Спасатель

Отдам его жене, как оружие самообороны. На всякий случай.

Рядом уселся Мертваго, неторопливо набил трубку. Закурил, ароматизируя окружающее пространство сушеным черносливом.

– Тоже выгнали? – спросил я, убирая пистолет в карман кожанки.

– Ага, - не стал запираться статский советник. – Сказала, стерва, что без коновалов обойдётся.

В его голосе чувствовалась обида.

– Что с мичманом? – спрашиваю с тревогой.

Мертваго не стал томить.

– Проникающее пулевое в грудь. Слава богу, навылет. Кожанка на теплой подкладке не дала образоваться пневмотораксу – залепила рану. А что там, в нутре, зацепило – я не в курсе. В любом случае, тяжелое ранение. Минимум пару месяцев на поправку. Если внутри чего не повредило. Из чего в вас хоть стреляли?

– Из револьверов, - отвечаю, - Хотя особо приглядываться мне было некогда.

– Оно хоть того стоило? – поднял ветеринар правую бровь.

– Пока не знаю. – развёл руками.

Действительно не знаю. Не смотрел ещё багаж курьера Коминтерна. Хотя никакие бриллианты не стоят жизни Никанорыча. Будь их там целых два чемодана, как указано в ленинской записке. Но вполне возможно, что и пустышку вытянули. Шли практически на шарап. Точных документов в архиве не было. Да и кто оставляет такие следы в архивах? Так… намёки, оговорки в сопутствующих документов. Деятельность Коминтерна до сих пор покрыта мраком.

Завязывать надо с чересчур опасными играми. Что-что, а адреналинового маньячества я за собой не наблюдал. А вот людей мне жалко. Мало их у меня.

Мертваго ушел, а я так и сидел в пустой курилке женского ««концлагеря»», ждал конца операции.

Наконец Василина вышла из операционной палатки, в распахнутом белом халате на красноармейскую форму, без перчаток уже, села рядом со мной в курилке и устало сказала, поправив косынку.

– Мужчина, не угостите даму папироской?

Я протянул ей раскрытый портсигар.

Дал прикурить от зажигалки.

Врач затянулась, закашлялась, и обмолвилась с извинительным тоном.

– Простите, давно не курила. В плену курево взять негде. А табак у вас хороший. Не советский, небось?

– Не советский, - подтвердил я. – Турецкий. Как мичман?

– Жить будет, - ответила Васюк, затягиваясь. – Счастливчик. Пять миллиметров влево и заказывай панихиду. Да и доставили его ко мне быстро. Кураги достать можете?

– Зачем?

– Сердце ему поддержать. Кровь слегка разжижить.

– У меня в домике кардиомагнил есть.

– Чего?

– Аспирин с магнием. Самое-то для разжижения крови будет. А курагу привезу. И курагу, и бананы. Напишите мне, что требуется – всё будет.

– Вы сами-то как? Не пострадали? – посмотрела она мне в глаза.

– Жив, как видите. И тушка целая. – Отвечаю. – Благодаря Никанорычу. Он меня собой прикрыл.

– Это правда, что мы в далёком прошлом? – вдруг спросила врачиха, меняя тему.

– Правда, – отвечаю.

– А обратно?

Чёрт. Каждый второй думает про ««обратно»». А они мне тут нужны.

– В концлагерь к фашистам? – отвечаю по-одесситки.
– Так там умерли трое из четырех пленных. Война продлится до мая сорок пятого года. – И предваряя следующий вопрос, сразу говорю. – Нашей победой и красным знаменем над рейхстагом в центре Берлина.

– Понятно. А, правда, что Мертваго генерал? – снова меняет тему врачиха.

Чувствуется что у нее вопросов ко мне вагон и маленькая тележка.

– Правда. Статский советник по ветеринарной части. Зря вы его из операционной прогнали. Он фельдшеру из моряков ногу от газовой гангрены спас. На моих глазах. Обидели вы старика.

Врачиха кинула окурок в ящик с песком, заменяющий урну.

– Я не знала этого. Я извинюсь перед ним. Правда-правда. Еще папироску дадите?

– Дам, - сказал я, открывая портсигар. – А вы, какие предпочитаете курить?

– То, что я предпочитала, мне было не по карману. ««Северную Пальмиру»» или ««Герцеговину флор». Но это редко я могла себе позволить. ««Казбек»» не люблю – он кислый. А в паёк комначсостава выдавали ««Беломорканал»» или ««Пушки»». Ваш табак мне понравился, только он для меня очень крепкий.

– Неужто, крепче ««Беломора»»? – удивляюсь.

– Почти, - улыбнулась устало.

– Когда в очередной раз я схожу в дореволюцию, то привезу для вас ««Зефир»» или ««Дюшес»» - они считались дамскими папиросами. А женщин, которые курят ««Беломор»» в моё время называли ««товарищами»». – Усмехнулся я.

– А вы, из какого времени? – снова Василина меняет тему.

– Из двадцать первого века, - мне скрывать нечего.

– Коммунизм построили?

У-у-у-у-у… какой жгучий интерес.

Хоть стой, хоть падай, но пора читать очередную лекцию по истории РСДРП – ВКП(б) - КПСС.

– А вы сами, Василина Васильевна, партийная?

– Комсомолка.

– Тогда слушайте. Комсомол самораспустился в 1991 году. А до того, вместо обещанного Хрущёвым коммунизма в 1980-м году в Москве провели Олимпийские игры…

Около моего домика терпеливо сторожил трофейные чемоданы с баулами Сосипатор.

– Заходи, - предложил я, открывая дверь ключом.

Занесли багаж.

– Барин, - пробасил Сосипатор. – В другой раз ты на дело меня бери. Я привычный. И крови не боюсь. Ни своей. Ни чужой.

Вынул я из шкафа бутылку ««Хортицы»» украинского разлива из 21 века, оделил по стопарикам. Подумал, что пора в дореволюцию сходить за Шустовским коньяком.

– Давай, за выздоровление Никанорыча, - поднял я стопку.

Выпили под мануфактурку – закуски дома никакой не было. Даже шоколадки. Теплая водка была противной. Так что идея продолжать пьянку обоюдно желания не вызвала. Но заставила меня задуматься о холодильнике. Вроде были такие агрегаты на керосиновых движках внешнего сгорания, что электричества не требуют.

– Если бы я в горы собрался, то без тебя не обошлось бы. – Поясняю.
– А так в вагоне железнодорожном моряк привычный к тесным коридорам казался мне надёжней. А от шальной пули никто не застрахован. У меня к тебе вот какой вопрос: ты пуха с пером много накопил?

– Да есть маненько, - пожимает плечами псарь.

– На сколько подушек хватит?

– А много надоть?

– Да штук примерно с сотню. Вряд ли больше.

– Не. Столько не будет. Да и давно на птицу не охотились. Больше на быков диких мордашей притравливаем. Бычка на всю ораву сразу на два дня хватает.