Спартачок. Двадцать дней войны

— Да ну?! Факты на стол!

— Ну да. Вспомни, как выбирали польскую личину для механика-водителя. Он по фильму грузин. В результате обозвали его трубочистом, по сути черномазым. Очень злая шутка вообще-то, за такое морду бьют. Или вот героини: они обе устроили свои судьбы, но как? Самая чистая, смелая, красивая — приняла польское подданство. А шлюховатую и довольно пакостную польскую Нинку сплавили в Союз. Вроде мелочи, но весь фильм из таких мелочей. Он ведь только о поляках, только их душевные качества воспевает — и их боевитость. Как смеялись в Союзе — один польский танк и войну выиграл, и Берлин взял. Но у нас просто смеялись, а там — злобствовали.

— Вот умеешь ты в душу плюнуть! — буркнул майор. — А чего ж его тогда запретили?

— Недостаточно антисоветский. Насмешки слишком тонкие, для умных.

— А все равно актриса прелесть! — непримиримо сказал майор. — Скажешь, нет?

— Почему нет? Моя Аполлония на нее очень похожа. Можно сказать, близняшки.

— Аполлония… Пола… Так она… Твоя, да?! Пола Ракса в одном из миров — твоя Аполлония?!

Грошев молча кивнул.

— Ух… извини, сразу не сообразил.

— Мне вообще-то другой польский фильм нравится, — ровным голосом сказал Грошев. — «Ставка больше чем жизнь». Там целая галерея польских красавиц. В каждой серии — своя. У них красота такая… для России необычная. Притягательная. Я бы с ними, наверно, смог сделать очень и очень неординарный спектакль…

Грошев вдруг замолчал и встал.

— Морпехи ползут, — пояснил он. — Я вообще-то ситуацию для комбрига сразу после захвата доложил. Шанс ничтожный, что переломим войну, но момент такой, что и за ничтожный шанс схватишься…

— А как с ценой штурма в полбригады? — хмуро спросил майор и тоже поднялся.

— Да есть варианты. Если быстро бежать и метко стрелять…

— то один коммуняка заменит штурмовой взвод со специальной подготовкой, — вздохнул майор. — А ты понимаешь, что там и останешься? Тебя за последние месяцы сколько раз ранило? Прыти наверняка поубавилось?

— Пятьдесят миллионов, — спокойно сказал Грошев. — Здесь, в Кара-су — поворотная точка истории. И цена ей известна — пятьдесят миллионов людей. Я обязан использовать даже ничтожный шанс.

— Я с тобой.

— На одной ноге? Не смеши туранские пулеметы.

Грошев помялся в сомнении, но потом все же добавил:

— Шкапыч, запомни, что скажу. Можешь смеяться, но запомни. Ядерная пустыня — всего лишь пустыня, в ней можно жить. Она — конец цивилизации. Но не конец жизни, а ее начало. Запомнил? Вот и молодец. Кроме туранского, начинай учить парочку европейских языков, пригодятся. Всё, я ушел.

Майор молча проводил его взглядом… и неожиданно для самого себя перекрестил.

— Я тебя вытащу, коммуняка, — пообещал он. — А то, понимаешь ли, и поговорить не с кем…

— Серега, это он про что? — недоуменно спросил замполит.

— Про что, про что… про пустыню. В которой Мухаммед проповедовал. И будешь ты, Витя, одним из его радиоактивных эмиров. Обещаю.

Майор мрачно полюбовался растерянным другом, подхватил автомат и похромал встречать родную морскую пехоту, преобразившуюся временно в подземных червей. Но на то она и морская пехота: после моря ни высоты, ни подземелий не боится!

Глава 18

День двадцатый и последний

Замполит обреченно смотрел в небо. В зимнее ясное небо, грозу и смерть военных. Для военных лучше всего низкие тучи, желательно с туманом, снег с дождем сутки напролет и подвал поглубже. И тогда есть вариант, что выживешь. А посреди поля при ясном небе — верная смерть. Которая почему-то не приходила. Хотя, казалось бы — чего проще? Вот вам группа бойцов на минном поле, бери любой дрон и гоняй их, как испуганных зайцев. Не попадут под сброс, так нарвутся на мину. Если нечего сбросить на головы трем дуракам, тоже не беда — просто передать координаты артиллеристам. Уж один снаряд им не жалко. И туранской артиллерии хватает, гремит не смолкая всего километрах в трех от Кара-су.

Но день тянулся себе неторопливо и даже как-то мирно, а смерть не спешила.

Замполит вздохнул и с тоской понял, что придется действовать самому. А какой красивый был вариант достойно уйти! Командир бригады, конечно, сволочь конченая, но со своими представлениями о справедливости. Достойно оценил вклад штурмовиков в прорыв туранской обороны, которые имели глупость выжить в сумасшедшем штурме, где полегла половина бригады. Не расстрелял предателей-офицеров у ближайшей стенки, не загнал под позорный трибунал с лишением званий, наград и денежного довольствия. Просто приказал разминировать один из выходов на трассу Кара-су — столица. Днем. Великодушно дал возможность погибнуть офицерами и героями.

Одного не учел командир бригады — некоего сержанта Грошева. Чертов коммуняка занимался разминированием, как будто родился с щупом минера в руке. Еще и глазами недоуменно похлопал, мол, любой офицер обязан владеть всеми солдатскими специальностями. Всеми! Миндец. И ведь он реально владеет. А еще стреляет так, что уже седьмая туранская птичка упокоилась на минном поле. А сейчас ему с майором, видите ли, непременно надо отдохнуть, поболтать о том о сем! Вот и уселись на краю воронки, свесили ноги и болтают…

— Вниз!

Грошев и майор резво скатились в воронку, пригнулись. Замполит сжал зубы и остался сидеть на месте. Но не смог — майор с силой дернул за ногу и стащил вниз. И тут же грохнули прилеты, три в стороне и один совсем рядом. Замполит отстраненно оценил: если б остался сидеть на месте, была бы верная, легкая смерть. Не дали, суки, уйти легко… И туранцы суки, могли бы кассетником вдарить!

Он выбрался из воронки, зажмурился и пошел на минное поле. И шел, пока грубо не схватили за плечи.

— Сдурел? — рявкнул майор.

— Пусти, — тихо прошипел замполит в ответ.

— Понятно, — неодобрительно сказал майор. — Но знаешь что? Ты эти замполитские штучки насчет офицерской чести оставь для гражданки, хорошо? Когда погибнем, тогда и погибнем, а самому нарываться — это некошерно.

— Тебе, может, без разницы, — буркнул замполит. — А я должен погибнуть офицером. Без моей пенсии дочкам на что жить? На зарплату мамы-продавщицы?!

— Вот с-сука… — озабоченно пробормотал майор. — Так… давай так: живем спокойно до вечера, договорились? А там либо ишак сдохнет, либо султан помре… или нас прибьют. Хорошо? На крайняк сам тебя пристрелю, обещаю! Веришь? Вот и топай обратно, не стой тут, как указатель «на Берлин»!

После чего грубо развернул друга и потащил обратно к воронке. Замполит попробовал вырваться, но безуспешно. Медведь — он и есть медведь. В тельняшке.

На край воронки замполит опустился на остатках воли. Вдруг затрясло всего, и в ногах такая слабость, что шага не сделать.

— А Замполлитра у нас, оказывается, герой, а не придурок! — как ни в чем не бывало сообщил майор и уселся рядом. — Так на чем мы остановились? На лучших сортах сала? Ах, не, на коммунизме! Вот скажи, коммуняка — а я в вашем коммунизме смог бы жить? Я не именно про себя, а обобщенно! Простым, как дважды два, в вашем мире место есть — или все жутко идейные и гениальные?