советника» точнёхонько через год и один день – станет прямым участником убиения их высокого начальника, министра внутренних дел Плеве! Они бы, наверно, ужаснулись. Впрочем, может быть, тайно бы и обрадовались. Отношение к Плеве в рядах жандармского корпуса было не слишком любовным. Да и вообще говоря, охранительное министерство, включая жандармерию и полицию, по уши увязло в служебной грызне и тайных интригах…

Но, во всяком случае, если бы они знали… То уж, наверное, заполняли бы страницы ведомости не таким рутинно-равнодушным почерком.

Да. Через год и один день много столпится таких вот мундиров – жандармских, полицейских, ведомства юстиции – в Петербурге на Измайловском проспекте возле Обводного канала.

Перенесёмся в Петербург. Пасмурный полдень 15 июля 1904 года. Измайловский проспект. Обводный канал. Сдерживаемая городовыми толпа. На заднем плане, на том берегу канала, – Варшавский вокзал, широченные окна-арки которого зияют пустотами вылетевших стёкол. На этой стороне, в центре оцепленного пространства, – фуражки, погоны, мундиры.