Спасатель
Шрифт:
Миша верно поняв хозяйский ласкательный взгляд на американский пузырь, вальяжно спросил.
– А своей самогоночки нет? А то это американское пойло уже надоело.
И провёл по горлу ребром ладони, показывая, как надоело.
Я только кивнул, подтверждая. А что? Верный дипломатический ход. У нас в загашники еще есть несколько таких пузырей с последнего похода в Техас за керосином. Для представительства.
– А то, - обрадовался Пилипченко и тут же умотал с дарственной бутылкой в руках в хату, воспользовавшись моментом пока было прилично еще её на стол не ставить.
Вернулся обратно с трёхлитровым баллоном
– Вот, - заявил, ставя банку на стол. – Своя, родимая. Из вишни. Слеза, а не самогон.
– Ну, это нам много будет, - заявил я. – Мы же за рулём. Да и без руля по литру на рыло - печень отвалится.
По выражению лица Пилипченко было видно, что мы его удивили. У него, скорее всего, не отвалится и со всего этого баллона.
На закуску хозяин выставил серый хлеб, плоский крымский фиолетовый лук и сало домашнего посола. Чуть позже его дебелая супруга – чернобрива, черноока, полна пазуха цицок, - настоящая хохлушка, принесла нам большую сковородку жареной картошки на сале и вареные яйца.
– Звиняйте, гостей не ждали. Вы, главное, закусывайте, - напутствовала она нас и вышла, чтобы не мешать коммерции мужа.
– С приехалом, - разлил всем по трети стакана ««мокрый прапор»».
Выпили. Закусили луком и салом.
– Коли вы от Великожона, то вам надо то, чего у него нет. Я так правильно понимаю? – одновременно разливая самогон по стаканам, спрашивал нас Пилипченко. – Чого треба? У нас на Сухарной балке много чего есть, что от русского флота отжали, а нашим военно-морским силам так даже избыточно.
О как! Пилипченко оказывается на украинском флоте служит. Хотя тут такое время что и не понять кто, где и кому по сколько раз присягает.
– Соляр, - отвечаю. – Много. КамАЗ наш видел. Вот весь его кузов бочками должны уставить. Плотно.
– А чем плотите? – задаёт прапор главный вопрос ««выносливого»» товарища. Это про них еще Некрасов писал: ««Вынесет всё…»».
Отвечаю, отхрустев сладким луком.
– Чем сейчас нормальные купцы платят? Долларами.
– У меня соляра нема, - отвечает Пилипченко с грустинкой в голосе. – Но коли вы за моё посредничество пожалуете долю малую, то я сведу вас с человечком на Микензевых горах. Там флотского дизеля хоть утопись в нём. На случай войны хранилище было построено для всего Черноморского флота. Прямо в горе. Ни одна бомба не возьмёт.
Разлили по третьей порции.
– Сколько хочешь за куртаж? – спрашиваю в лоб.
– Сто баксов. – тут же отвечает прапор, моментально ставший похожий на Шуру Балаганова с запросом тарелочки с голубой каемочкой.
– Держи, - вынимаю я из кармана 50-долларовую купюру и отдаю ему. – Остальное, как загрузимся. И недостающие бочки уже с тебя.
– Пустые?
– поднимает брови прапор.
– Пустые. – отвечаю. – Нальём их там, куда ты нас отведёшь.
– Хоть сто порций, - поднял он свой стакан. – Будьмо.
Выпили.
– А как с закрытой Севастопольской зоны вывозить топливо будете? – интересуется прапор. Там на КПП комендачи злые, русские.
И тут же поправился.
– В смысле русского флота матросики.
– То наша забота, - ответил Машеров. – Ты этим не парься. Главное бочки нам залей.
Ещё выпили.
– Оружием не интересуетесь? – спрашивает
уже захмелевший слегка Пилипченко.– Смотря какое, - уклоняюсь от ответа.
– Трофейное, ленд-лиз. Но это не тут. На Донбасе. Там в шахтах, которые после войны восстанавливать не стали хранилища сделали, всего что для Красной армии непотребно, но на случай войны сгодится для народного ополчения.
Прикинул я, что трофейное легче изымать со складов в самой Германии 1945 года. А американское проще купить в магазине в штатах с либеральным оружейным законодательством. Особенно, если закупки производить за пару лет до того как там же банк взять. Пожал плечами.
– Разве что карабины английские Ли-Энфильда для охоты. И патроны к ним 303-го калибра. Остальное без интереса.
– А разборки если с конкурентами? – спрашивает прапор.
– Для окончательных расчётов ничего нет лучше калькулятора Калашникова, - многозначительно заметил Машеров, и не удержавши покер-фейс, хмыкнул.
– ОЗК возьму, - вспомнил я про белорусских крестьян, которых хотел поставить на сбор соли. – Много, но в хорошем состоянии. При этом противогазы нам без надобности.
– Для охоты? – предположил прапор.
– И для неё тоже, - согласились мы.
Утром пришлось постоять в Сухарной балке, пока Пилипченко напрягает украинских матросиков на сбор железных бочек и их сортировку. А потом и погрузку в кузов КамАЗа.
В Микензевых горах также пришлось больше часа постоять под высоким обрывом, пока прапор куда-то бегал и с кем-то торговался.
Потом появился с бумагами в руках, залез к нам в кабину и показал куда, заезжать внутрь горы. При этом сам что-то перетирал на постах с караульными, тыча им в нос бумажками.
Заехали довольно глубоко в гору и там матросики залили нам все бочки фильтрованной флотской соляркой, даже без счетчиков – под пробку. А заодно и топливный бак грузовика долили до полного.
На расчёт залез в кабину целый капитан с малиновым просветом на погонах, но во флотской черной форме. С утра он видимор все же брился, но черная щетина уже пробивалась на его подбородке сквозь кожу, отцего челюсть его казалась синей.
Огляделся мелкими карими глазками.
– Кто купец? – спрашивает.
– Я, - отвечаю.
Капитан перевел взгляд на Машерова с Пилипченко.
– Так, а вы дембельнитесь отсюда по быстрому. Только далеко не уходите. И не курите на территории базы.
Когда в кабине мы остались вдвоём, капитан протянул мне потную ладошку и представился.
– Капитан Гальченко. Можешь звать Серёгой.
И назвал цену.
Я возразил что проще было на АЗС затариться. Не говоря уже про железную дорогу, где тепловозная солярка по качеству не хуже флотской, но дешевле.
Торговались полчаса, но пришли к общему знаменателю. В итоге бочка в 200 литров обошлась мне на доллар дешевле, чем брали снабженцы на ««зализнице»». У машиниста тепловоза напрямую можно было бы и вдвое дешевле взять, но не в таком большом количестве.
– А то что тебе в бак долили, считай подарком от фирмы.
– Убрал капитан в карман доллары и выпрыгнул из кабины.
На земле подписал какие-то бумаги Пилипченко и испарился.
В Сухарной балке на складах самого прапора забили пространство между бочками комплектами ОЗК в расчете на сто организмов.