Созидательный реванш (Сборник интервью)

А наше самостийное телесловечко «неформат» практически изгнало с телеэкранов нормальных людей. А почему «неформат»? Потому что это не будет приносить рекламу. А куда идут деньги за рекламу? Что, на детские сады, на детские дома? Нет — на оплату деятельности самих телевизионщиков. Обществу-то что от этого? Ему интересно, чтобы информационное пространство не угнетало, не вырабатывало в нем комплекс неполноценности, не будило животные инстинкты, а хоть чуть-чуть поднимало. У нас же любая попытка заставить телебоссов прислушиваться к мнению общества пресекается на корню.

— Кем? Телебоссами? Или сама общественность пассивна?

— Да, общественность в основном пассивна. А телевидение тиражирует мнение: мол, стоит только начать контролировать, как тут же развернется цензура. Хотя, допустим, корпоративная цензура — она существует. И телекомпании, и издания, которые принадлежат каким-то мощным экономическим образованиям, никогда не будут писать о безобразиях внутри них самих. И чем же этот контроль отличается от партийного? Да ничем!

— Юрий Михайлович, а не слишком ли большое значение вы придаете проблеме нравственности?

— Нет. Если у писателя иная позиция, он должен перейти на другую работу.

— Но уговаривать людей быть хорошими…

— Это прямая обязанность литературы. Как журналиста — выпускать хорошую газету, а галошной фабрики — производить отменные галоши.

— Но мало кто готов сегодня пострадать за нравственность.

— Пострадайте хотя бы внутренне. Зачтется. А богатому можно пострадать в форме благотворительности. Не надо ждать, когда бедняки начнут утверждать нравственность с помощью шила или бейсбольных бит.

Беседовали Александр и Любовь ГАМОВЫ «Комсомольская правда», 8 октября 2009 г.

«Писателя с действительностью может примирить только творчество»

— Обращаюсь к вам как к человеку, всегда критически настроенному: скажите, пожалуйста, что могло бы примирить вас с действительностью, какой она должна быть, на ваш взгляд?

— Знаете, писателя с действительностью может примирить только творчество. Поэтому, когда действительность станет такой, что не будет писателя раздражать или вызывать чувство протеста, тогда литература, как я ее понимаю, просто отомрет.

— Но хотя бы есть, с вашей точки зрения, у человечества какие-то исторические примеры, которыми оно могло бы вдохновляться, созидая будущее?

— В общем, конечно, есть. И в истории нашей страны были такие разумные периоды жизни, на которые надо ориентироваться. Скажем, Московская Русь в период расцвета, царствование Александра Третьего в конце девятнадцатого века или, например, вторая половина шестидесятых-семидесятых годов советского периода: на мой взгляд, они были достаточно гармоничны. Мне кажется, что тот государственный антисоветизм, который сейчас воцарился, мешает понять то хорошее, что было в советской эпохе. А в ней было даже очень много хорошего, поэтому во всех моих последних романах — это и «Замыслил я побег», и «Грибной царь», и в моей пьесе «Одноклассники», которая сейчас поставлена в Театре Российской армии, я рассказываю о том, как жили мои герои и до девяносто первого. Мне кажется, что одна из главных задач деятелей культуры — восстановить эту порванную связь времен. Мы только что оторвались от советской эпохи и уже пытаемся ее судить, ничего дельного еще не совершив. Это неправильно.

— Что оно, то хорошее, что вы, один из авторов перестройки, могли бы попунктно назвать, говоря о советской истории?

— Конечно, я был одним из тех, кто активно писал о недостатках советской системы. Надо сказать, что моя первая критическая вещь вышла в журнале «Юность» в январе восемьдесят пятого года, когда еще никто не знал, что будет перестройка. А если говорить о достоинствах советской эпохи, то я как раз типический продукт этих достоинств. Потому что родился в рабочей семье, в заводском общежитии, в моем роду рязанских крестьян не было ни одного человека с высшим образованием. Я смог его получить и стать, как и хотел, писателем. Как ни странно, мы, перейдя к демократии, начали восстанавливать кастовость дореволюционного общества. Это и при советской власти, конечно, было, но в гораздо меньшей степени: энергичный, способный человек из низших общественных страт мог, в общем-то, добиться многого. Боюсь, что если бы сейчас «новый Шукшин» тронулся с Алтая в Москву, ему было бы гораздо сложнее, чем тогда Василию Макаровичу.

— А что вы имеете в виду, когда говорите о благополучии России при императоре Александре Третьем?

— Я имею в виду, что в тот период не было риторики о реформах, хотя продолжались серьезные преобразования. Развивалась экономика, был обуздан терроризм революционеров, и наша страна очень мощно продвинулась во всех отношениях, но без войн. Не зря царя прозвали Миротворцем. Мне кажется, что с Александра Третьего надо брать пример в том смысле, что о реформах не надо говорить — их надо делать. Он — один из крупных государственных деятелей в истории России, на мой взгляд. Кстати, многие исторические наработки его эпохи используются в наше время. Мне также кажется, что то время похоже на наше, современное, потому что Александр Третий тоже получил страну после незавершенных реформ, с ослабленной государственной системой.

Беседовала Ольга БУГРОВА «Голос России», 12 ноября 2009 г.

«И мы с женой скандалили, били посуду. Но все обошлось…»

«У нас с Натальей было мало тарелок»

— Юрий Михайлович, обычно на юбилей знаменитого писателя спрашивают про его детство, отрочество, юность…

— Некогда мне… А-а! Чтобы вы не приставали, я вам свой семейный альбом дам — там снимки сами за себя, точнее, за меня говорят. Это, так сказать, мои семейные ценности. И вот еще вам отрывки из второй части «Гипсового трубача» — там тоже про это. Как раз к пятидесятипятилетию закончил, выйдет в ноябре.

— Ага, давайте… Тогда сразу же и перейдем к семейным ценностям. А вы-то сами вообще как — за семью или против?

— Я? Странный вопрос для юбилейного интервью…

— Вы же первый начали! А вы хотели про литературные свершения Юрия Полякова? Но ведь герои ваших книг — и в «Небе падших», и в «Грибном царе», и в той, где «Замыслил я побег», да и во многих других — такое вытворяют!

— Что вас не устраивает в поведении моих героев?

— Изменяют направо и налево, уходят из семьи, даже, извините, на свинство свинга (свальный грех по-нашему) готовы пойти. А сколько едких афоризмов на тему: хорошее дело браком не назовут… Вам не стыдно?

— А почему мне должно быть стыдно? Да, мои герои изменяют, конечно, не направо и налево, а избирательно, по влечению сердца. Но что же делать? Я писатель-реалист. Кстати, мои герои, как правило, возвращаются в семью. И лично я, как частное лицо, — за семью. Женат тридцать четыре года. У меня дочь, внуки!

— Вы оправдываетесь?

— Ставлю вас перед фактом. У меня совершенно нормальная семья. А книги — это совсем другое: писатель — соглядатай эпохи. И он невольно описывает и анализирует то, что происходит вокруг него. А вокруг него происходят…

— Секундочку, а давайте об этом позже. А сейчас расскажите: как вам удалось так долго сохранять брак?

— Я не такая уж большая редкость. Мы дружим с семьей Меньшовых. Они тоже много лет прожили вместе. А еще — с Говорухиным. Там, правда, не первый брак, но очень длительный. Стабильных семей довольно много.

— А ваш стабильный брак — это заслуга писателя Юрия Полякова, который так хорошо все понимает, или вашей супруги?

— Думаю, здесь несколько моментов. Важно, что и я, и моя жена Наталья — мы оба из семей, где никто и никогда не разводился. Отсюда представление о семейной жизни не как об эксперименте, который в любой момент можно прекратить, а как о какой-то кармической предопределенности. Это у нас от родителей…