Созвездие Стрельца

Звали ее Зинаида Игнатьевна Стрельбищенская, жалоб на здоровье у нее не было, но лишь потому, что «плохое сердце» она болезнью не считала.

– По наследству такое досталось, – объяснила Зинаида Игнатьевна. – Стенокардией и мама моя страдала, и отец. Грудной жабой тогда называли. Оба от нее рано скончались, да в те времена и невозможно было вылечить. Какие тогда лекарства были? Никаких. Ну и обстоятельства, сами понимаете, то война, то вся страна в руинах. А в Сибири у нас хоть и не руины, но тоже не до грудной было жабы.

Пока старушка рассказывала, Марина изучала ее кардиограмму и анализы. По всему было понятно, что идет декомпенсация, состояние ухудшается, и меры надо принимать срочные.

– Сейчас войны нет, – сказала Марина. – А лечение есть, и надо вам его получить. В больницу вам надо лечь, Зинаида Игнатьевна, – пояснила она. – Скрининг сделают, лекарства подберут.

– Что сделают? – переспросила та.

– Полное обследование.

– Так для чего же в больницу? – испугалась старушка. – Я и так анализы сдам. И лекарства в аптеке куплю.

– Анализов много потребуется, – сказала Марина. – А главное, состояние ваше в динамике понаблюдают, иначе лекарства правильно не подобрать.

– Какие теперь больницы! – вздохнула старушка. – В нынешних разве вылечат?

Убежденность, что все больницы теперь плохие и в них не вылечат, каким-то загадочным образом уживалось у нее со знанием о том, что вылечиться в прежние времена было невозможно, потому что не было лекарств, да и обстоятельства не способствовали. Впрочем, взаимодействуя с людьми каждый день в самой существенной сфере их жизни, Марина уже не удивлялась ни странной человеческой логике, ни полному отсутствию таковой.

– Бассейновая больница – отличная, – сказала она. – Терапевты сильные, кардиологи тоже.

– А бассейн мне зачем?

– Бассейновая – это название. Потому что физиотерапия там разнообразная. Страховка у вас с госпитализацией. Я свое заключение напишу, потом к кардиологу пойдете, он тоже напишет, и, надеюсь, вас положат. Хорошая больница, хорошая, – повторила Марина. – И палату можно взять отдельную.

– Отдельную не надо! – Зинаида Игнатьевна испугалась больше, чем при самом упоминании о больнице. – Что вы! Я и так Андрюшу разорила уже хворями своими.

Андрюша – это, надо думать, сын, который ее сюда привел. Счастливая старость! Что делала бы она, Марина, если бы не папа вечно ей помогал, а, наоборот, самой пришлось бы заботиться о родителях? Каждый раз, когда она думала об этом, ей становилось не по себе. Видеть, как родной человек умирает, знать, что ему можно помочь и одновременно знать, что помочь ему невозможно только потому, что нет денег на лечение… От такого самому умереть впору!

– Какую палату, на месте выясните, – сказала Марина. – Когда получите направление на госпитализацию, то позвоните в больницу, и вам все скажут.

Скорее всего, ей стентирование необходимо. Но это уже не Марине решать.

– Я сына позову, можно? – попросила старушка. – Вы ему все скажете. Я в Москве этой вашей и так не понимаю ничего, а тем более к кому идти, куда звонить.

– Конечно, позовите сына, – кивнула Марина. – Да я сейчас сама позову. Он ведь в коридоре вас ждет?

Она вышла в коридор. Сын Зинаиды Игнатьевны сидел на стуле справа от двери. Марина поняла, что это он, потому что больше никого рядом с кабинетом не было. Он сидел неподвижно, голова его свесилась на грудь. Наверное, уснул, ожидая.

– Добрый день! – сказала Марина. Она забыла спросить его отчество, не Андрюшей же назвать. – Вашей маме надо будет сейчас пойти к кардиологу, чтобы…

Он не вскинулся, не повернул голову, не встал – он, похоже, вообще не услышал ее слов. И не заметил ее появления.

Это выглядело странно. Марина подошла к нему и коснулась его плеча. От ее прикосновения он накренился, как подрубленное дерево, и стал медленно падать в сторону.

– Что с вами?! – вскрикнула Марина.

Она схватила его за плечи, не давая упасть на пол. Хорошо, что у двери стояли в ряд четыре стула – она положила его на них навзничь. Губы у него были синие, лицо белое. От края левой брови поднимался вверх тоненький шрам, от этого даже на мертвенно неподвижном лице выражение оставалось удивленным и то ли насмешливым, то ли недоверчивым. Шрам казался серебряным, это почему-то бросилось Марине в глаза, хотя не имело никакого значения. В момент растерянности всегда замечаешь мелочи – сознание мечется. Что это может быть? Инфаркт, инсульт, внутреннее кровотечение? Да все что угодно!

Марина крикнула:

– Алена! Да кто-нибудь же! Помогите!

Из открытой двери кабинета выбежала Зинаида Игнатьевна. Она вскрикнула отчаянно, по-птичьи, и бросилась к сыну. Ее появление сразу успокоило Марину. То есть не успокоило, а заставило взять себя в руки. Не хватало еще, чтобы у старушки случился сердечный приступ.

– Зинаида Игнатьевна, принесите, пожалуйста, тонометр, – сказала она. – Возьмите у меня на столе.

Та сразу же перестала кричать и побежала в кабинет.

Давление у него было низкое, и Марина решила бы, что это инсульт… Но когда она стягивала пиджак с его левой руки, чтобы надеть манжету, то почувствовала, что все его тело пылает. Температура не меньше сорока, и без термометра понятно.

– Зинаида Игнатьевна, возьмите в шкафу две пеленки и намочите холодной водой. – Марина слышала, что ее голос звучит спокойно и ровно. – Очень холодной. И принесите сюда.

Она ожидала вопроса, зачем это надо, но старушка его не задала. В кабинет, а через полминуты обратно она не шла, а бежала.

Положив одну холодную мокрую пеленку ее сыну на лоб, а вторую на грудь, Марина сказала:

– А теперь посидите здесь. Я за шприцем схожу. И вызову «Скорую».

Когда Марина вернулась с набранным шприцем, рядом с лежащим на стульях человеком стоял хирург Зиновий Ильич и, держа его за руку, считал пульс. Наверное, вышел на шум из своего кабинета. Старушка смотрела на него как на архангела, сошедшего с иконы. И неудивительно: Зиновий Ильич обладал такой внешностью, которая на всех пациентов действовала успокоительно и умиротворяюще – огромный, седовласый, широкоплечий. На Марину он оказывал ровно такое же действие, но не внешностью и не солидным баритоном, а тем, что являлся первоклассным специалистом, и она это знала.

– Что с ним? – спросил Зиновий Ильич.

– Не знаю, – ответила она. – Но температура очень высокая. Наверное, от нее гипоксия. Интоксикация и шок. Давление восемьдесят на сорок. Анальгин сейчас уколю.

– «Скорую» вызвала?

– Конечно.

– Приедут?

– Надеюсь.

– Мне однажды заявили, что в медицинском учреждении можем и сами помощь оказать, – хмыкнул он.

– Нет, сейчас ничего такого не сказали.

Вводя лекарство, Марина видела, что синева, которой были обметаны губы больного, сменилась белизной. Потом его лицо стало светлеть.