Спартанский лев

В нос Леарху бил приторно-острый запах свежей человеческой крови, от этого ему становилось всё хуже. Он что-то ответил филарху. И вдруг провалился в темноту как в бездонный колодец. Шум битвы сменился каким-то странны гулом, который резко оборвался. И наступили мрак и тишина.

Очнулся Леарх в спартанском стане в царском шатре. Над ним колдовал лекарь. От него Леарх и узнал все подробности сражения, закончившегося для аргосцев поражением.

Аргосцы уже одолевали отряд Сперхия, когда им в спину ударило основное войско лакедемонян во главе с Леонидом. Всё было кончено в течение одного часа. На поле битвы осталось около четырёхсот аргосцев, двести было взято в плен.

Обратившегося в бегство врага спартанцы не преследовали, поскольку у них существовал такой обычай, введённый законодателем Ликургом. Все недруги Спарты, зная об этом обычае, предпочитали спасаться бегством в случае, когда разваливался боевой строй, а не стоять насмерть. Так было и на этот раз. Аргосцы бежали за реку Астерион, бросив свой стан.

Спартанцы потеряли в битве около полусотни воинов. При заключении перемирия они позволили аргосцам забрать своих убитых. Пленников по приказу Леонида отправили на строительство микенских стен. На месте сражения спартанцы возвели трофей в виде деревянного столба, увешанного вражескими щитами, панцирями и шлемами.

ДАФНА

Живописец Ксанф измучился, уговаривая Дафну сидеть спокойно и неподвижно в той позе, в какой он её усадил. Дафне надо было изображать тоскующую Деметру. Работа над картиной близилась к концу.

Неподвижное сидение изматывало и раздражало Дафну. Ещё бы! Сегодня в Спарте торжество, день рождения царя Полидора, из рода Агиадов.

Полидор правил во времена, когда вся власть была у царей, а коллегия занималась гаданием по звёздам и не играла почти никакой роли в управлении государством. Это было больше ста лет тому назад. Он прославился не победами над врагами, но справедливостью и милосердием, выступая в народном собрании и заседая в суде. Полидор оставил по себе столь добрую славу среди сограждан, что после его смерти спартанцы выкупили дом царя у его вдовы, заплатив быками, поскольку ни золотой, ни серебряной монеты в ту пору в Лакедемоне не было и в помине. Потому-то дом этот почти в самом центре Спарты получил название Боонета — купленный за быков.

В доме царя Полидора лакедемоняне устроили сначала государственный архив, ныне там кроме табличек с договорами и списками полноправных граждан хранились также государственные деньги. Уважение лакедемонян выражалось ещё и в том, что на государственной печати красовался его профиль.

Ежегодно в день рождения царя Полидора в Спарте устраивались бега юношей и девушек, а также состязания в борьбе среди девушек и молодых женщин. У Полидора не было сыновей, а только дочери, которых он воспитывал в суровом лаконском духе. Все дочери, а их было четыре, с юных лет участвовали почти во всех видах состязаний. Именно царь Полидор ввёл правило, чтобы женщины-борцы вступали в схватку совершенно обнажёнными, как и борцы-мужчины. Однако кулачные поединки среди женщин он запретил: этот вид состязаний чреват тяжкими увечьями.

До своего замужества Дафна неизменно участвовала во всех танцевальных представлениях и гимнастических агонах во время праздников, которых у лакедемонян в течение года было великое множество. Основные торжества в честь богов-покровителей приходились на лето и осень, но также немало праздничных дней выпадало на весну и зиму. Это были праздники в честь легендарных героев, древних царей и божеств. Выйдя замуж, Дафна уже гораздо реже принимала участие в танцевальных выступлениях, и то, если распорядители торжеств просили её об этом. Зато участвовать в гимнастических состязаниях она всегда была готова душой и телом, её не надо было просить об этом. Бег, борьба, метание копья и диска являлись для деятельной Дафны любимыми развлечениями.

Вот почему Дафна изнывала от нетерпения в ожидании, когда наконец Ксанф объявит, что на сегодня она свободна. Это ожидание казалось ей более долгим, чем в прошлые дни. Она то и дело осведомлялась у художника о времени, поскольку у того перед глазами была клепсидра. При этом Дафна сетовала, что клепсидра в доме Леотихида неточно показывает время, а вот клепсидра, подаренная её матери Симонидом Кеосским, изумительно точна. Жаль, что мать не позволяет брать эту замечательную клепсидру на сеансы позирования.

Ксанф резонно заметил Дафне, что в этом нет необходимости, так как не сегодня-завтра картина будет закончена.

— Но ведь Леотихид постоянно твердит, что ты ещё будешь писать с меня Афродиту, встречающую Адониса из Аидова царства.

— Не верти головой, Дафна! — проворчал Ксанф, сосредоточенно работавший кистью. — Сегодня ты такая непоседа! Скоро я отпущу тебя. Потерпи ещё немного.

— Значит, писать с меня Афродиту ты не станешь? — переспросила Дафна.

— Не будем забегать вперёд, дорогая моя, — медленно, словно нехотя, промолвил Ксанф. — Во-первых, наш Адонис ушёл на войну, а другого такого красавчика нет во всём Лакедемоне. Во-вторых, мне нужно отвезти в Коринф вот эту картину, её там ждут с нетерпением. И в-третьих, я должен отдохнуть хоть немного. Думаешь, легко писать картину, когда твоя натурщица сидит как на иголках, порываясь поскорее сбежать, либо давится от беспричинного смеха, а то и вовсе не приходит позировать.

— Это было всего один раз, когда я не пришла, — проговорила Дафна в своё оправдание. — И у меня была на то причина. Ты же знаешь об этом.

— Да, знаю. — Ксанф вяло покивал головой. — Был какой-то очередной праздник, и ты пела в хоре, восхваляя Леду, супругу Тиндарея. Весёлая у вас тут жизнь, в Лакедемоне! На каждый месяц выпадает по два-три праздника.

— А в Тегее разве не так?

— Умоляю, не вертись! — повысил голос Ксанф, — Тегейцы в отличие от спартанцев, милая Дафна, не считают зазорным заниматься ремёслами, поэтому свободного времени у моих сограждан гораздо меньше. А наши праздники не столь часты и продолжительны.

— По-твоему, все спартанцы бездельники? — нахмурилась Дафна. — И праздники у нас затеваются от нечего делать?

— Я этого не говорил, — спокойно возразил Ксанф. — Мне ведомо, что спартанские граждане подчинены суровой дисциплине, которая обязывает их постоянно совершенствовать своё воинское мастерство. Я даже скажу больше, милая Дафна, спартанцы просто помешаны на разговорах о доблести, а ваша молодёжь все дни напролёт занята укреплением мышц и развитием выносливости. Благодаря этому спартанское войско и обладает такой небывалой мощью. Что ж, воинское умение — это тоже ремесло. И с этим не поспоришь. Только, на мой взгляд, ремесло, замешенное на крови, смахивает на преступление. А от закона, повелевающего убивать слабых младенцев, и вовсе веет чем-то нечеловеческим. Ты не находишь? Даже дикие звери, низшие существа, не расправляются со своими детёнышами, как бы слабы те ни были.

— Ты это серьёзно, Ксанф? — не поворачивая голову, промолвила Дафна. Её голос прозвучал с угрожающей настороженность. — Ты осуждаешь стремление спартанцев к доблести? И тебе не нравятся законы Ликурга?

— Прошу тебя, не сердись, — миролюбиво сказал Ксанф. — Я свободный человек и имею право на собственное суждение. К тому же я не спартанец. По-моему, законы Ликурга давно устарели. Ликург создавал свои законы по образу и подобию законов критян, ведь он ездил на Крит, чтобы ознакомиться с жизнью дорийцев. Критяне во все времена отличались необузданной свирепостью, стремлением к грабежам и кровопролитиям, это общеизвестно. А во времена Ликурга Крит и вовсе был рассадником зла и всевозможных распрей. Чтобы выжить в столь жестоком мире критянам и понадобились жестокие законы, прославляющие сильных и уничтожающие слабых. Ликург своими законами сплотил спартанцев против внешних врагов, которые в ту пору грозили Лакедемону полным уничтожением. Это в какой-то мере оправдывает жестокость и бессердечие законов. Однако с течением времени Спарта возвысилась настолько, что ныне ей не страшен никакой враг не только в Пелопоннесе, но и во всей Элладе. Победоносные походы царя Клеомена, Леонидова брата, прекрасное тому подтверждение.

Ксанф сделал паузу, размешивая краски в маленьких алебастровых чашечках. Для него это была не просто обычная работа, но почти священнодействие...

Дафне же после всего услышанного долгая пауза показалась слишком томительной. Поэтому она нетерпеливо промолвила:

— Я слушаю тебя, Ксанф. Почему ты замолчал?

Ксанф, полагая, что его точка зрения заинтересовала Дафну, продолжил свои рассуждения с ещё большим воодушевлением. Однако чем дальше он развивал свою мысль о несоответствии существующих ныне нравов с теми моральными установками, каких придерживаются законы, тем больший внутренний протест пробуждался в душе Дафны.